– Странно, – сказал генерал, мы приехали из шумной, суетливой толчеи московских улиц, чтобы здесь услышать ностальгическую мелодию «подмосковных вечеров.

– Все как обычно, – приглушенно рассмеялась она, – зимой хочется лета, летом – снежной пороши.

– Как хорошо, – и внезапно погрустнев, добавила, – а еще совсем недавно мне хотелось умереть. Меня убивали памперсы и постель с желтыми пятнами.

Он накрыл ее маленькие руки горячими ладонями.

– Не надо об этом, все прошло, ты же выстояла.

– Мне помогла дочь, мне хотелось выжить только ради нее – я заставила себя думать – я поведу ее в школу.

– Ты молодец, у тебя бойцовский характер, – ответил он. А вот я смалодушничал, – генерал, извиняясь, улыбнулся, – думал, скука загонит меня в тупик. К тому же прежняя работа на износ по пятнадцать-семнадцать часов привела к сбою «мотора», уже два раза лежал в кардиологии. Безделье и болезнь по несколько раз в день заставляли думать о смерти. Ночью я просыпался, мне было страшно, страшно по-настоящему, до холодного пота на спине. Жизнь прошла, а кроме воспоминаний о прошлой работе у меня ничего нет. Жил по запрограммированному маршруту: работа-дом-работа. Конечно, были и радость рождения детей, внуков, были встречи, знакомства с интересными людьми, но это все прошло. Прошло, – добавил генерал задумчиво, – не оставив эмоций, чувств, переживаний. Сравнялось с этим песком, волной исчезло в небытие. Умерло.

– У нас еще все впереди, – Витоника сделала попытку утешить его.

Порыв ветра, легким прикосновением, погладил их волосы. Седую прядь генерала и рыжий локон Витоники.

– Мы будем жить теперь друг для друга, – сказала она ему.

Разговаривали тихо. В соседних окнах гас свет. В уединении беседа текла медленно. В таких случаях общение с кем-то еще излишне. Мир доверия полон для двоих. Мысли, фразы, интонация каждого слова ясны и понятны. Суета повседневности в тот вечер, переходящий в ночь, забыта. В те часы и минуты для собеседников самым важным являлся маршрут перехода по тонкому льду взаимоотношений в совместное будущее.

Ближнее пережитое еще рядом. Годы недвижимого сосуществования, страх перед скальпелем хирурга, собственная беспомощность, вкраплены в прошлое, в уже уменьшающее далеко. Впереди надвигается нежно-золотистая заря удачи и счастья. Витоника переполнена ее ожиданием. Но генерал старается предостеречь ее от излишнего оптимизма.

– На нас будут косо смотреть. Я привычный, как старый конь, переплывший реку, встряхнул гривой и вновь сухой, а вот тебе, Витоника, будет тяжело, во всяком случае вначале, пока все эти разговоры, пересуды улягутся, – генерал попытался оградить, уменьшить глубину ее будущих переживаний.

– У нас есть своя правда, Петр Иванович, – его имя и отчество прозвучали в ее голосе с интонацией домашней теплоты. – Кто нас будет упрекать? Тот, кто безгрешен, бескорыстен, непорочен, – Витоника рассмеялась, – тот сам грешен гордыней. Мы же прячем наши взаимоотношения, а значит, раскаиваемся, поэтому всевышний милостив к нам, и дает нам возможность побыть вместе.

– Конечно, Витоника, – согласился Петр Иванович, – мы свободные люди, свободные от мнимых условностей ханжеской морали. Мы доверяем друг другу, а значит, в наших отношениях нет двусмысленности. Мы можем улыбаться окружающим, мы свободные люди, – он повторил так, словно внушал себе истину.

– Как ты думаешь, зачем нужны желания? – спросил он, улыбаясь, и сам же ответил:

– Для реализации. Но они зачастую связаны с грехом, – он продолжал философствовать.

– Не было бы желаний, не было бы и греха. Они нужны, чтобы человек совершил грех. А грех нужен для раскаяния, а раскаяние для подчинения богу. – Он погладил ее по руке. – Сократи промежуточное и мы получим – через желания бог управляет человеком. Если бы их не было, человек был бы вне власти бога, был равен бы ему. Бог нуждается в больной пастве, для демонстрации силы своей способности к оздоровлению ее. – Она возразила ему:

– Ты сегодня просто грешник, завтра тебе надо зайти в церковь.

Стемнело. Холодный ветер резкими порывами прогнал с балкона теплоту, остудил стены, стало зябко. Он поцеловал ее в маленькое ушко, обняв за плечи, шепнул:

– Идем спать…

Втоптанные в грязь безвременья интересы большинства соплеменников станут удобрением для благодатной почвы, на которой взойдут вскоре всходы успеха граждан, живущих в России. Повторы ее истории тому свидетельство. Первый признак приближения жатвы – наличие прослойки стойких людей, без устали, изо дня в день, порою за копейки, прилагающих свой труд на благо себя и ближних.

К их числу относился и риэлтор, с которым я познакомился при следующих обстоятельствах.

Мой знакомый попросил сдать его жилье. Здесь у него с момента переезда в столицу оставалась двухкомнатная квартира. В кризисный период он решил подстраховаться дополнительным источником дохода. Позвонив по телефону, указанному в рекламе, я встретился с риэлтором, молодым, крепким и словоохотливым парнем. Все ниже записанное, за малым отступлением, в основном пересказ, сказанного им.

Почти как туман – кризис явился неожиданно и плотно охватил всех, лишил видения перспективы, перепутал ориентиры. Вначале возникла сумятица эмоций, сумбур в мыслях. В конце бремя тяжести замедлило время, уменьшилось число передвижений, принятых решений, и, наконец, разгорелась война всех против всех. Застройщики снижали друг перед другом цены, а владельцы жилья арендную плату. Коммерческое вознаграждение за услуги риэлтора упало вдвое. Время для свершения сделки возросло в разы.

– Клиент пошел дешевый и с претензиями, – сетовал на ухудшение условий работы Клим, так звали риэлтора, – кому цвет обоев не нравится, кому люстра на потолке, всем подавай евроремонт, а платить хотят за приличную «однушку» столько, сколько раньше стоила комната в обшарпанной общаге. Впечатление такое, что в своем психологическом восприятии они заморозили ставки аренды. Обрадовались своим новым финансовым возможностям и ни в какую не идут на торг. Привыкли налоги не платить, теперь у них деньги водятся. Колымят только на себя. Это все работяги, которые не имеют особой квалификации, или мелкие торгаши. А те, кто институты закончил и государству отстегивает налоги, особенно бюджетники, стали самыми бедными.

По внешнему впечатлению обида была уже выше его роста. На расстоянии метр девяносто от земли его пухлощекое лицо, с нахмуренными широкими бровями, выражало крайнее огорчение. Во время беседы он сокрушенно переступал с ноги на ногу. Его мягкие, полуспортивные туфли, сверху покрытые коричневой замшей, снизу подбитые толстой пружинистой подошвой, сегодня понапрасну месили мокро-снежную весеннюю хлябь.

– Парень был уже согласен, а эта – его, – он назвал подругу несостоявшегося арендатора именем гулящей собаки, – прицепилась к тому, что дверной звонок не работает.

– За сегодняшний день показал семь квартир, и никому ничего не сдал. С такими успехами, – он тяжело вздохнул, – жена из дома выгонит.