Мина задумчиво хмыкнула, и оба они замолчали. Винсент нарушил тишину первым:

– Вы вообще хорошо знаете историю парка «Грёна Лунд»?

– Совсем не знаю. – Мина покачала головой, повернувшись к официантке, которая хотела было направиться к их столику.

– Это ведь наш старейший парк аттракционов. Шведский «Тиволи»[11], так сказать. Основан в тысяча восемьсот восемьдесят третьем году. В тысяча девятьсот двадцать четвертом году у него появился конкурент в лице передвижного парка развлечений «Нёйет», который расположился прямо напротив.

– Теперь, кажется, припоминаю, – оживилась Мина. – Там была какая-то любовная история?

– Именно. Юноша из семьи директора передвижного парка и дочь владельцев «Грёна Лунд» полюбили друг друга. Они поженились и стали совместно управлять сначала «Нёйетом», а потом и «Грёна Лундом». Их дочь Надя оставалась директором парка вплоть до две тысячи первого года.

– Романтика… – Мина прищелкнула языком.

Ей не хотелось, чтобы это прозвучало с иронией. Просто романтика – это тоже не ее.

– Человеческие аттракционы – вот что для меня наиболее интересно во всей этой истории, – заметил Винсент.

– Человеческие аттракционы? – переспросила Мина. – Что-то вроде шоу уродов?

Она поморщилась. Одна мысль о том, что можно показывать людей за деньги только потому, что они не похожи на остальных, приводила Мину в ярость. Интересно, под каким соусом они подали бы ее? «Мина – женщина без бактерий! Вы только посмотрите, как она моется! Понюхайте ее алкогель!»

– В «Грёна Лунде» можно было увидеть настоящее африканское племя, – пояснил Винсент, отвечая на вопрос Мины. – И сказочный город лилипутов, жителей которого собирали по всем немецким землям. Ну и стриптиз, конечно…

– Лучший семейный отдых, – подвела итог Мина.

Глаза менталиста сузились, как будто он к ней присматривался.

– Люди находят удивительным то, к чему не привыкли, – продолжал Винсент, осторожно опуская чашку на стол. – Они считают, что их нормы должны распространяться на всех, и сильно раздражаются, если кто-то не следует их правилам. Выпавшим из обоймы издавна воздавали почести, но их же привязывали к позорному столбу. Вы ведь тоже не считаете меня вполне нормальным? Я не из тех, с кем приятно поболтать за чашкой глёгга[12] на Рождество, согласитесь. Мы с вами уникальны, Мина, и платим за это. Но запомните одну вещь. Другие могут властвовать над вашей жизнью лишь в той мере, в какой вы им это позволите. Так пусть пялятся и платят за удовольствие, если им так нравится. Пусть болтают, к вам это не имеет никакого отношения.

Мина отвернулась на «Тиволи» у подножия холма, избегая встречаться взглядом со своим собеседником. Моргнула несколько раз. Все-то просто у этого менталиста… Но на самом деле все очень сложно. Она решила было рассказать о клубе анонимных алкоголиков, но передумала. Для этого они с Винсентом Вальдером недостаточно хорошо знают друг друга. И, может, так никогда и не узнают.

– Гении вроде нас с вами всегда за гранью понимания. – Менталист криво усмехнулся.

– Ценю вашу скромность. – Мина улыбнулась в ответ. – Кстати, о гениях… один из них не так давно разговаривал с Мильдой Юрт.

– С Мильдой…

– Нашим судмедэкспертом. Это она проводила вскрытие Агнес Сеси и сообщила мне о порезах на ее теле. Помните, вы еще спросили о каких-то веществах в ее организме?

– Так… – Винсент заинтересованно склонился над столом. – Предчувствую большое «но»…

– Она допустила ошибку, – сказала Мина и тоже облокотилась на стол. – Забыла направить пробы на токсикологический анализ, хотя это рутина…

– Ой, – вырвалось у Винсента.

Мина кивнула. Раскаяние Мильды было глубоким и искренним. Она прекрасно осознавала последствия своего проступка.

– Человеческий фактор, – пожав плечами, Мина вздохнула. – Что и говорить, Мильде приходится несладко.

Винсент барабанил пальцами по столу. Один и тот же ритмический рисунок, снова и снова. Мина заметила, что начала двигать в такт под столом ногой, и сразу опомнилась. Она ждала, пока менталист переварит только что полученную информацию.

– Так в чем там дело? – медленно спросил он и перестал стучать.

– Мильда связалась с прокурором, а я проинформировала Юлию. Мы будем требовать эксгумации, и как можно скорее. С учетом обстоятельств решение желательно получить уже сегодня и немедленно взять пробы. Мертвые тела быстро разлагаются. Чем больше задержка, тем выше риск потери материала. Все это ставит перед нами проблемы чисто практического характера – служители церкви, техника, землекопы, наконец, люди, отвечающие непосредственно за захоронения. Криминалисты должны подъехать прямо на кладбище. На то, чтобы организовать такое количество людей, обычно уходят недели.

Винсент поднялся и взял телефон.

– Думаю, что смогу помочь вам, по крайней мере, в двух пунктах. Если возьмете на себя служителей церкви и криминалистов, я позабочусь о технике и землекопах.

– Но это не так просто. Переговоры, разрешение – на это нужно время…

– Вам – возможно, но ведь я не работаю в полиции. Вам ведь не обязательно разъяснять всем и каждому, куда вы звоните. Вы ведь ищете возможность получить разрешение, или как?

Пока они разговаривали, фойе успело заполниться людьми. Теперь, чтобы поговорить по телефону без помех, нужно было отойти к регистрационной стойке.

– Землекопы? – Мина недоуменно улыбалась. – Не знала, что ваши связи простираются так далеко.

– Вы еще многого обо мне не знаете, – заверил ее Винсент.

И это очень походило на правду. Менталист оставался тайной за семью печатями. Или невскрытым подарком, как подумалось Мине, прежде чем она успела отогнать эту мысль прочь. При этом с ним было легко, и Мина, у которой вечерами едва хватало сил на то, чтобы дойти до кровати, наслаждалась непривычным чувством расслабленности.

Она повертела головой и глотнула кофе в ожидании Винсента.

Когда официантка с кофейником предложила еще, Мина охотно согласилась. Как всегда, тщательно протерла салфеткой край чашки, прежде чем поднести ее к губам. И на этот раз даже не думала ни от кого прятаться. Со стороны входа доносился голос Винсента, но слов она не разбирала. Мина улыбалась, убеждая себя, что разливавшееся по телу тепло – от кофе.

Уже у входа в отделении полиции они остановились, и Гуннар бережно взял Мэрту под руку. Он чувствовал, как она дрожала под коричневым шерстяным пальто, слишком теплым для такой погоды. Была уже настоящая весна, и воздух успел основательно прогреться, но пожилых супругов совершенно не заботило, во что они одеты. Гложущее беспокойство, невыносимое ощущение того, что что-то идет не так, заглушало все остальные мысли и чувства.

– В любом случае это не помешает, – заметил Гунар.

Мэрта как будто все еще сомневалась, но муж мягко потянул ее к двери. Он знал, что она думает. После шестидесяти лет совместной жизни Гуннар безошибочно узнавал и этот страусиный инстинкт сунуть голову в песок, и то, как Мэрта пыталась его сейчас в себе побороть. Ничего ведь не случилось, пока они об этом не знают. Гуннар никак не мог с этим согласиться. Он звонил, искал и сутками напролет караулил у телефона. Вспоминал имена, которые она упоминала вскользь, и выходил на людей, с которыми она, быть может, не была даже знакома. Он никогда не придавал им значения, и вот теперь радовался, что они отложились в памяти. Но ее нигде не было. А между тем приближалась Пасха – праздник, который они всегда отмечали вместе…

Гуннар был священником вот уже сорок лет, и чем становился старше, тем реже разговаривал с Господом. Не то чтобы его вера пошатнулась, совсем наоборот. Она порядком окрепла с тех пор, как он, молодой и восторженный, впервые надел сутану. Просто Гуннар научился воспринимать Господа как должное, и теперь ему не нужно было ничего делать, чтобы ощущать Его постоянное присутствие. Быть может, в этом и выражалась гордыня, за которую Гуннару было суждено понести наказание. Этого он не знал. Знал только, что однажды лодка вернулась без нее, – и с тех самых пор не переставал молиться.