24 октября. Северный океан. Округ Руана.
Стоя на полубаке и крепко закутавшись в плащ Палач, обдуваемая холодным северным ветром наблюдала на горизонте приближающееся пятно земли. Сегодня они причалят в городе Руан и бушующие воды Северного океана останутся позади, а вместе с ними и чудом пережитые дни на судне «Бороздящий».
Как Палач и предполагала до этого дня дожили не все, но большинство, хотя если судить по состоянию оставшихся, то живыми их назвать язык не повернётся. «Только бы причалить» — вертелось в головах каждого более-менее стоящего на ногах, остальные же, наверное, и думать уже не способны. Измученные и истощённые недугом они могли только лежать и глядя в пустоту изредка издавать стонущие звуки — живые трупы… Те же кто чувствовал себя получше — в основном моряки, помогали лекарю ухаживать за беспомощными: кормить, водить на гальюн и убирать за ними, если приходилось. Только какой в этом смысл? Выздоровеют ли они в городских лечебницах, после высадки с корабля?
Для Палача всё это было не важно, главное, что у неё шанс был, ведь в сравнении с ними она чувствовала себя на много лучше. По крайней мере она была в состоянии самой ходить на гальюн.
На протяжении всех дней после той скотобойни с каждым новым трупом люди всё чаще поглядывали в сторону зверья, в какой-то момент они стали подозревать в бедах даже друг друга, но повторить тот случай никто так и не осмелился. Теперь уже было поздно что-либо решать, до суши рукой подать, тем более что сил замахнуться на кого-либо уже не было даже у Палача, оставалось только ждать…
Оставшееся время Палач планировала провести здесь наверху, она даже заранее собрала свои вещи, чтобы причин спускаться на кубрик у неё больше не было. Она наблюдала за горизонтом и ждала.
***
Корабль пришвартовался. Палач ещё ждала и в нетерпении наблюдала за кое-как передвигающимся помощником капитана, отдающим приказ молодому матросу. Само собой, сразу никого не отпустят… Но Палач была рада хотя бы тому что, наконец, прекратилось это бесконечное моталово бурных океанских вод.
Моряка послали известить охрану о больных на судне, дальше решение о судьбе пассажиров будет принимать местный Гроссмейстер. Сложно передать словами негодование Палача о сложившейся ситуации. Она могла бы тайком сойти с корабля, чтобы избежать стражи и прямо сейчас обдумывала этот вариант, но сил, по правде говоря, у неё совсем не было, и она это прекрасно понимала, поэтому решила попридержать коней и тихо дождаться исхода.
Прошёл, наверное, час, никого не впускали и не выпускали, пока к кораблю не подошли медики с носилками со всех сторон окружёнными стражами. Прежде всех с корабля сошёл капитан и доложил главному врачевателю всё как есть и как было. Спустя пару минут капитан дал добро на высадку пассажиров, и медики одного за другим принялись выносить полумёртвых больных. Теперь Палачу предстояло ещё и дождаться своей очереди, но этого делать она уже не стала и обойдя лечил с носилками спустилась на пирс. Дальше ей пройти не дали. Путь Палачу преградили стражи, к которым присоединился главный врачеватель и в недоумении обратился к ней:
— Не спешите, леди, до вас очередь ещё не дошла, — вытянул он перед Палачом свою ладонь. — Вы не можете просто так уйти.
— Извините, но дальше я пойду своей дорогой. Я чувствую себя гораздо лучше их, — поправив сумку за плечом ответила Палач на хорошо знакомом иностранном языке.
— Нет, мы не можем вас отпустить, чтобы вы бродили с заразой по нашему городу. Прежде чем идти своей дорогой вы пройдёте лечение в больнице!
— У меня нет на это времени. Я не задержусь в городе и покину его сейчас же, если вы не будете мне мешать.
«Не мешайся, Шеотта ради! Уйди!»
— Я же уже сказал вам, женщина, мы не можем вас отпустить! — настаивал лекарь.
Но терпение Палача кончалось, и она перешла на другой тон:
— Прочь с дороги! — спихнула в сторону она назойливого врачевателя свободной рукой.
Палач сделала шаг вперёд к стоящим перед ней стражникам и хотела было убрать с пути и их, но голова её закружилась так сильно что она пошатнулась. Палач остановилась, приложив ладонь ко лбу маски, перед глазами поплыла чёрная пелена.
— Да как ты смеешь! — воскликнул настырный.
— Я бы на вашем месте не связывался, — произнёс капитан корабля. — Она клеймёная, — Палач, как и лекарь обратили на него внимание. — Оставьте её, далеко в таком состоянии она всё равно не уйдет.
Врачеватель обомлел. Он посмотрел сперва на Палача потом на стражников и молча кивнув им дал добро. Стража нехотя расступилась. Палач отвела взгляд с капитана, фыркнула и пошатываясь, но тем не менее уверенной походкой покинула пирс. Она ушла вдоль реки, за её спиной медики продолжали выносить больных, среди них был и старик, что отчаянно боролся за своего оленя, тело его уже давно не дышало.
Палач шла по улице чужого города лишь одной силой воли переставляя ноги, сделавшиеся на столько тяжёлыми словно к ним привязали по полному ведру песка. Так плохо себя она не чувствовала даже на корабле, но там ей и не приходилось много двигаться, а сейчас отвыкши она прошла через весь город. Поэтому, как капитан корабля и предрёк, долго она идти не смога и только стоило ей выйти за город, как ноги её отказались слушаться напрочь. Палач из самых последних сил попятилась в сторону дабы присесть за каменистой возвышенностью. Она уже не видела куда шла и шла ли вообще, она не чувствовала ничего кроме как плыло её сознание. Затем ей стало легче, наверное, она обронила сумку — руки её опустились словно верёвки. Так и не дойдя до камней Палач рухнула без сознания, и яма, оказавшаяся в паре сантиметров от неё, своим резким покатом утянула растёкшуюся тушу в самый низ: неглубоко, но достаточно чтобы проходящие мимо люди не увидели неподвижную черноту в форме человека.
***
Глубокая ночь в мгновенье ока окутала её бесчувственное тело, густая темь скрыла от чужих глаз, а туман прикрыл белым одеялом. «Сама виновата» — именно так бы она думала сейчас если бы могла, но она всё лежала. Не двигалась и, казалось, уже не дышала…
Молчание непроглядной тьмы прорезало еле звучное шуршание опавших листьев, их тревожили чьи-то шаги — кто-то приближался. Бледная рука сжала её плечо и перевалила околевшее тело на спину, но Палач ничего не чувствовала.
***
Утренний рассвет озарил Францию. Разбудил её не он.
Она почувствовала, как волосы, точно обухом по голове, стали мокрыми. Её обдала дрожь. По глазам, щекам и по шее пробежала ледяная вода.
Палач открыла глаза, но ничего не увидела и не поняла. Ледяная вода не давала ей покоя, рефлекторно Палач зажмурила веки и махнула рукой, отбив из чьей-то руки флягу. Она громко вдохнула, жадно вобрав в лёгкие воздуха и тут же пришла в себя. Секунду погодя в глаза пробились утренние лучи, а за ними два чёрно-белых пятна. Палач обнаружила что сидит у камней, до которых так и не дошла… вчера, кажется, но самое главное — перед ней предстал вампир. Тот самый вампир Идзу, чью жизнь она самовольно пожалела тогда в лесу и отпустила вместе с мальчишкой, который теперь сидел неподалеку, закутавшись во что-то наподобие медвежьей шкуры, или же это она и была.
Осознав происходящее Палач попыталась заговорить, что с первого раза у неё не получилось и лишь прочистив горло она сиплым голосом произнесла:
— Ты? — соображать ей всё также давалось с трудом.
Идзу сидел возле неё на корточках и был, как обычно, немногословен. Прежде чем начать задавать глупые вопросы, об ответе на которые она и так уже догадывалась, Палач решила осмотреться, чтобы получше очухаться. Её сумка была у неё под боком, нетронута… Прошло не более одной ночи, скорее всего, ведь её даже не замело ни пылью, ни листьями… Палач обратила внимание на вампирёныша — да, это самая натуральная медвежья шкура, причём довольно больших размеров. Палач уже слышала раньше, что облик животного, в которого обращается Мифим тем больше, чем крупнее он сам с учётом всего, что на него надето. Наверное, так ему и удалось обратиться в крупного взрослого медведя, хитро… Мальчик сидел, зарывшись в шкуру, что цыплёнок в перья своей матери наседки и даже искоса не поглядывал на Палача, ему словно было абсолютно безразлично происходящее во круг.
