Мне не хотелось вставать. Лежал в кромешной темноте, слушал, как тикают часы, и вглядывался в серые окружавшие меня вещи. Темнота душила. Казалось, что комната движется — сужается и расширяется — и кто-то копошится в углу, ждёт, когда я потеряю бдительность и засну. Выпутался из пледа и включил торшер возле дивана — тусклый жёлтый свет заполнил комнату, и она замерла. Нечто в углу тоже затихло. Но тревога никуда не делась.

Что мне теперь делать? Я не знал ответа.

Да, я встретился с Майклом. Но так ничего и не узнал. Да, я нашёл Мию. Теперь она мертва, а я потерял все надежды, которые на неё возлагал. Больше нет никого, кто мог бы понять меня и правда помочь. Я один.

Какой смысл в том, что я снова в Денвере?

После той жуткой ночи… убийства Мии и нападения двойника… я прилетел в Денвер первым же рейсом, тут же, в аэропорте наткнулся на Майкла, который, как оказалось, работает на таможне, и после короткой словесной перепалки в итоге остался ночевать в гостиной у него дома. Но что дальше? Как и раньше Майкл не рад мне. Да, он впустил к себе в дом, когда я этого потребовал, но он намерен в ближайшее время отправить меня в Нью-Йорк.

Здесь что-то поменялось.

Я надеялся, что хотя бы Хлоя будет рада меня видеть — в прошлый раз мы хорошо поговорили по душам, — но когда я во второй раз переступил порог дома Шоу, она смотрела на меня так, будто впервые видит, даже спросила у Майкла, кто я такой. Она не помнила, как мы познакомились. Ещё Майкл мешал нам нормально поговорить. Поспешно отвёл Хлою в сторону, что-то шепнул на ухо и поцеловал в щёку, а меня проводил в совершенно другую комнату подальше от Хлои. Даже не разрешил мне поужинать вместе с его семьёй: принёс мне тарелку и ушёл, закрыв дверь. Так я и сидел в одиночестве, пока все не улеглись спать, а Майкл не выделил мне диван в гостиной для сна.

Тогда-то я и понял, что абсолютно одинок.

Я бросил Артура и Джесс — я признаю это. Но я не хотел ехать вместе с ними в больницу и ждать, пока Джесс осмотрят. У меня не было на это времени. Двойник хотел убить меня. Я должен был немедленно уехать из Ланкастера.

Сейчас я не знал, где Артур и Джесс и что они делают. Да это уже и неважно: наши натянутые отношения лопнули.

Я облокотился на подоконник и хотел посмотреть, что творится за окном, но ничего не видел: тёмная улица расплывалась перед глазами чёрно-жёлтым пятном, а горло сжимало изнутри. Почему?.. Почему всё это происходит именно со мной? Почему я не могу жить так же, как другие, спокойной тихой жизнью, без убийств, больниц, крови и кошмаров? Что я сделал, чтобы заслужить такое? Чем провинился в прошлой жизни, перед богами, духами да хоть чем угодно?! Что мне с этим делать?..

Я плакал. Тёплые, влажные слёзы стекали по щекам и крыльям носа, щекотали ноздри, бежали дальше по губам и подбородку. Я чувствовал их солоноватый вкус, не мог сглотнуть ком в горле и сделать вдох: лёгкие сжимало изнутри, и я не мог издать ни звука. Я плакал, и мне становилось легче. Страх, ненависть, горе, зависть, отчаяние — всё это выплеснулось наружу.

Я остался пуст.

Ничего не слышал и не чувствовал. Только сидел на полу, прижавшись к подоконнику, и уставшим, мыльным взглядом смотрел на ворсинки ковра… Пушистые… мягкие… местами потускневшие… с маленькими, еле заметными пылинками и крошками… Наверное, тут кто-то ел печенье…

Интересно, как давно я у себя не убирался?.. Всё как-то не было времени. Надо будет обязательно пропылесосить, пыль протереть, вещи постирать… их там наверняка с гору накопилось… И плесень вывести надо будет. Да, обязательно…

Не знаю, сколько я так сидел, размышляя ни о чём, пока отчего-то не вспомнил чёрный силуэт, вспомнил, как бежал прочь от Артура, вспомнил кошмары, мучавшие меня. Вспомнил — и тревога окутала меня.

Что это? Человек? Сверхъестественное существо? Моя фантазия? Откуда взялся этот двойник и почему он хочет убить меня? Я не мог дать ответа. У меня были кусочки пазла, которые никак не складывались в одну картину. Чего-то не хватало. Я не был уверен, что тот чёрный силуэт не ночной кошмар. Всё моё расследование — сущий абсурд: уцепился за этих дурацких инопланетян, хотя никогда не верил в такую глупость. Только снова и снова видел перед глазами одно и то же и зарисовывал на листке.

Я взял с телевизионной тумбы восковой мелок и блокнот — на одной его странице были разноцветные человечки, а на другой выведены какие-то цифры с мелкими подписями — сел на постели, перевернул лист, коснулся чистой бумаги. Слабо давя на мелок, повёл кистью вверх — раздалось тихое шуршание, и на листе появилась ровная серая линия. Ещё движение — новая линия.

Загипнотизированный этим еле слышным шуршанием бумаги, я выводил прямые, ломаные, волнистые линии — появлялся рисунок. Линии переплетались, пересекали друг друга, создавали замысловатые узоры, но в них я видел одно: человеческий силуэт, с длинными руками и без лица. Он дребезжал, таращился на меня и молчал. Ждал чего-то.

Что ему от меня нужно? Почему он смотрит на меня и всё чернеет, чернеет, чернеет? Насмехается надо мной.

— Что ты делаешь с моей семейной бухгалтерией? — раздалось за спиной.

Вздрогнув от неожиданности, я случайно перечеркнул рисунок и обернулся, схватившись за сердце. Какого чёрта он так тихо подкрался?!

— Отдай её, — невозмутимо повторил Майкл.

— Кого?

— Ясно. — Майкл упёрся локтем на спинку дивана, потянулся вперёд и, выхватив у меня блокнот, сказал: — Вот это — моя семейная бухгалтерия. Я туда все расходы записываю. — Он критически осмотрел листы. — А ты мне тут всё изрисовал.

— Если что, тут и до меня было нарисовано.

— Уже неважно, — выдохнул Майкл и положил блокнот рядом с телевизором. — Почему не спишь?

— Да так, бессонница…

Майкл глухо помычал, кивнув головой.

— Ясно. Видимо, у меня сегодня тоже. — Майкл окинул меня критическим взглядом. — Ладно. Пойдём на кухню.

Он неспешно прошёл мимо меня, замер на проходе и, дождавшись, когда я выйду из комнаты, погасил свет в гостиной и зажёг на кухне. Жестом указал мне садиться за стол, а сам поставил чайник кипятиться.

— Что, устроим ночное чаепитие? — ухмыльнулся я, заметив, как Майкл достаёт из кухонного шкафчика коробку чайных пакетиков.

— Я буду, а ты — нет, — сказал он и из другого шкафа выудил пачку хлебцев и сахарницу. — Если не хочешь.

— Нет, я буду. Это я просто так сказал… к слову пришлось.

Майкл снова глухо помычал, только протяжней, чем в прошлый раз. Приглушённо забулькала вода, и Майкл, подняв клубящийся паром чайник, разлил кипяток по кружкам. Аккуратно, без стука, поставил их и сахарницу на стол, рядом бросил пачку хлебцев и, со вздохом подтянув штанины пижамы, уселся на стул рядом со мной.

Пока мой чайный пакетик медленно окрашивал воду в буро-коричневые разводы, я наблюдал за Майклом. Он взял сахарницу, наклонил её над кружкой — сахар с тихим шебуршанием посыпался в горячую воду, но вскоре перестал. Я уже потянул к ней руку, ведь пришла моя очередь, но Майкл, снова наклонил сахарницу, засыпая новую порцию к себе в кружку.

— На зубах ничего хрустеть не будет? — не удержавшись, спросил я.

Когда Майкл взял сахарницу в руки, она была полная, сейчас же песка в ней было меньше половины.

— Нет. Всё же размешалось, — в который раз вздохнув, ответил Майкл. Ему явно не хотелось со мной разговаривать.

— Ясно. — Всё, что я мог ответить.

Наступила тишина, давящая, неловкая, настолько безмолвная, что ход часовых стрелок в гостиной, глотки чая и редкий скрип стула Майкла казались оглушительными. И опять мы сидим. Молчим. Вот зачем он позвал меня сюда? Думает, что я у него что-нибудь украду? Да сдалось мне его барахло. Своего хватает. Главное, чтобы он не видел и не слышал, как я недавно рыдал…

— Зачем ты вернулся? — с внезапной серьёзностью спросил Майкл. Он — слишком уж мрачный для того, кто распивает ночью чай, — сидел, откинувшись на спинку стула, и одной рукой задумчиво крутил кружку на столе. — Я просил тебя здесь не появляться, но ты меня проигнорировал.