Пока Анна тут баюкает собственные страхи, там, возможно умирает девочка, которая вообще ни в чем не виновата. Следовало с самого начала смотреть правде в глаза, а не прятаться за надуманными объяснениями. Дура! Сто раз дура! Бабка же велела надевать очки…

А ведь чужая бабушка, любезная Алиса Генриховна, кажется, знала, куда едет внучка, но недрогнувшей рукой отправила ее на верную смерть. Или все же — дрогнувшей? Дала же она кольцо и очки. Почему тогда не объяснила, что тут творится? Или ей тоже позволяют жить, пока рот на замке?

Мысль о том, что Анну вроде Красной Шапочки отправили в темный лес, доподлинно зная, что по дороге к ней выйдет серый волк, так разозлила, что даже страх отступил. «Они тебе ничего не сделают», — сказала доктор. Они ей ничего не сделают! Зато она теперь легко отличит, кто свой — то есть человек, кто чужой в прямом смысле: чужой, чуждый, левый, зомбоватый, монструозный, тухлый или вообще выпотрошенный, как тот поросенок.

В серой тусклости, зарождающегося утра — ни солнца, ни тьмы, один застоявшийся бледный туман — Ксюха показалась уже вовсе мертвой. Анна с перепугу тряхнула ее так, что клацнули зубы. Но девочка зашевелилась.

— Вот и прекрасно. Сейчас, сейчас!

Анна принесла стакан с настоем, зачерпнула и осторожно влила темно-зеленую жидкость между сухими губами. Ничего не произошло, то есть мгновенного выздоровления не последовало, но доктор же сказала: каждый час.

Все время до прихода начальника охраны Анна провела возле Ксюхи. Она строго по часам секунда в секунду вливала настой в безвольно открытый рот. Солнце разогнало серую муть, и выяснилось, что жар отступил, Ксения ровно дышит, а жуткая худоба куда-то исчезла.

Главный охранник, как показалось Анне, ухмылялся. Захотелось надеть очки и тут же проверить свои подозрения. Но для чистоты эксперимента следовало, найти товарища ночью, дабы убедится, человек ли он вообще.

Потеряв со злости всякий страх, Анна подошла вплотную к камуфляжному великану и вложила ему в руку дежурный лист. Тот никак не отреагировал, развернулся и шагнул в дверь. Зеленая ветка, которая по утрам то исчезала, то появлялась у него за ухом, оказалась побегом, который произрастал из ушной раковины. Начальник охраны заметил взгляд Анны, ухмыльнулся и обломил веточку под корень.

— Дарю.

А поскольку храбрость куда-то подевалась, и Аня как в первый день начала пятиться, заткнул ветку за косяк.

Это уже было немножко множко. Аня сползла по стенке на корточки и зажала уши руками.

Они были кругом, даже тут в, казалось бы, полностью защищенном месте. Деревянный монстр мог в любой момент вернуться… и что? Почему он тогда исправно приходил каждое утро, чтобы исчезнуть до обеда?

Через некоторое время просто сидеть в углу и сходить с ума, показалось не правильным. Раз уже все случилось, следовало как-то жить дальше. Приспособиться, возможно, привыкнуть.

Чтобы стать, как они?

Анна поднялась, опираясь о стену, и пошла в комнату Ксюхи. Подходило время, давать лекарство.

Девушка пришла в себя часа через три, но Анна продолжала вливать настой по ложечке, пока он не закончился. Ни о каком походе в деревню за молоком и хлебом даже мысли не возникало. Есть кладовая, прожить на ее запасах можно не четыре, а все четырнадцать месяцев.

— Я такие сны видела! — с восторгом сообщила Ксюха, уплетая за ужином кашу.

Они сидели на кухне. Готовила Анна. Ксении хватило сил только подняться, накинуть халат и доковылять до стола. Сама Аня прихлебывала жидкий чаек и только со стула не падала от усталости. Впечатлений от предыдущей ночи осталось воз и маленькая тележка, но в сон тянуло — до подушки бы доползти.

— Какие сны? — спросила она чисто из вежливости.

— Будто на озере есть остров и там живут русалки, и я, как будто, тоже русалка. А потом туда пришел наш шкаф в камуфляже и всех прогнал, а меня взял за руку и встряхнул, так, что у меня хвост отвалился. И вот, когда хвост отвалился, я поняла, что до этого не дышала, и чуть не умерла, а потом стразу задышала.

— Это от температуры.

Анна решила пока не посвящать Ксюху в местные реалии. Пусть сначала поправится.

Маленькой Анечка, как и все дети, боялась темноты, бабайки за стенкой и ночных шорохов. Встречались, конечно, дети, которые вообще ничего не боялись из вышеперечисленного. Но это по тому, что им не рассказывали сказок, или у них не было развито воображение, или реальная жизнь этих детей оказалась страшнее выдумок. Анечка верила, но постепенно вырастала из своих страхов, не впадая в возрастные аберрации. Она не ходила к гадалкам, не таращилась на странные картинки Таро, пытаясь понять, что ей советуют вещие карты. Она как-то так проскочила возрастной эзотерический период, что следа почти не осталось. Образование, знаете ли. Остепененный биолог многому может найти вполне рациональное объяснение.

Ксюха с утра все же выползла на кухню, дабы приступить к своим обязанностям. Анна ушла в лабораторию, надела тонкие резиновые перчатки и вытянула подвявшую веточку из-за косяка.

Тончайший срез лег на предметное стекло. Она взяла материал с самого края у места отлома. Ничего интересного, обычные растительные волокна. Еще срез. Опять ничего. И только с третьего раза ей удалось найти крохотный кровеносный капилляр, который оканчивался синапсом, от которого разбегались мелкие сосудики с растительным соком.

Раз есть кровеносные сосуды, должны быть и нервные окончания.

За спиной глухо кашлянули. Анна медленно обернулась. Он стоял, подперев косяк плечом, и криво улыбался.

— План-наряд.

— Кто вы? — спросила Анна.

— Начальник охраны объекта.

— Какое вы дерево?

— А разве по листочкам не видно? Дуб, разумеется.

— Вам было больно?

— Да.

— А как вы тут…

— План-наряд!

— Возьмите. Может, чаю?

— В другой раз.

— Сколько вы тут? — спросила Анна, впрочем, не надеясь на ответ.

Человек-дерево украдкой показал на дверь, развернулся и вышел. Анна оставалась на месте еще пару секунд, потом выскочила следом. Он медленно шел в сторону выхода.

— Там нельзя разговаривать.

Они остановились за кустами. Рядом с ним Анна чувствовала себя первоклашкой на последнем звонке для выпускников. Огромный с зеленоватой, кое-где в древесных разводах кожей человек-нечеловек, смотрел печально.

— Почему?

— В лаборатории, кухне, кладовой стоят камеры. В жилые комнаты посторонним входить запрещено.

— Если есть камеры, они куда-то должны передавать сигнал. Тут есть связь?

— Нет. Скоро приедет человек и заберет записи.

— Что тут вообще происходит? — взмолилась Анна.

— Я жив, пока молчу. Любые контакты, кроме оговоренных запрещены. Сырое дерево плохо горит, пока его не польют бензином. Живое дерево при этом катается и кричит.

— Вас убьют за то, что говорили со мной в лаборатории?

— Я устроил короткое замыкание. С наступлением сумерек мы уходим в лес и укореняемся. Не открывайте никому двери, будь то родные, близкие, кто угодно.

— Мне страшно, — просто сказала Анна.

Человек-дуб легко погладил ее по щеке. Его пальцы оказались твердыми, но теплыми.

— Ты очень красивая и живая. Такая живая! Пока на пальце у тебя есть кольцо ничего не бойся. Только не выходи из дома по ночам. В темноте Эти могут напасть всем кублом.

— Они кто?

— Не знаю. Мне пора.

— Постой, погоди. Люди, которые летели с нами в вертолете тут?

— Сплошные осины.

— Хоть кто-нибудь отсюда возвращался? — безнадежно спросила Анна.

— За два года я таких не видел.

Бледная Ксюха прихорашивалась, по всему, собираясь в деревню. Аня встретилась с ее взглядом в зеркале и только покачала головой.

— Ой, ну я уже почти здорова. Я только туда и обратно. Искупаюсь один разочек, возьму молока, хлеба и вернусь.

— Ксения, забудь пожалуйста про купание.

— Почему?

— Ты чуть не умерла.