– Я в порядке! – задыхаясь, заявил он. – В порядке!

– Нам нужно выдвигаться, – сказал я. Подземный переход превратил пронзительный сигнал тревоги в отвратительный вопль, похожий на вой сотен тысяч даймоманов.

– Забавно, – сказала Рамми. – Частота сигнала тревоги почти идентична той, которую использует Кранч 407, чтобы предупредить город о проникновении нарушителей.

– Она идентична. – Я взвалил на плечи рюкзак. – И знаешь, что? Сейчас нарушители – это мы!

Мы выбрались на поверхность и обнаружили город Лилиан, невидимый за периметром огромных прожекторов, вглядывающихся в нашу сторону, подобно выпученным глазам. Луна висела высоко, сияя сквозь дымку зеленых облаков. Должно быть, было немного за полночь; мой пульс бился так быстро, что было трудно различить ритм моего смартбраслета.

Мы побежали. Козел наступал мне на пятки, продолжая бормотать: «Все хорошо, все хорошо, мы не умрем». Рамми вырывалась вперед, время от времени возвращаясь назад, подать знак – «чисто». Все это было похоже на «Мир в огне: апокалипсис», разве что было совсем не весело. Я все ждал, что нас вытащат из темноты люди Теннера Блайта, что раздастся резкий треск артиллерийского огня или же внезапная пуля пробьет мне ребра, вот только на этот раз поблизости не было менеджеров по здравоохранению, чтобы ее извлечь.

Как только мы добрались до конца платформы, тревога затихла. Металлические ворота открывали доступ к лестницам, которые вели вниз, к старому железнодорожному депо. Издалека ветшающие дома, старые предприятия и сгоревшие коробки заброшенных торговых центров походили на кожу старой цивилизации, прилипшую к воротнику нового города.

Козел миновал ворота, и я поспешил за ним. У Рамми было больше всего проблем. Она была стара, и прорезиненные суставы клинило. Но она все-таки справилась, мы вместе спустились по лестнице, и в наступившей тишине слышались звуки наших шагов.

Железнодорожное депо было забито старым хламом. Нам приходилось быть осторожными, чтобы не наступить на какой-нибудь шприц, и потому мы продвигались вперед медленно. Наконец, мы добрались до полосы тротуара, которая поворачивала на запад, и пошли уже по ней.

Тишина ничуть меня не успокаивала. Чем дальше мы удалялись от Лилиан, тем больше становилось не по себе. Если сигнализация сработала на нас, нас бы уже обнаружили. Но почему тогда не было преследования? Понять этого я не мог.

Разве что сирена сработала не из-за нас.

А это означало, что появится кто-то еще.

Время от времени в Кранч 407 штормовые ветры с запада сдували красную дымку, и дюжина ядовитых вихревых потоков загазованного воздуха сталкивалась определенным образом. Тогда мы могли увидеть, как сияют звезды над Пригорком. В такие ночи мы все устремлялись на крыши, рассаживаясь там так плотно, что достаточно было одному из нас пернуть, чтобы столкнуть другого вниз.

Моя мама не отличила бы созвездие от кенгуру, но это не мешало ей выдумывать что-то свое. Она изобрела имена для целой тучи звезд: «Лопата с дерьмом», «Тампон», «Ракета», «Купальня для шлюх», «Какашка и болт». Каким-то образом ее имена стали общеизвестны. Даже крошки, которые никогда ее не встречали, в ясные ночи выкрикивали, что с крыши 22-С видны «Какашка и болт».

Но здесь, в БХИ Тех, звезды были видны отчетливей, чем я когда-либо видел. Даже не задумываясь, я определил «Купальню для «шлюх», «Тампон» и все остальные созвездия, которым дала названия мама. Было странно осознавать, что те же самые звезды сияли там и до того, как на линии разлома произошли землетрясения и цунами смыло большую часть старой Калифорнии с побережья. До того, как Старый Нью-Йорк позеленел от мха и водорослей и поднимающиеся морские воды затопили Статую Свободы до самых ее сисек, а Нью-Йоркская Фондовая биржа превратилась в благодатную среду для обитания трехглазой рыбы и устриц, любивших полакомиться трупами. До того, как река Эксон-Миссисипи разом уничтожила сорок тысяч домов, когда прорвала дамбы. До того, как Техас открыл двери своего лагеря для заключенных и четыреста тысяч беженцев с побережья хлынули на север, чтобы испоганить свою жизнь в гниющем Временном лагере, некогда известном как Кентукки. До того, как взбунтовались дроиды, а Настоящие друзья© с севера закрыли свои границы для неграждан.

Подумать только, сколько всего изменилось для нас и как ничтожно мало – для неба.

Вскоре мы оставили Лилиан позади, и наступила тишина, если не считать нежного шипения шагов Рамми и ритмичного цоканья козлиных копыт по мостовой. Я не видел никаких следов пребывания бездомных, угонщиков и пройд, и никого из сотрудников знаменитой личной охраны Блайта, никаких патрулей из наемников или пятиэтажных пулеметных вышек.

Здесь не было ничего, кроме полей бизоновой травы, обширных грязных карстовых провалов; время от времени встречались дома, которые выглядели так, будто их унесло сюда торнадо (и, вероятно, так оно и было). Воздух вибрировал от пения насекомых. Комары размером с ноготь большого пальца продолжали жужжать с надеждой. Деревья хлопали нам своими зелеными ресницами. Это была такая зелень, какой я никогда раньше не видел, натуральная зелень, не окрашенная распылителем и не напечатанная из 3D-пластилина в яслях.

«То был не столько цвет, сколько осязание, – так однажды сказала мама, и в темноте мне послышалось тихое шипение ее электронной сигареты. – Словно держишь в руках что-то живое. Как тогда, когда я была беременна тобой и, прикладывая ладонь к животу, могла чувствовать, как бьется твое сердце».

Рамми обошла вокруг развалин старого дома, утопленного по самую крышу в корке старой грязи. Здесь карстовые провалы поглотили целые здания, машины, даже бензоколонку, не тронув лишь пару покрышек и резиновых насосов.

– Мы идем уже два часа, – сказала она. – Тебе не кажется, что нам стоит вернуться?

– А дальше что? – Вполне возможно, что Служба безопасности отключила сигнализацию, чтобы только усыпить нашу бдительность ложным чувством спокойствия. Сотрудники Кадровой службы в Кранч Юнайтед постоянно ловили нарушителей-захолустников. – Лилиан будет полон вооруженной охраны. Нам серьезно повезло, что нас еще никто не подстрелил.

– Но до БХИ Плаза сто шесть миль пути. Ты же не думаешь, что мы пойдем пешком…

– Сто шесть миль? – недовольно заблеял Барнаби. – У меня артрит в коленях. Тендинит копыт. У меня костные шпоры!

Его я проигнорировал.

– Я думаю о том, как остаться в живых, – сказал я Рамми.

– Но у нас больше шансов умереть в этом захолустье. Статистические данные это подтверждают…

– Шшшш… – Прежде чем Рамми успела излить на меня еще больше своей логики, я подал знак рукой, чтобы заставить ее замолчать. Рамми была в полудюйме от того, чтобы в меня врезаться, но датчики движения остановили ее на полпути.

– Что? – прошептал Барнаби. – Что такое?

– Голоса, – прошептал я в ответ. Я почуял что-то на ветру и вздрогнул. Это было похоже на воспоминание, но более материальное, съедобное… Там что-то горело…

Нет. Не горело. Лучше.

– Что такое? – спросила Рамми тихим голосом. Она казалась напуганной.

– Я не знаю. – Я жестом пригласил Рамми и Барнаби проследовать за мной к деревьям. В том мире, где все незнакомое, как правило, было благозвучным синонимом слова «смерть», стоило выяснить это наверняка. Но меня так тянуло к этому запаху, словно он вцепился мне в грудь.

В суглинках гниющих деревьев грибы устремили к небу свои шляпки размером с автомобильные колпаки. Пушистые жуки взбирались по опрокинутым дорожным указателям. Заплесневелый знак указывал путь к заправке, которой там не было уже лет шестьдесят.

Сквозь деревья я видел зарево бродяжьего костра. Когда ветер донес звуки смеха, я опустился на корточки.

– Оставайся здесь, – сказал я Барнаби. Я не мог рисковать, подвергая его опасности, учитывая тот груз нейронов, который он нес в себе. Этому он был рад повиноваться.