В кабинете на столе лежит слой пыли. Вчера я не добралась до него, чтобы убрать. По сути, мне всего лишь нужны записи. В нижнем ящике нахожу толстые тетради с наклейкой «ОК». Пока компьютер включается, решаю полистать записи.

Очень много незнакомых медицинских терминов. Я тоже училась в медицинском институте в нашем штате, но доучиться мне было не суждено. А если бы закончила, то стала бы квалифицированной медсестрой. Вирусология – это не укольчики в попу ставить. Здесь всё гораздо серьёзнее и шире.

Что меня действительно порадовало, так это расшифровка названия.

«ОК» – объединенный комплекс – вирус, который включает в себя симптомы около сотни известных, а также доселе неизвестных человечеству болезней.

Далее только формулы и непонятные пометки. Вздыхаю. Чтобы это понять, нужно, как минимум, иметь начальные знания в сфере вирусологии. Я же совсем не разбираюсь в этом. И почерк у дедушки был размашистый, непонятный. В его компьютере нахожу всего один файл и распечатываю. Дедушка в свои годы не очень доверял технике, поэтому беру две толстые тетради, распечатку с формулами и кладу в сумку. Поеду в Сан-Франциско в исследовательский институт и пошарю там.

Хочу знать, что за дрянь убила моих родных, да и всех людей, включая животных, на планете. Хочу знать, почему меня этот вирус не поразил. А еще питаю надежду найти хотя бы одного живого человека. Если жива я, то, возможно, в каком-то уголке мира есть такие же выжившие.

Мне предстоит долгая дорога. До Сан-Франциско примерно сорок часов, то есть ехать мне примерно три тысячи миль. В моей машине, к счастью, установлен навигатор. Заранее подзаряжаю все батареи. Нахожу у деда переносной холодильник и забиваю его водой. Июнь в этом году очень жаркий, еще солнце не взошло как следует, а по моим вискам бегут капельки пота.

Сажусь за руль, включаю радио, чтобы проверить частоты. Мало ли, может кто-нибудь найдет способ связи. Но нет. Только белый шум. Некоторое время сижу в тишине, огорченно глядя на дедушкин коттедж, затем сую USB-флэшку в разъем, и салон наполняется музыкой знаменитых людей, которых уже нет.

Я точно знаю, что их нет. Последние события слишком красочно показывали, к чему всё идёт. Ведь что значит город без людей? Нет людей – нет топлива. Нет топлива – значит, по всему миру перестают работать электростанции. Потеряв энергию, водяные насосы в метро, поддерживающие уровень грунтовых вод, отключаются. Подземные тоннели по этой причине, скорее всего, затопило. Я не видела, что творится в других странах и городах, но хватило той картины, что предстала передо мной в первый день выхода из «бомбоубежища».

На самом деле жить в пустом мире страшнее. Затопление станций приведут к оползням, которые вызовут обрушения зданий в крупнейших городах мира. Я уже не говорю про стихийные бедствия. Однажды я задумалась о спутниках Земли, которые, потеряв питание, медленно падают на Землю. Одни, возможно, сгорят в атмосфере, другие врежутся в Землю и вызовут многочисленные пожары. Это может случиться уже через сто или сто пятьдесят лет, а может уже завтра. Я не ученая и не знаю точных цифр. Но от подобных мыслей поневоле начинаешь дрожать.

Остановить самую страшную катастрофу сможет человек. Если такой есть. Пока что это я. Но разве я смогу одна подключить энергопитание во всём мире, чтобы избежать самой ужасной участи…

Первые шесть часов проходят легко. Нет движения, нет патрульных на дорогах. Пару раз заправилась. Бензин еще сносный. А вот через год я буду заправляться дрянью. Страшно представить. Возвращаемся в первобытное время.

В каком-то магазине нахожу вполне съедобные консервы, с аппетитом съедаю их. Еще через два часа, проезжая город Толидо, вижу кофейню. Там работает генератор, чему я удивляюсь и даже кричу на улице: «Есть кто живой?»

Кофе мне понравился. Жаль, все мучные изделия оказались черствыми, некоторые заплесневелыми и непригодными к пище. Но печенье, если помакать в кофе, можно есть.

Для ночёвки использую придорожные мотели. Сплю в люксах. Если есть горячая вода, а с такой жарой бойлеры нагреваются до предела, то принимаю душ.

Все идет хорошо и согласно задуманным планам, постепенно приближаюсь к Сан-Франциско. Остается всего несколько часов, когда моя машина делает «кряк» и глохнет посреди дороги. Сижу и не дышу, потому что понимаю, что нахожусь в глуши. Поблизости не вижу ни одной машины.

Расстроенная открываю капот, а оттуда валит дым.

– Этого еще не хватало, – печально говорю самой себе.

Синий указатель впереди говорит, что недалеко есть деревня. Выбора нет. Достаю сумку, перекидываю через плечо, затем, пообещав вернуться за остальными вещами, двигаюсь по ухабистой тропинке в сторону, где виднеются крыши домов.

Добираюсь по самому пеклу до деревни. Улочки узкие, вижу всего несколько домов. Территория ухоженная, тщательно подметена, кое-где присыпана желтым песочком. Моё сердце гулко забухало. За пять месяцев ветер должен был разбросать листья. Во дворе одного из домов вижу остатки костра. Не может быть, думаю я, неужели нашелся еще один человек.

Хочу постучать кулаком в дверь, а она тут же со скрипом открывается. На минуту застываю, как обмороженная. Какое-то нехорошее предчувствие овладевает мной, но я упрямо шагаю внутрь дома.

Ну и вонь!

Прикрываю нос, стараясь дышать только ртом, пока обхожу дом.

– Эй! Здесь есть кто-нибудь? – кричу, заглядывая в каждую комнату. Что-то слышу. Кашель. – Эй! Где вы?

Бегу на второй этаж. Вонь усиливается. Вбегаю в первую попавшуюся комнату, и меня тут же выворачивает от запаха.

В конце концов, беру себя в руки и еще раз смотрю на мужчину, который лежит на койке, весь черный, покрытый волдырями.

– Уходи, – хрипит он. – Уходи.

Не знаю почему, но я подчиняюсь. Помочь человеку я уже ничем не смогу. Пока бегу, перед глазами стоит образ моей сестренки Седи. Вспоминаю, как она растворилась у меня на глазах. Становится плохо и не хватает воздуха. Толкаю дверь, вбираю как можно больше воздуха, а потом, упав на колени, долго плачу.

В одном из гаражей нахожу рабочий «Рендж Ровер» с кондиционером. Я растерянна и по-прежнему нахожусь в шоковом состоянии. Мужчине удалось прожить еще пять месяцев после эпидемии, и всё равно вирус его сожрал. И такое что ли возможно?

Как же страшно.

Забираю вещи из сломанной машины, и дальше до Сан-Франциско еду по указателям, почти без остановок. Ранним утром в городе прохладно и туманно, так что я поднимаю все стекла и включаю дальний свет. Врезаться можно в любую секунду, поэтому скорость не превышает двенадцати миль в час. Очень много опрокинутых грузовиков, на обочинах груды одежды. Похоже, в этом месте толпился народ, предполагаю я, а затем стараюсь ни о чём не думать. Концентрируюсь на том, что необходимо найти научно-исследовательский институт, а для этого, ориентируясь по указателям, нахожу главную улицу и, медленно двигаясь по ней, ищу почтовое отделение или книжный магазин, где можно добыть путеводитель.

Передо мной открывается красивый город, окутанный прозрачной дымкой тумана. Дороги широкие, ровные. Мой автомобиль катится мягко и комфортно, слышно как приятно трутся о землю шины. Надо признать, что Сан-Франциско находится в самом живописном месте, где с трёх сторон омывается водой: заливом Сан-Франциско с востока, Тихим океаном с запада и проливом Золотые Ворота с севера. Вот куда я отправлюсь, когда закончу с институтом.

Проезжаю мимо застывших трамваев, мимо ещё зеленых парков, замечаю красные и желтые флажки. Люди готовились что-то праздновать. А возможно, это еще с нового года не убрали. И кто теперь уберет?

Изредка встречаются полуразрушенные здания, в разбитых окнах которых зияют дыры. Трудно предположить, что здесь происходило. В Мэдисоне зрелище намного хуже, но я точно знаю, что обезумев под конец, люди стреляли… Или стреляли блюстители порядка в надежде остановить буйных умирающих граждан.