Я увидела свое красное лицо, когда посмотрела в зеркало. Волосы в беспорядке, наполовину собранные в пучок. Губы распухли от поцелуев Джея, а на шее остались отметины. В моих голубых глазах появился блеск, я с трудом приходила в норму после того, что сейчас произошло.

Я помылась, очищая себя от Джея, прежде чем вернулась в спальню. Было темно, все окрашено в различные оттенки черного. Но я нашла дорогу обратно к Джею, не зная, что будет дальше. Будет ли еще что-то? Потому что я не до конца уверена, что смогу это пережить. И все же я подчинилась бы всему, чего бы он ни захотел, потому что мое измученное, удовлетворенное и разрушенное тело кричало о большем. Я хотела больше его.

Руки Джея притянули меня к своей груди в ту же секунду, как мое колено приземлилось на кровать. Я охотно свернулась калачиком рядом с ним. Его тело было очень теплым, с твердыми бугорками мышц, я легко прижалась к нему.

Не было никакой неловкости, которую я ожидала. Никакого стыда. Я чувствовала… пустоту. Как будто он опустошил меня. Но я не возражала. Я все это время была слишком сыта. Мыслями. Задачами. Сомнениями. Заботами. Фантазиями. Страхами. Приятно, что теперь все это исчезло, по крайней мере, на какое-то время.

— Расскажи мне о своей матери, — сказал он после нескольких долгих секунд молчания.

Я наклонила голову, чтобы посмотреть на него или на его фигуру. Такого я не ожидала. После того, как он закончил, я думала, что он прогонит меня из своей постели, из своего пространства. Сделает это холодно, без эмоций. Я уж точно не ожидала объятий. С другой стороны, это было не совсем объятие, просто мое обнаженное тело лежало поверх его. Ну и хорошо, ведь я физически не в состоянии куда-то вставать.

Я не ожидала какого-то разговора или личного вопроса. А расспросы о моей матери были личными. Знал он это или нет, еще предстояло выяснить. Может, это какое-то испытание? Если он уже кое-что знал обо мне, значит, он проверяет, солгу ли я. Вдруг я откажусь отвечать на его вопросы точно так же, как он отказался отвечать на мои.

Но я не хотела быть как он. Мне не нужны никакие проверки. Я все равно не смогу контролировать нас. Я бы никогда этого не сделала. Я бы сама открылась ему раньше, добровольно обнажила бы свои внутренности, прежде чем он начал что-то выяснять. Это единственная сила, которая у меня есть.

— Моя мама параноидальная шизофреничка, — призналась я, быстро произнося это, будто срывая пластырь. — Она родила меня, когда ей было тридцать, как раз перед тем, как у нее начались симптомы. Не знаю, ускорила ли беременность эти события, а может, всё произошло бы в любом случае. Хотя, какая разница. Это не моя вина, что она начала видеть демонов, прячущихся в холодильнике, под моей кроватью и, в конце концов, за моими глазами. Она всегда мне это твердила. Будто от меня исходит страх, злость или горечь. Тогда я и поняла, что это не моя мама.

Джей слегка пошевелился, протягивая руку, чтобы включить свет рядом с кроватью. Я удивилась. Думала, он любил темноту в своем доме. Я не из таких, но в тот момент предпочла бы чернильное одеяло ночи, которое частично скрывало меня от его пристального взгляда.

Я позволила ему слишком много узнать, слишком многое обнажила. Свет был тусклым, мягким, но, несмотря на это, все казалось жестким. Особенно Джей, потому что черты его лица стали еще резче.

Я сделала паузу, глядя в глаза Джея цвета берилла, ища в них незаинтересованность. Признак того, чтобы я заткнулась, была обычной женщиной, которая слушалась его в постели и не втягивала его в свои детские травмы.

Но ничего такого не было. Джей хотел узнать больше о моих травмах. Он хотел знать мои слабости. Скорее всего, чтобы он потом использовать это, а значит, что мне следует заткнуться. Прямо сейчас. Закрыться и создать какой-нибудь щит, чтобы укрыться от этого человека.

Но я продолжал говорить.

— Она милая, правда, — продолжила я, слегка улыбнувшись, когда подумала о своей матери. — Она творческая натура. Блестящая. Добрая. Просто замечательная.

Я вспомнила, как она танцевала под «Beach Boys» в красном кимоно. Мне было не больше пяти, но тот день запечатлелся в моей памяти. Не по какой-то особенной причине, просто потому, что моя мать была счастлива. Она притянула меня к себе, я танцевала с ней. Потом мы поели клубники со сливками. Я все еще ощущала этот вкус. И вкус счастья.

Следующий день был другим.

— Болезнь забрала у нее всё, — вздохнула я. — Сначала было трудно понять, вдруг ей просто тяжело быть матерью. Папа много работал, чтобы мама оставалась дома и присматривала за мной. Я знаю, он корит себя за то, что не заметил раньше, но разве не всегда самые близкие нам люди слепы к нашим недостаткам?

Я пожала плечами или попыталась это сделать, будучи в объятиях Джея. Дело было не в самом жесте, а в том, что он изображал. Своего рода смирение. Мне так сильно хотелось, чтобы разговор о матери не вскрывал едва зажившие раны и не пробуждал глубоко спрятанные страхи.

— Я же говорю, это не имеет значения, — продолжила я, опасаясь, что мои усилия были напрасны. Джей все еще смотрел на меня тем напряженным, понимающим взглядом. — Это бы мало что изменило, и я никогда не винила своего отца. И не виню свою мать в болезни. Это жестоко. Ужасно.

Я сглотнула, стараясь не позволить нахлынуть другим воспоминаниям. Те самые темные и колючие. Эти воспоминания тоже были размытыми, разум пытался защитить меня от травмирующих деталей. Даже если бы я избегала возвращаться к тем событиям, я бы навсегда запомнила, что я чувствовала. Страх. Путаницу. Разбитое сердце. Я все еще ощущала это на языке, как ту клубнику со сливками.

— Я избавлю тебя от подробностей, — пробормотала я, делая все возможное, чтобы прогнать эти воспоминания. Я была рада, что руки Джея обнимали меня. — Но, в конце концов, все стало настолько плохо, что папа заметил. Сначала он отвел ее к врачу, который прописал ей таблетки, они какое-то время действовали. А потом перестали. Родители вернулись к доктору. Прописали еще больше наркотиков. Цикл продолжался еще долго, пока папа не решил, что ничего не сработает. Нельзя было гарантировать, что с ней я буду в безопасности. Поэтому он бросил ее. Ради меня. Это разбило ему сердце, он смотрел, как все это происходит, и не мог ничего сделать.

Я не хотела продолжать поддерживать зрительный контакт с Джеем. Произнося вслух то, чего я никогда раньше не говорила. Но это было слабостью, трусостью – отвести от него взгляд. С усилием я продолжала на него смотреть.

— Теперь она живет сама по себе, — продолжила я. — К ней кто-то приходит и помогает каждый день. Помогает принимать лекарство, остается с ней, если у нее плохой день. В последнее время такое случается часто.

Я не сказала Джею, что почти наверняка мою мать в ближайшем будущем придется поместить в какое-нибудь учреждение, потому что становилось ясно, что скоро будет опасно держать ее рядом с людьми.

Я не сказала Джею, что только недавно узнала об этом, мне пришлось вытаскивать всю информацию из папы. Он не сказал, потому что всё оплатить вряд ли получится страховкой. Придется оплачивать из собственного кармана. Хотя я не знала о ценах на такие услуги, поняла, что это довольно дорого. Папе придется работать еще усерднее, хотя в таком возрасте нужно отдыхать.

Я не сказала Джею, что моему отцу пришлось пожертвовать своей жизнью и своей пенсией ради моей матери. Это одна из причин, по которой я теперь соглашаюсь на каждую работу, которая попадалась мне на пути. Я планировала начать посылать ему деньги, как только найду способ делать это без его ведома или разрешения. Папа ни за что не взял бы у меня денег, но, черт возьми, я ни за что не брошу его заботиться о маме в одиночку.

И, наконец, я не сказала Джею, что приближение моего двадцать девятого дня рождения пугало меня до такой степени, что я едва могла спать по ночам. Моей матери было двадцать девять, когда проявились симптомы. Такая болезнь была генетической, и от нее нет спасения. Конечно, есть лекарства и методы поведенческой терапии, некоторые из которых были полезны пациентам, но я бы не пожелала этого своему злейшему врагу. Я провела все исследования и принимала коктейль из витаминов, включая мелатонин, витамины группы В и омега-3, чтобы хоть как-то предотвратить болезнь до того, как она проявится.