Я уместилась вместе с ней на раскладываемом диване. Как сказала бабушка, в тесноте, да не в обиде! И знаете, как мне легко и комфортно с ней было?! Будто бы со мной по- настоящему родной и близкий человек.

Утром я разложила свои немногочисленные вещи, прибралась в квартирке и видела, как бабушка тихонько плачет в платочек. От радости. Я переворошила все шкафы, постирала в ванной шторы, вымыла окна, хоть на улице и было уже холодно, но так хотелось смотреть на мир через чистые стекла! Выбила на улице дорожки и вымыла полы. На оставшиеся деньги, что мне дал Костя, я сходила в ближайший магазин и купила кое- какие продукты – хлеб, кефир (бабушка приготовила божественные блины!), гречневую крупу, макароны и кость для супа. На мелочь набрала немного конфет. Совсем дешёвых, но для чая самое оно!

Так мы и жили с бабушкой Катей. Через неделю после моего побега, мне написал Костя. Я, конечно же, его предупредила, что добралась и у нас с бабушкой всё хорошо. В субботу мы обе ждали Костю дома, но он не пришёл. Бабушка переживала, и я вместе с ней. Насколько я знала, со слов бабули, Костя приходил каждые выходные, а если такой возможности у него не было, парень звонил бабушке и предупреждал заранее.

Бабушке Кате было уже 84 года. Худощавая и седая, бабушка поутру укутывала голову в платок, скрывая свои длинные жемчужные волосы. Однако её серые глаза прекрасно видели. Она читала книги или смотрела телевизор без очков! Мне порой казалась, она видит людей насквозь. Она очень любила внука и была очень встревожена его отсутствием.

В субботу мы так и не получили от Кости никакого звоночка. Я начала переживать, мало ли что случилось в интернате после моего побега. Хотя бегство из детского дома не считалось чем-то невероятным. Дети часто убегали в поисках лучшей жизни или родителей. Некоторых находила полиция, некоторые возвращались сами, а существовал тот процент, когда уходили с концами.

Вечером в воскресенье пришло сообщение от Димитрова. Я через печатный текс как-то почувствовала всю ту тревогу, которую испытывал Костя.

В письме говорилось, что на утро, когда моя пропажа обнаружилась, в интернат прибыла полиция. Некоторые, самые чувствительные ребята, посчитали, что Бусыгин из- за ревности прибил меня где-то на территории учреждения, а тело закопал в саду. Естественно это было просто из- за паники. Обнаружили пропажу всех моих вещей и документов, а это упрямо указывало на мой побег. Как я поняла, полиции дали наводку на мои скорые поиски. Но кто в России занимается подобным хламом? У нас даже покушение на убийство не считает важной причиной, чтобы сообщать в полицию!

«Когда убьёт, тогда и звоните». – И это без сарказма.

Ребят не выпускали за пределы интерната. Все увеселительные поездки и походы резко сократились. Детей не выпускали. Мало ли кому ещё в голову придёт сбегать? Поэтому и Костя не мог приехать. Учащиеся разделились на два лагеря: кто-то серьёзно полагал, что я сбежала от Бусыгина и его домогательств, кто-то решил, что у меня есть парень за пределами интерната, и я убежала к нему.

Оба варианта безумно злили Богдана. Он ходил озверевший и кидался на любого, кто начинал разговор о моей скромной персоне. Костя предупредил, чтобы я не показывалась в районе, где находился детдом и вообще, не вылезала из- за окраины. По словам Димитрова, Богдан нацелен самостоятельно меня поймать. В декабре он уходит из интерната в свободное плаванье и там его руки будут развязаны. Он только и говорит, что о моем возвращении. К нему. Как написал Костя: «Ей от меня не спрятаться, не убежать». И говорит это с таким хладнокровием, что Димитров уже побаивается своего друга.

Но сидеть, сложа руки и бояться собственной тени, я не собираюсь. Бабушкина пенсия не была способно полностью прокормить двоих человек и оплатить коммунальные услуги, поэтому я устроилась на свою первую работу. И пока всё шло довольно неплохо.

В магазин, куда я устроилась работать поломойкой, меня спокойно приняли без трудовой и медицинской книжки, им было главное предъявить паспорт. Бабушка долго отговаривала меня идти работать.

– Ты девочка красивая, маленькая, тобой воспользуются, а ты и не заметишь. – Причитала баба Катя. Она, как и многие до неё, увидев меня впервые, воскликнула, радостно хлопая в ладоши: – Надо же, какая очаровательная куколка! Ну, просто загляденье! – Я тогда лишь зубами скрипела, но молчала. Однако эта куколка у меня уже в печёнках сидит.

Бабушка просекла, что мне не нравится такая кличка и перешла на «Лолу». Первые пару дней все никак привыкнуть не могла к моему странному имени.

На счёт работы я бабушке сразу сказала, что на чужой шее сидеть не буду. Лишняя копейка никогда не помешает. Костя получает какие-то выплаты от государства, за бабушку и за себя. Поэтому деньги водятся.

Баба Катя хотела на радостях от приобретения внучки решила прописать меня в квартире. От подобной новости у меня краска с лица схлынула. Уговаривать её этого не делать, всё равно, что со стенкой договариваться. Поэтому мы сошлись на мнении, что сделаем это после нового года.

А пока я спокойно мыла полы в магазине и получала свои тысячу рублей в неделю. Скажу вам одно, это деньги! Я хотя бы могла покупать продукты.

На третьи выходные после моего побега, то есть, спустя три недели, к нам приехал Костя. Накупил два пакета разнообразных вкусностей! Мне подарил пару книг, которые я хотела прочитать.

Утром и днём мы втроем вышли на прогулку. Болтали, смеялись, в общем, отлично проводили время. Тему моего бегства не затрагивали. Пока.

Вернувшись домой, мы поужинали, попили чаёк с клубничным вареньем, что привез Костя и бабушка ушла спать. Костю отпускали к бабушке на выходные с ночёвкой, поэтому и сегодня он остался с нами до воскресенья.

– Как ты тут поживаешь? – С интересом спросил Димитров, как-то по- новому смотря на мою улыбку.

– Знаешь, очень спокойно. – Ответила я, помешивая чай ложечкой. Я не задавала наводящих вопросов. Если будет важно, Костя и сам всё расскажет.

– По тебе видно. Ты стала другой. – Завороженно рассматривая меня, произнес Костя.

– И что же во мне изменилось? – Тихонько рассмеялась я, смущённо прикрывая рот рукой. Смех мой напоминал перезвон колокольчиков.

– Ты искренне улыбаешься и не трясёшься от страха. – Тут же нашёлся с ответом Димитров. – Ты просто светишься от счастья. Знаю, тебе уже надоели с этим, но Лола, ты очень красивая девушка, однако счастье делает тебя невероятно прекрасной.

– Правда? – Я потупила взор, потому что увидела, как загорелись глаза Константина. Так же, как в нашу первую встречу у качелей.

– Ты только будь счастливой. Тебе так идёт счастье!

Я была бесконечно благодарна Косте, что он не стал рассказывать об интернате. Какой в этом смысл? Я и без него догадывалась, что Богдан сходит с ума. И мне это не интересовало. Меня больше ничего не связывало с тем местом, и я знать ничего не хотела. Будет поджидать опасность, Костя меня предупредит.

Димитрову я постелила в кухне на раскладушке, а сама приняла быстрый душ, ушла к бабушке. Так приятно было засыпать рядом с человеком, которому ты как родной.

Будильник разбудил меня в начале восьмого. Бабушка и Костя ещё спали, а я, умывшись, собралась на работу. Заварила себе чаёк, сделала в дорогу бутерброд и, написав записку, что ушла на работу, выскочила на улицу.

Магазинчик, где я работала, находился в двух кварталах от дома. К тому моменту, когда я пришла, в помещении уже была продавщица и администратор.

Продавец был один – Виталина Степановна. Приятная женщина лет шестидесяти. Когда у меня было свободное время, а Виталина Степановна не управлялась, я вставала ей в пару. Вдвоём мы естественно справлялись быстрее. Администратор – Анзур Магомедов, мужик с большой буквы «М», сверху на мою зарплату уборщицы клал тысячу за помощь. Он не смотрел на меня раздевающим взглядом и изо рта слюни не текли. Степанна сказала мне, что у Анзура есть жена, дети и совесть. Она говорила это таким тоном, что никаких сомнений у меня не осталось. И я работала со спокойной душой.