Дженкинс: «Тогда мы скажем всем в BCA, что вы, ребята, гомосексуалисты».

  Шрейк: «И этот Дэвенпорт — девчонка».

  Лукас продолжал жевать, а Дел положил в рот кусок бекона и уставился в окно на завод Форда через улицу.

  — Думаю, мы успеем к десяти, — сказал Лукас, сглотнув. «Но вы, ребята, должны знать — Дель на самом деле гей , и вы, вероятно, нарушили около шести принципов разнообразия».

  Дел повернулся и пристально посмотрел на пару, не улыбаясь, пока Дженкинс не сказал: «Не то, чтобы это действительно имело значение», и все они попытались рассмеяться, но было слишком рано утром и слишком холодно, и хриплый смех Шрейка превратился в хриплый смех. спазм табачного кашля. Солнце только что взошло, и выхлопы автомобилей растапливали иней на улицах, оставляя после себя неприятные полоски черного льда. Слишком рано.

  ПУТЕШЕСТВИЕ ПО замерзшей местности заняло полтора часа, и оранжевое солнце, наконец, со стоном поднялось над горизонтом. Вокруг Городов было больше снега, чем на северо-западе, и минут двадцать они бежали по шоссе вместе с слетом снегоходов в примыкающих канавах, пара десятков саней быстро мчались на юг.

  — Канадцы называют их снегоуборочными машинами, — сказал Дель, встряхнувшись от дремоты и глядя в окно на всадников. Они были в новом внедорожнике Лукаса «Акура», который, как Лукас начал подозревать, был замаскированным минивэном.

  "Какой?"

  «Они называют их снегоуборочными машинами, а не снегоходами. Или санки.

  «Чертовы канадцы».

  — Они отродья дьявола, — согласился Дел, зевая. — Хочешь, я немного поведу?

  — Если мы остановимся, эти чертовы плосконогие снесут этот «Додж» с дороги, а потом они застрянут, и потом еще полчаса ехать туда, и мы все замерзнем, а наши носки будет мокрым».

  "Хорошо. Я не хотел водить. Разбуди меня, когда мы будем там.

  ДОМ СОРРЕЛА находился в восьми милях от Рочестера, на холмистой местности, которая могла бы стать приличным полем для гольфа. Хотя дорога была открыта, у Лукаса возникло ощущение, что они сработали датчики безопасности, когда пересекали две каменные колонны, обозначающие вход. Подъездная дорожка, ведущая к дому на вершине холма, была покрыта асфальтом, тщательно вспахана, и, хотя она, казалось, проходила через лесной массив, деревья выглядели слишком эстетично, чтобы быть естественными.

  Сам дом с подъездной дорожки казался достаточно скромным, что-то вроде пасаденского бунгало из красного дерева и кирпича с флигелем. Только когда они подошли поближе, Лукас понял, насколько большим было это место, и что то, что выглядело как крыло, было гаражом.

  — Я мог бы поставить Большой Новый Дом в гараж, — сказал Лукас, когда они приблизились к гребню холма.

  — Вы заплатили за это сколько, миллион пять фунтов? — сказал Дел. Дел пытался вытянуть из него цену.

  — Ничего похожего, — сказал Лукас. – Но это место… это место стоило бы миллион пять.

  — Или, может быть, шесть миллионов пять. . . ”

  Подъездная дорога исчезла за углом крыла, очевидно, чтобы скрыть утилитарную обыденность гаражных ворот. Они остановились перед домом, вышли, подождали, пока к ним присоединятся Дженкинс и Шрейк. Дженкинс припарковал свою машину рядом с внедорожником Лукаса, фактически заблокировав подъездную дорожку. Они шли группой, выпуская пар. холодный воздух, вверх по ступеням низкого крыльца. На крыльце были качели, как и в Большом новом доме Лукаса, и каменная дорожка вдоль фасада под нависающим карнизом.

  Лукас посмотрел на Дженкинса и Шрейка, сказал: «Готово», а Дженкинс сказал: «Если только ты не хочешь, чтобы я был сзади». Лукас покачал головой. — Давайте все будем вежливы, — сказал он.

  — Наверное, в любом случае на работе, — сказал Шрейк. «Место кажется пустым».

  Лукас нажал на дверной звонок и услышал пустое эхо. Шрейк был прав: в домах было что-то странное — они казались либо заселенными, либо пустыми, и даже не заглядывая внутрь, большинство уличных копов чувствовали, есть ли в них люди.

  Один из старых друзей Лукаса из полиции Миннеаполиса, Харрисон Слоан, предположил, что люди, которые ходят на цыпочках или даже дышат, излучают вибрации, которые усиливаются в доме, и что вы можете подсознательно ощущать эти вибрации. Лукас сказал ему, что он полон дерьма, но втайне подумал, что он может быть в чем-то прав.

  Он снова нажал на дверной звонок, а затем в третий раз. Дженкинс прошел по дорожке к ряду окон и попытался заглянуть внутрь, проверяя одно окно за другим. На полпути он остановился и пошевелил головой вверх-вниз, приложив руку к стеклу штормового окна, блокируя отражения. Затем он покачал головой и сказал: «Я скоро вернусь».

  Он подошел к «доджу», открыл багажник и выудил двадцатифунтовую кувалду с желтой ручкой. Поднявшись обратно на крыльцо, Лукас спросил: — Что ты делаешь?

  — Я вышибу дверь, — сказал Дженкинс.

  "О чем ты говоришь?" — спросил Дел.

  Дженкинс вздохнул, словно инструктируя медленного ученика. «Если вы посмотрите в это окно, вы увидите руку и руку. Всего лишь рука и рука, торчащие из коридора на кухню. Мне кажется, что это мертвая рука, но я не уверен. Это может быть все еще живая рука, которая умрет, пока мы стоим здесь и болтаем ерундой. Так что, если вы будете стоять в стороне. . . ”

  Лукас повернулся к Делу, который сказал: «О, боже», и к Шрейку, который мрачно сказал: «Вот и идет эта гребаная игра плей-офф».

  У ДЖЕНКИНСА был приятный плавный взмах по дереву, и край булавы ударил чуть выше дверной ручки, распахнув дверь. Дженкинс отступил назад, и Лукас вытащил из кобуры свой 45-й калибр и костяшками пальцев толкнул дверь. Дел, стоящий в стороне, с направленным вверх Глоком, сказал: — Я иду. . . а потом он был внутри, с Лукасом в двух шагах позади, и Дженкинс позади него. Шрейк на всякий случай пробежал сзади.