Тронулись в молчании. Алиса наклонилась к ветровому стеклу, съежилась капризным ребенком, готовым разрыдаться. Валентин ерзал на заднем сиденье, беззаботно шурша полученными набросками. На пригорке Антон не выдержал напряжения, остановился и вышел. Впервые он пожалел, что не курит. Что Тимей говорил жене? Словно бы стихи. Ну, какой из нее поэт, писатель, художник? Недоучка, лентяйка, избалованная вниманием. Несомненно, удачная модель для целой портретной галереи.

Алиса вышла за ним, бродила вокруг. Бледное солнце позолотило купол, далекие колокола навели на мысль о заброшенных этюдах. И машина есть, и время. Желания не хватает. «А не надо думать о желаниях, делаешь – делай», – ей послышался менторский тон Тимея. На бескрайнем поле, холодном, голубеющем, особенно остро познается одиночество, ничтожность нажитого опыта, нужна лишь крохотная зацепка для глаза, позволяющая бесконечно долго смотреть ввысь, поверить в необходимость былых испытаний для познания себя. Ветка, птица, уронившая ягоды рябины на лету, или золотое свечение купола, а храма не видно, но он вырастает в душе зрителя. Вот в этом и состоит талант, заметить красоту и передать на полотне. Пусть все живут и выживают. Выживают вопреки всему, как повелось на Руси.

Чихнул мотор, поехали! Валентин прикладывался к фляжке, весело предложил и ей для «сугреву», вдруг сконфуженно собрал в стопку наброски, передал Алисе на рассмотрение, рассуждая, что вытащить Тимея из больницы не проблема, проблема в том, что дочка не захочет делить с ним квартиру, а для работы всегда нужно место. Таланту нужны условия.

– Только работа вернет Тимея к полноценной жизни, рука у него тверда, задумок множество, я ничуть не сомневаюсь в ошеломляющем успехе.

Алиса удивленно смотрела на Валентина, конечно, он видел этот пожелтевший, чудом сохранившийся рисунок, последний в стопке. Он догадался и развел руки в свое оправдание.

– Я сам только сейчас обнаружил этот сонет в новой папке. Он говорил, что давно хотел вам его отправить. Собственно, за этим я и нашел вас.

Обнаженная пьяная гетера плясала на твердой бумаге, пока Алиса читала стихи на обороте. Ей было непонятно, о ком это? Или написано жене? Два образа слились воедино и в рисунке, и в сонете. Зато Антону вдруг все стало ясно: они были банальными любовниками. Были!

– Какая глупая шутка! Да он ни в ком не нуждался, все ему мешали. И не волнуйтесь, Валентин, с ним все будет в порядке, он и вас поработит. Ведь таланту нужны поклонники!

Вспылила Алиса, дочитав, возвращая Валентину всю папку. На повороте машина пошла юзом, зарылась носом в сугроб так, что передние дверцы не открыть. Алиса не была пристегнута. Антон бережно осматривал голову, дрожащими руками промакивал кровь, Валентин сделал примочку из снега, наложил на вздувшуюся бровь.

– Слава Богу, ушибы легкие, еще надо придержать холод. Прости, я не хотел тебя убить, я забыл проверить.

– Хотел, – улыбнулась она примиряюще. Прошлое – прошлым, а жизнь продолжается даже после смерти.

Мужчины, чертыхаясь, помогли ей выбраться через открывающиеся двери багажника. Наконец-то! Она раскинулась в мягком сугробе, одним глазом поглядывая на хлопоты по раскопке. Жгучая волна подкатила к горлу, перехватывая дух и не находя выхода. Сквозь гомон и покачивание, сквозь мутящие всполохи света она вспоминала запоздалые, а потому кощунственные, навязчивые строки признания. Как же долго он решался удостоить своей любовью! То ли жену, то ли любовницу, то ли образ на рисунке?! Надо быть не менее безумной, чтобы поверить в то, что затравленный волк любит охотника и свору собак. Приятно пощекотать самолюбие долгожданными признаниями, смысл которых даже автору не открылся. А так ясно сказал!

Домой вернулись без приключений, Валентин торопился, всучил ей аккуратно упакованную «гетеру» с сонетом, витиеватость слога и почерка, конечно, восхищала, но Алиса крикнула ему вслед: «Знайте, он был жестоким! И он ничуть не изменился, запомните!»

Валентин не обратил внимания, тем более что он и не спрашивал, каким-таким был Тимей. Он знал его в лучшие годы и сейчас он рядом с ним. И ему неважно, каким он был. Он есть, а это главное!

Крутые проржавевшие ступени, убого претендующие на винтовую лестницу, ведут в глубокий подвал, поделенный на мастерскую скульптора и котельную. Ученицы и натурщицы предупреждены о том, что сюда они идут работать (без шпилек), а не ломать ноги, если оступятся в темноте. Алиса страшилась этого спуска и редко выбиралась на белый свет. Иногда Тимей ворчал, потому что все внешние связи осуществлял один, кроме сбыта картин еще была нужда добывать пропитание и материалы для работы. Портреты приносили регулярный доход, но денег никогда не было. Не водилось. Приходилось откупаться от семейства. Илонка настигала его на Арбате, и он подозревал владельца салона, что тот попросту закладывает его. Но это мелочи.

Роман захватил, увлек его, ужасая откровениями и прозрениями в будущее – свое и окружающих, вознес его над будничными заботами. Он презирал свое профессорство и ничуть не жалел о том, что бросил студентов. Глупые первокурсницы в белых колготках пытались прельстить его, а бородатые коллеги на кафедре посмеивались над его невнимательностью или щепетильностью к нимфам, не умеющим рисовать. Надо иметь крепкие нервы, чтобы весь год подправлять кривые пирамиды и горшки на их натюрмортах, не повышая голоса. Он мог вежливо натаскивать последние курсы в мастерстве, где попадались студенты гораздо старше его, остальных он игнорировал, грубить он не умел, и терять дорогое время не желал.

Отдыхая от «Вселенского человека», он составил каталог проданных картин и поразился собственной плодовитости. Оказалось очень разумным, отснять на слайды и фотопленку, уходящие за кордон работы. Друзья сочли странным, что он в тридцать два года начал подводить итоги, предостерегали о судьбе скульптора, чью мастерскую они перехватили. Обычная, очень обстоятельная, переоценка ценностей. Нельзя размышлять, не оставляя следа хотя бы на бумаге. Вот уже полгода он не трогал краски, хотя с карандашом не расставался. Он снисходительно поглядывал на Альку, расписывающую собственный портрет, не мешая ей фантазировать в интерьерах, драпировках, цветах. У нее работа именно кипела. Он же выстукивал на машинке, анализируя будущее, но в прошедшем времени. Без нее! Она – не Маргарита, он – не мастер. Это уже было. За рукописи не платят, любимые умирают, художники сходят с ума. Просто жизнь, ее не следует бояться, ею надо наслаждаться, ничего не откладывая на потом, про запас.

Взгляд спокойный, древний, что-то пристально хищное из темноты. Именно взгляд привлекает покупателя. Никто не подозревает о сговоре, не замечает подвоха. Иногда приходится сдерживать ее пыл, гасить буйство красок, она чутко принимает замечания – без обид. Он не восхищался ею – как ученицей, у нее были иные достоинства, свое предназначение, которое он пытается уловить, сочиняя роман о художнике, обязанный расставить точки в неосмотрительно запутанных отношениях, начатых еще первым мужем, вынудившим Тимея исполнить заказанный портрет дражайшей супруги бесплатно. Страшно подумать, как давно они знакомы, а взгляд не изменился, сверкает, держит в постоянном напряжении, но не пугает готовностью к внезапному прыжку, все-таки это просто картинка на стену.

Сеансы отнимали лучшие рабочие часы, но Алиса Ивановна не торопилась домой, упивалась смущением беременной Илонки, несколько раз пытавшейся воспользоваться бесплатной натурой, и все неудачно. Тимей расставил несколько мольбертов, бродил между ними в поисках единственно нужного света и ракурса, разоблачившего хитрую бестию. Рыжая интриганка, недоучившаяся эстетка, думал он о ней, пробуя то карандаш, то акварель, то уголь, вновь возвращаясь к маслу.

Она подалась чуть вперед до того, как он попросил ее об этом. Она чувствовала все, что с ним происходило, словно мысли читала. Он остановился с открытым ртом, но не устыдился: «Да, вот так, замрите!» По всем техническим канонам несколько вариантов заказа были готовы. Но властительный подкаблучник только покачал головой: не разгадали. Он был безоговорочно счастлив и, как все удачливые управленцы, он стремился всех осчастливить, предоставляя сомнительным личностям – музыкантам, поэтам, актерам, художникам, садовникам, декораторам обширные помещения за мизерную культурную программу для пансионата. Он был хорошим человеком, все были довольны. – «Всегда! Всегда надо поступать по-человечески», – приговаривал он, да на него никогда и не жаловались в партком. Перестройка лишила его не только должности, но и супруги. По его разумению Алиса несла на себе печать небесной красоты – явление редкое и хрупкое. Несомненно, Алиса увлекалась придворными гениями, а после крушения богемного «княжества», не осталась без свиты, продолжая хранить верность самой себе. Безоблачные годы развеялись ветром перемен, стихийные бедствия не раз перетрясли круг беззаботного общения аристократов духа. Каждый спасался как мог, выворачиваясь на изнанку, не всегда опрятную. Очаровательная, избалованная им, болонка-Илонка обнажила волчьи клыки, ее алчность не знала приличий, последний год она спала с мужем только за деньги.