УБИЙСТВО неназванной проститутки у Рэнди Уиткомба принесло временное подобие мира в душу Катара. Он мысленно прокручивал сцену каждые несколько минут, особенно последнюю часть, когда он навис над ней и она начала дрожать. . . .
Это убийство, дурачок.
Он всегда думал, что дело в сексе, что убийство было наказанием за сексуальные разочарования, причиненные ему женщиной. Теперь он знал лучше. Любую сексуальную практику, о которой он когда-либо даже отдаленно думал, он теперь пробовал с Барстадом. В конце концов, он нашел это скучным. Это было убийство, подумал он, и было прекрасно — прекрасно — прояснить это.
Он искал метафору. Его осознание истинной природы зверя было, как он решил, психологическим эквивалентом первого вкуса великого французского белого вина, по-настоящему прохладного, по-настоящему терпкого; немного интеллектуальная путаница, возможно, но на чувственном уровне была удивительно ясная, чистая реакция.
Он хотел еще один.
Барстад.
Они встречались два раза в неделю, и секс прошел через напряженный период, запутавшись в запутанных вариациях. Он был не столько удивлен, сколько удивлен, подумал он. В последний раз, когда они встречались, он шлепал ее ракетками для пинг-понга, пока ее задница не стала огненно-красной, и все же она, казалось, чувствовала, что он проделал неадекватную работу. Боль, по ее словам, была на самой периферии ее удовольствия, а не в центре, где она должна была быть. Она говорила, подумал он, как французский литературовед, пишущий о сексе.
Сегодня, думал он, все будет по-другому. Когда он добрался до ее квартиры, в заднем кармане у него был стартовый трос, а на заднем сиденье машины — спортивная сумка и лопата. Он похоронит ее так далеко в сельской местности, что ее никогда не найдут. Если полиция хочет приписать ее исчезновение могильщику, подумал он, пусть делают это.
Ему было уже все равно. Сила была в нем. Ему даже нравилось его новое прозвище в СМИ: «могильщик». Отлично. Он присвистнул, когда лифт поднял его к Барстаду.
ОНА БЫЛА ОБНАЖЕННОЙ , когда встретила его у двери: подперла ее одной рукой и позировала, опустив веки. — Джеймс, — сказала она. — Я уже начал.
— Я это вижу, — сказал он. «И у меня есть новый фильм», — сказала она. «ДВД. Я отодвинул диван, чтобы мы могли поставить футон перед телевизором».
Сначала секс, подумал он. Сначала секс, и когда он освободился от всех блуждающих эмоций, которые секс, казалось, растворял, он смог лучше оценить ясное, прохладное удушение. Он думал, что во всем этом была эстетика.
Начали с кино и мастурбации, перешли к оральным ласкам, а потом и к премудростям. Он обнаружил, что его мысли блуждают посреди всего этого, и он посмотрел вниз на ее шею под собой, а затем в поисках своих штанов. Они были вне досягаемости, и в данный момент он не мог оторваться. Он продолжил, глядя на ее шею и тонкий изгиб ее позвоночника, уже взволнованный тем, что грядет. . . .
Она закончила, и он сделал, и они легли рядом, ее голова на его плече. Она всегда хотела долгой второй схватки, даже подталкивала его к химическому подкреплению. У него будет еще одна возможность с веревкой. Каково, думал он, задушить женщину, которая в этот момент испытывает оргазм? Остановится ли она? Будет ли он?
— Джеймс, — прошептала она ему в шею, — я сделаю тебя очень, очень несчастным. Если ты хочешь наказать меня, я соглашусь. Но я хочу, чтобы вы сначала меня выслушали.
Он отстранился, ничего не сказал. Что это было?
«Пришло время выйти на новый этап исследований», — сказала она. Она всегда была формальной в отношении секса, как будто заполняла лабораторный журнал. Что она будет делать, когда доберется до конца, когда исчерпает все возможности? Строить хот-роды? Написать хайку? «Я разговаривал с женщиной, которую знаю несколько лет. У нее были сексуальные отношения с другими женщинами, и мы решили, что хотели бы исследовать это вместе. Межгендерная сексуальность».
Он посмотрел на нее сверху вниз, снова ошеломленный. «Хотите попробовать женщин? Лесбиянство?
«Может быть, в первый раз. . . но мы говорили об этом, и я хочу, чтобы вы с ней познакомились. Мы обсуждаем возможность нас троих. . . если вы с ней можете быть друзьями.
Трое из них? Он сел. — Ты сказал ей, кто я?
"Не совсем. Только то, что вы были профессором. Я должен был сделать так много. Она хотела узнать о вашей добросовестности. Она бы не захотела спать с бродягой, музыкантом или кем-то еще».
— Ты сказал ей. Он был в ярости.
"Да."
— Черт возьми, я же говорил тебе, что не могу быть втянут в это. Я преподаю в католической школе. Вся моя карьера, весь мой заработок. . ».
Она приложила палец к его губам, чтобы он заткнулся, и сказала: — Она очень осторожна. Она все это понимает. Она замужем, а ее муж понятия не имеет».
«Ты гребаный придурок. Ты, черт возьми…
Она сказала: «Ударь меня, Джеймс. В лицо. Жесткий. Давай, ударь меня».
Он сказал: «Ты спятил».
— Я искатель, Джеймс. Ее лицо было спокойным, освещенным изнутри. "Ударь меня."
Он ударил ее.
— Сильнее, Джеймс.
Во второй раз он сильно ударил ее. Он рассчитывал убить ее, но теперь это было невозможно — невозможно, по крайней мере, до тех пор, пока у него не будет времени лучше понять, что она сказала другой женщине. Он ударил ее открытой ладонью, достаточно сильно, чтобы сбить ее с ног. Она посмотрела на него, кровь на губах, глаза блестели. «Изнасилуй меня».
Он покачал головой: «Слушай. . . я . . ». Он посмотрел на себя: он трясся, как форма для желе.
