— Я продолжаю покупать цветы, потому что хочу быть человеком, у которого есть комнатные растения, но не ухаживаю за ними, — сказала я. — У меня есть кот по имени Волан-де-Морт, который до сих пор живой, но на самом деле это его заслуга, а не моя, — продолжила я. — Папа — мой лучший друг. Может быть, это и глупо, но он в одиночку воспитывал меня с шести лет. Когда была подростком, плохо к нему относилась, но он всегда был добр ко мне. Мы общаемся каждый день.

Я втянула воздух, слезы защипали мне глаза при мысли о том, что позвонят папе и скажут, что мое тело нашли в неглубокой могиле.

Нет. Продолжай говорить. Продолжай дышать.

— Я ужасно разбираюсь в деньгах, — сказала я, мой голос был хриплым от страха. — То же самое с кредитными картами. Не потому что папа плохо учил меня, он пытался. Он нес ответственность. Здраво мыслил. Он изо всех сил старался воспитать разумную девочку, но, к сожалению, не принимал во внимание таких мужчин, как Джимми Чу или Кристиан Лабутен, и влечение его дочери к ним.

Я прикусила губу настолько сильно, что металлический привкус крови попал на язык.

— Я не сделала всего, что планировала. Даже и половины. Кроме переезда сюда и самостоятельной жизни. Мне все еще нужно увидеть закат на Бали. Попить чай в Марокко. Подняться на гору в Новой Зеландии. Сделать что-нибудь для человечества, а не просто пытаться сохранить бизнес по ателье в Париже.

Думала о большем, выискивая лакомые кусочки о своей жизни, которые могли бы оказать какое-то влияние, чтобы я казалась менее скучной и поверхностной.

— Я никогда не влюблялась. У меня были отношения, в которых произносила эти слова. Да, я вроде как говорила правду, но никогда не была настолько влюблена в человека, что не могла дышать от безответных чувств. Словно мое сердце бьётся только для него. И я хочу этого.

Я закончила последнюю часть шепотом, почти плача, но отказываясь проливать слезы.

Мужчина передо мной слегка наклонил голову, рассматривая так, словно пытался прочитать меня своими проницательными зелёными глазами.

— Как бы ни была поучительна вся эта информация, скажи, почему ты решила поделиться ею со мной?

Я моргнула, глядя на него. Голос звучал так ровно. По-деловому. К тому же он не вытащил пистолет из-под стола и не выстрелил мне в лицо, как я себе представляла. Хотя я не сделала ничего такого, из-за чего мне должны выстрелить в лицо. Но многие люди — даже большинство, — которых застрелили в лицо, явно этого не ожидали.

К тому же, я люблю драматизировать.

— Читала, что нужно персонализировать себя для убийцы, — объяснила я, не в силах оторвать взгляд. — Заставить его понять, что ты личность. Уникальная, с друзьями, семьей и своей жизнью. Дать им информацию о себе. Так что именно этим я и занимаюсь.

Я была почти уверена, что в той статье не говорилось, насколько подробно необходимо разъясняться перед своим потенциальным убийцей, так как это может ослабить эффект.

— Думаешь, я буду убивать тебя? — спросил он, зелёные глаза были прикованы ко мне. Из-за того, как он посмотрел, мое сердце бешено забилось, а кровь закипела. Мужчина был очень сосредоточен, слегка наклонившись вперед над столом.

Я моргнула, глядя на него. Он говорил ровно, но таким тоном, словно я сумасшедшая, раз подумала, что он будет меня убивать.

Я не сумасшедшая. Драматичная, как уже говорила, конечно. Эмоциональная? Определенно. Романтичная? Тоже да. Но не сумасшедшая. Моей конечной целью в жизни было избежать сумасшествия. И учитывая, что безумие было для меня чем-то вроде спускового крючка, я разозлилась. Этот человек намекает, что я не в себе, хотя сам притащил меня сюда.

Поэтому я наклонила голову и приподняла бедро в классической женской боевой стойке.

— Эм, твой головорез, похожий на гангстера-киллера из фильма, схватил меня на танцполе, повел по коридору убийства и отправил сюда. — Я обвела рукой офис. — В место, похожее на тайное логово злодея. И тут сплетничают, что ты наёмный убийца или криминальный авторитет, у меня завтра будут синяки на руке от его хватки, чтобы это доказать. То есть, конечно, если я останусь жива, ведь все вышеупомянутые детали ставят мою жизнь под сомнение.

Его глаза сузились, когда я заговорила, и он вскочил со стула прежде, чем закончила говорить. Я не отступила, как должна была, когда он направился ко мне. Я была слишком занята, наблюдая за тем, как он двигается. Хищно. Будто мужчина отвечал не только за свое тело, но и за всю комнату. И всех, кто в ней находится. Это пугало, но было в этом что-то… захватывающее. Ничто в этом человеке не должно меня очаровывать. Или интересовать. И конечно, не должно возбуждать.

Его пальцы коснулись моей обнаженной кожи прежде, чем я смогла понять, что происходит. Его хватка была твёрдой. Но не болезненной. Его пальцы были длинными, ухоженными, руки большими и сильными на вид. Он обхватил моё предплечье. Я не дернулась, даже не попыталась.

Он осмотрел область, где кожа начала краснеть, — явный признак будущего синяка. Но это было не важно, я часто ходила в синяках. Удар ногой о кофейный столик выглядел так, будто я ударила по ней молотком. Важно было, что теперь я отмечена мужчиной, который прикоснулся ко мне без разрешения, он грубо обращался со мной и втянул меня в эту ситуацию. Да, это чертовски важно.

— Он пометил тебя, — заметил мужчина, его голос был тихим, но в то же время каким-то громким. Глубокая мужественность, звучащая в его словах, проникла мне под кожу, прошлась по костям.

От его приглушенного тона у меня мурашки побежали по рукам. И от того, что он прикасался ко мне. Технически, тоже без разрешения. Я должна быть чертовски напугана тем, что человек, который, по моему мнению, хотел убить меня несколько секунд назад, теперь прикасался ко мне. Я не испугалась. Ну, немного. Может быть, сильно. Но я почувствовал кое-что еще. Нечто совершенно противоположное страху. Что-то, за что мне, скорее всего, придётся заплатить кучу денег психотерапевту, после того, как все это закончится. Если я переживу.

— У меня кожа такая тонкая, я постоянно в синяках, — сказала я, хотя понятия не имела, почему пыталась оправдать человека, который это сделал. Может быть, в воздухе витала угроза, которая подсказывала, что наказание не будет соответствовать преступлению.

— Он пометил тебя, — повторил мужчина, его низкий баритон был полон угрозы.

Я с трудом сглотнула.

И то, как его глаза сфокусировались на моей бледной коже, что-то со мной сделало. В нем была напряженность, которой не должно быть в незнакомце. Почему я так реагировала на его прикосновение, его взгляд? Меня это пугало. Он пугал.

Он отступил назад, отпустив мою руку. Я заскучала по его хватке, хотя в этом не было никакого смысла. Вообще.

— Карсон будет за это наказан, — объявил он, кивая на мою руку. — У меня не было намерений причинять тебе вред или заставлять чувствовать, что твоя жизнь находится под угрозой.

Я приподняла бровь и скрестила руки на груди.

— Ну, и каковы же тогда твои намерения? Меня вытащили с танцпола и заставили подняться сюда без объяснений, не дав выбора, это в значительной степени говорит о том, что мне угрожают, — огрызнулась я, вспомнив, что нужно возмущаться, а не заводиться. — Уверена, что у тебя нет в этом опыта, потому что ты мужчина. Богатый и могущественный, судя по всему. Богатые и влиятельные мужчины понятия не имеют, что женщины чувствуют угрозу от всевозможных вещей, потому что у них есть роскошь, им это не знакомо. А еще они сами создают угрозы, так они чувствуют себя сильными. Теперь ты чувствуешь себя сильным, приятель? — Я уставилась на него.

Он моргнул, глядя на меня, его лицо было пустым, холодным. Черты его лица словно высечены из гранита.

— Мы начали не с того русла. — Мужчина сложил руки вместе, выражение его лица не менялось.

— Правда? — пробормотала я.

— Могу я предложить тебе выпить? — спросил он, кивая в сторону роскошной барной стойки слева от нас.