Я не в том положении, чтобы артачиться, и потому соглашаюсь. Мы усаживаемся на палубе, и Рауль снова достает свои камешки. Рассыпав их передо мной, он хмурится.

– Что? – Я падаю духом. – Все так плохо?

Он не отвечает, собирает их, бросает снова. И хмурится еще сильнее.

– Что там? Я умру? – Я шучу лишь отчасти.

Однако ему не до смеха. Я вижу в его глазах сомнение. И испуг.

– Существует одно древнее пророчество, которое мы на Третьем острове знаем с детства. «Надвигается буря. Дикая ярость, которая поглотит ночь и день, землю и море, пока не останется одна скорбь. Бойтесь ее, сражайтесь с ней, уничтожьте ее». Но никто не знает, о ком или о чем здесь идет речь.

Меня охватывает дрожь.

– Что говорят руны, Рауль?

– Бойся ее, сражайся с ней, уничтожь ее.

Наши взгляды встречаются, и мною завладевает ощущение роковой неизбежности.

– Что это значит?

Рауль качает головой.

– Не знаю. – Молчит, потом продолжает: – Это ты та буря, Марианна?

Впервые за время нашего знакомства он по-настоящему напуган.

– Рауль!

Крик опережает мой ответ, и мы оба оглядываемся на его первого помощника, указывающего на что-то в море.

– Что там?

Рауль бежит посмотреть и оборачивается ко мне:

– Королевский флот. Тебе пора.

Он хватает меня за руку и ведет на корму «Ночи».

– Я положил в твою лодку провиант, но боюсь, что недостаточно.

Я примеряюсь к крошечной рыбацкой плоскодонке.

– Да мне ни за что в такой посудине не обогнать флот!

Рауль снимает с шеи шнурок с круглой черной подвеской, сделанной из дерева. Она украшена замысловатой резьбой, изображающей лес, – я успеваю заметить это краем глаза, пока Рауль надевает мне шнурок через голову.

– Это талисман, который я сам изготовил. Он укроет тебя от взглядов врагов.

Должно быть, я выгляжу потрясенной, потому что он посмеивается.

– А как, ты думаешь, я столько времени оставался незамеченным?

– Я не могу его принять. Это слишком.

– Бери. Живи. И возвращайся к нам, когда найдешь способ помочь Лайле.

Лайла.

– Я не попрощалась!

Рауль подталкивает меня.

– Нет времени. Если, конечно, ты не рвешься воссоединиться со свекром.

Перспектива не из приятных, так что я забираюсь в лодку, отвязываю трос и перекидываю ему обратно.

Уже сев в лодку и взявшись за весла, я кричу:

– Почему вы помогаете мне?

Рауль посылает мне ослепительную улыбку:

– Потому что ты та девушка, которая не выстрелила.

Я разеваю от изумления рот, и Рауль принимается хохотать.

Я слышу его еще долго после того, как корабль исчезает из вида.

Последний раз, когда я гребла с Третьего острова на Четвертый, мне пришлось реквизировать парусник, чтобы добраться туда живой.

Но сейчас я уже не та, какой была тогда. И у меня нет выбора – плыть больше не на чем. Мне придется несладко.

Плоскодонка не предназначена для открытого моря, да и компаса у меня нет, так что я готовлюсь к утомительному путешествию. Благодаря скудной провизии, которой сумел снабдить меня Рауль, я хоть не умру с голоду, а солнце не такое жаркое, как в прошлый раз, когда я следовала этим маршрутом, так что шансов выжить у меня больше.

Дни заполняются бесконечным ритмом движений – тяни, отпускай, взад, вперед. Сон – роскошь, которой я не могу себе позволить, иначе меня снесет волной, поэтому разрешаю себе разве что ненадолго закрывать глаза днем, максимально используя ночные звезды для определения маршрута. Ладони, стертые о грубые весла, кровоточат, мышцы рук и спины молят об отдыхе, но я заставляю себя об этом не думать. Пренебрежение болью – вот единственный способ добраться до Четвертого острова, и потому я сосредотачиваюсь на том, что ждет меня впереди, и стараюсь не вспоминать о том, что осталось позади.

Жаль, что я так мало времени провела с Раулем, так мало узнала о его соплеменниках, но я рада, что пришлось прервать чтение рун. Не хочу думать о том, почему слова древнего и мрачного пророчества должны относиться ко мне. Гораздо интереснее понять, каким образом Рауль узнал, что я не убила того человека на Посвящении. Возможно, новости об испытании разошлись достаточно быстро, чтобы достичь его ушей, но мне почему-то кажется, что он узнал об этом иным способом. Когда-нибудь я его спрошу, если доживу. В каком-то смысле мне даже на руку то, что наши пути разошлись. Хотя я всегда была не прочь снова наведаться на Третий остров, Четвертый оставался желанным пунктом назначения.

Однажды я встретила женщину, которая увидела истинную меня, которая знала то, что ей не положено было знать. Вполне вероятно, что ярость Адлера убила ее, однако, подозреваю, что Старая Грязька переживет и конец света. Вопрос, скорее, в том, как ее отыскать.

На пятый день после расставания с «Ночью» припускает дождь. Поначалу я радуюсь воде, пополняющей мои оскудевшие запасы, но скоро оказываюсь мокрой насквозь, а под вечер промерзаю до мозга костей. Мое и без того медленное продвижение вперед делается еще более затруднительным. Я вот-вот готова сдаться, но вспоминаю Торина и Шарпа, думаю о том, что, отдаляясь от них с каждой минутой, я на самом деле приближаюсь с подмогой, и продолжаю грести.

Однако худшее впереди. Когда путешествие подходит к концу и манящие очертания суши на горизонте притупляют бдительность, у меня появляется спутник. На сей раз не солдаты и даже не человек. Опасность подстерегает под водой. Молодая гигантская змееакула заинтересовывается мною и начинает агрессивно наматывать круги вокруг лодки. Она еще не выросла окончательно, но ее обтекаемое туловище уже в два раза длиннее моего суденышка. Змееакула начинает биться в корпус своей змеевидной головой, и я могу лишь надеяться на то, что ей когда-нибудь это надоест и она уплывет восвояси. Даже если она не собирается причинять мне вред, одного взмаха ее сильного хвоста достаточно, чтобы меня опрокинуть, и, хотя я старательно училась подавлять страх перед водой, у меня нет ни малейшего желания оказаться в объятиях океана. Вероятно, она чувствует кровь на моих руках или пот на коже, потому что явно видит во мне добычу.

Змееакуленок устремляется к лодке, скользя в воде, как гигантский угорь. Мое суденышко в его челюстях сложится, как бумажное, поэтому надо действовать быстро. Я атакую первой: размахнувшись веслом, загоняю его в открытую пасть приближающегося звереныша, которая, к счастью, еще недостаточно развита, не то он разом проглотил бы меня вместе с лодкой. Зубы яростно вгрызаются в дерево, пожирая щепки, но за счет этого я умудряюсь приманить его поближе, достаточно, чтобы другой рукой ударить ножом точно между твердой, как доспехи, чешуей.

Змееакуленок изворачивается и уплывает, окрашивая океан кровью.

Несмотря на то, что вода мгновенно становится красной, я понимаю, что мой удар не был смертельным, и жду нового нападения. Но то ли он не ожидал подобного сопротивления, то ли не слишком голоден. В любом случае он считает, что я того не стою, и, к моему величайшему облегчению, плывет прочь.

Не желая проверять, не изменит ли он свое решение, я хватаю оставшееся весло и гребу им, при необходимости меняя борта. Теперь мне еще труднее, чем раньше. Но я все равно радуюсь, что у меня по-прежнему две руки, несмотря на то, что я была в столь опасной близости от острых, как бритва, клыков змееакулы.

Акуленок не возвращается, и через некоторое время я добираюсь-таки до Четвертого острова. Помятая плоскодонка вытащена на берег, и быстрый осмотр показывает, как близка она к пробоине в борту после атаки хищника. Оставив ее на пляже и даже не пытаясь спрятать, я, стиснув зубы, плетусь дальше, хотя мне отчаянно хочется передохнуть. Потрепанная лодчонка на песке никого не заинтересует, а вот я – дело другое. Впереди на дюнах кричит стая чаек, другая кружит над головой. Не обращаю на них внимания до тех пор, пока ветер не приносит запах гнили, от которого приходится зажать нос, чтобы не задохнуться. Захожу подальше на берег и обнаруживаю причину: прилив пригнал и бросил разлагаться на солнце дохлую рыбу. Я хмурюсь. Нет ничего странного в том, что на берегу валяется рыбий скелет, который обронила пролетающая птица или не пожелал есть падальщик. Но тут, должно быть, целый косяк, и я не могу представить причину, по которой всем этим рыбам вздумалось погибнуть одновременно.