– Зайцы? Здесь они тоже водятся?

– У западного побережья их только больше, и они там совсем разные, не такие, как эти красные. И маленькие, и большие, и толстые, и длинные как палки. Жёлтые, зелёные, белые. Они там везде водятся.

Старик залил зайцев холодной водой, и вышел из дому за травами для питья. Янок медленно думал о произошедшем с ним. Ёляг вошёл и поймал его взгляд. Янок расслабил лицо и улыбнулся:

– Я здешние травы совсем не знаю.

Сливая воду с зайцев, Ёляг ответил:

– А ты какие-то знаешь?

– Какие-то знаю. Что-то знаю о травах Нышкавы, Бузуса, Тардакема. Очень хорошо знаю травы Талатика.

– Талатика. Ну надо же. – пробурчал старик, ставя зайцев на стол. Янок взял одного и надавил на слабое место в руке. Панцирь лопнул, обдав всё вокруг клубами пара. Янок стал высасывать горячий сок, а потом ловко вынул всю плоть членистого тельца через трещину в одной из рук. Когда он съел три штуки и отклонился на стуле, Ёляг спросил его:

– Так что, Янок нахат. Расскажи о себе. Я дал тебе и кров, и пищу. Теперь я сгораю от любопытства. Никогда не слышал, чтобы нахат уехал с большой земли. Я всегда думал, что у вас там слишком хорошо, чтобы вы хотели оттуда уезжать. Или я был неправ, или у тебя другие причины. Кто ты, откуда, и почему ты захотел уехать?

– Кто я? С самого детства?

– Всё, что можешь, просто рассказывай, а я буду слушать.

– Хорошо. – Янок крепко задумался. Что же он помнит о себе? Воспоминания медленно приходили одно за одним, составляя отдельные картины. Самое важное из них оставалось во внимании, всё остальное отпадало, но приходили новые воспоминания, и всё начиналось по новой.

– М-м. Я родился в Нышкаве.

– Так значит, ты самый настоящий нахат! Я слышал, ваш правитель умер?

– Да, заботчик Кирек умер за два года до моего рождения.

– Это страшная трагедия для всего человечества… Сколько рассказов было утеряно.

– Я очень хорошо это запомнил, потому что мне не переставали это повторять. Я совсем не помню своих родителей. И я не помню, чем занимался в раннем детстве. За мной ухаживали жители города. Когда я подрос, я полюбил пропадать за городской стеной. Я смотрел какие бывают растения, брал те, что мне нравились и приносил в город, расспрашивал Янура или Баяка, что это за травы, как называются, что делают. Они конечно не знали всего, но разговаривали со мной обо всём, что мне хотелось знать, и постепенно все начали думать, что я настоящий заботчик, которого некому научить. Мне всё позволяли, и я постоянно гулял вдали от людей. Мне не нравилось общаться с другими детьми – я не понимал их забав. Мне больше нравилось наблюдать с дикого дерева за огромными быками, которые скоро достаточно близко подойдут к городу, чтобы жители решили, что пора устраивать единение.

– Что такое единение?

– Когда с севера начинают приходить облака и наступает влага – вскоре после этого мимо Нышкавы проходят огромные быки. Они неопасны только если их не трогать. Но они ходят по полям, и приближаются слишком близко к городу, и очень агрессивны вблизи. Жители выбирают одного из них, такого, который стоял бы подальше от остальных, и ближе к городу, и удерживают его пятидесятью верёвками, которые накидывают на лапы и голову. Жители поочередно тянут в разные стороны, чтобы показались мягкие места, по которым дают залпы из винтовок. Все остальные животные уходят. Всегда так было – они просто уходят. Очень быстро. Когда бык наконец умирает, а это поверьте занимает много времени, кто хочет ведёт хоровод вокруг зверя, пока остальные вытаскивают на свет внутренности. Когда внутренности выходят на свет совершается искупительная жертва – звери разогнали наших предков, чтобы мы объединились снова, когда будем богаты, чтобы дарить друг другу, а не грызть и уничтожать. Мы не очень любим зверей. Они опасны в наших краях. Огромны. То, что вам – мелочь, для нас как головы на длинных ножках, которые паразитируют у нас в домах.

– Надо же. Я слышал про этот праздник, но мне его описывали как чудовищную пляску людей, доведённых до безумия танцами. Я конечно же в это не поверил.

– Вообще-то, действительно, когда заботчики ещё были живы, люди пили специальные травы, которые вводили их в особый ум. Когда заботчик умер, с ним пропал секрет этих трав, и вообще практически всех трав. Но смысл праздника всегда был тем же. Как люди бы сражались с чудовищем без помощи разума, одними мощными луками? Ещё пару веков назад у нас не было винтовок, вы их к нам привезли.

– Я всё-равно согласен с вашим духом, нахат. В этом есть благо, что люди разошлись. Есть правда благо и в том, что люди сражались и убивали друг друга, и в грызне есть смысл. Но это ты ещё поймёшь. И не только в Нышкаве есть умные растения. Как так получилось, что ты покинул родной дом?

– Мне было тринадцать, когда к нам стали приходить караваны. Сначала караван из Хрястины Нышковской. Это торговый город на юге. А из не торговых городов, как я понял, караваны и не приходят. Я был в бузусе, это совсем непохоже на город, где люди просто живут своей жизнью. Дома как временные, большие склады. Потом пришёл караван из Хрястины Ярковской, помню, как я был увлечён птицей, которую они привезли с собой. Эти крылья. Такие шелковистые, все в тоненьких косточках, обшитых шёрсткой. Она так летала, а потом возвращалась, и садилась на руку яркянину! А потом из Бузуса пришёл караван с легарянами. Я так удивился, впервые увидев вашу белую кожу, почти жёлтые волосы. И эти рассказы о море, об островах. Дома из обтёсанных камней, искусственный свет, школы мудрости… Чем дольше я распрашивал Куруту, тем сильнее горело моё сердце туда, в неизвестное море, к неизвестным островам. Когда жители города поняли моё желание, Баяк предложил мне и горожанам, чтобы я прошёл обучение в Тардакеме и Танашарате, чтобы мне получить мудрость предков, и потом вернуться, чтобы стать заботчиком.

– Так значит, вот как! Ну и гость у меня…

– Нышкавцы снарядили меня большим количеством резины для оплаты, и люди, которые меня хорошо знали, отправились со мной до бузуса. Мы ехали туда дней десять на тамышинских конях, этих, которые двуногие, с забаво скрюченым брюхом. А ведь они быстрые. Это было так долго, я успел несколько раз устать. Зато, когда мы прибыли в Бузус, я впервые увидел пароход. Эта громадина… Два огромных деревянных кольца из Нышкавской древесины, труба, шириной с дом, из которой валил густой дым. И огромная мачта, со сложенным парусом. Когда я это увидел, я сразу понял, как это работает, не знаю, как это объяснить, но мой дух загорелся ещё сильнее от предстоящих открытий. Мы долго плыли вдоль горной гряды, и я смотрел в открытое море, и думал, что наконец-то, скоро не будет ничего вокруг видно кроме воды. Но корабль взял в щель между гор, и некоторое время мы шли по тёмно-зелёному мелководью. Я был очень разочарован, но Курута сказал, что так было нужно.

– Конечно! Этот маршрут осваивали много поколений. В открытом море такие твари – не останешься в живых. Если плыть по мелкому горному морю, то там открывается течение, которое быстро доносит до островов.

– Это я потом понял из уроков. Он мне показал там место, где предки ударились в землю, большой такой плоский-плоский остров на горизонте. Мол, горы вокруг – это от звезды, на которой люди сбежали с неба. Я от других моряков потом тоже самое слышал, а Филеп мне потом говорил, что это ерунда и матросские байки. В пути я много говорил с Курута о разном. Помню наш последний разговор:

– Уверен, что тебя ждёт успех. Ты освоил тардакемский за какие-то восемь дней. Легко считаешь. Неплохо говоришь. Ты очень умён. Мне бы точно пригодился такой друг. Но у тебя своя судьба, да? Даже завидую. – Курута усмехнулся, и посмотрел в подзорную трубу:

– Смотри! – Курута дал её Янку – Местность изменилась. Мы уже близко, видишь остров? – вдалеке, куда показывал Курута, посреди пурпурной дымки, мерцало что-то тёмное, и медленно увеличивающееся:

– Да.

– Нам следует быть сейчас очень осторожными. Нужно не попасться киту.