Не прошло и двух месяцев, расстался он с тремя солидами, добавив к ним – в дополнительный урон, и серебряный браслет для вящего правдоподобия.
Дале он пришел в зримое душевное потрясение и выдрал от непереносимого огорчения с пару десятков волосьев, цепляя с каждого края поочередно, поровну и избирательно, ведь дорожил своей ухоженной брадой и не желал причинять ей явного урона.
И выдал не по возрасту пылкую тираду, восклицая: «Увы мне! Не в том печаль, что проигрался – с кем не бывает! А в том, что я, бывший морской офицер со знакомствами среди начальствующих, поддался игре! При том, что состою контролером графика судовых перевозок на седьмьнадесять островов, включая и шесть из них, где пребывают войсковые гарнизоны. И нанес сим пятно на сию достойную должность, для коей непростительны зряшные упования …
Отныне стыжусь занимать ее, и в наказание себе за непростительную оплошку, решусь навсегда покинуть службу и удалиться из пределов Абидоса. Пущай меня заметит иной, неуязвимый для соблазнов …».
И не тая сокрушения, покинул он логово подпольного азарта, заранее предполагая, кто поспешит вслед.
Ведь давно приметил Агафон, что сей, подобно ему самому, боле вглядывался да прислушивался, неже играл, просиживая в оном подвале с явно сторонними намерениями.
Оскорбленный Отчизной потому и подсел днесь именно к тому столу, за коим восседал оный.
Предчувствие не обмануло отставника, униженного Империей!
– Эй, почтенный! – услышал он за спиной, отойдя не боле, чем на тридесять шагов. – Будь любезен, замедлись! Предложить хочу…
И пресек Агафон свой неспешный ход.
А обернувшись, узрел, кого и ожидал…
VIII
Большая ловитва – даже и на двуногого зверя, дело всегда коллективное. И будь ты хоть трижды альфа-самцом, в одиночку – не осилить! Потребна надежная команда.
А надежная команда, аще отыскать аналогию в реалиях наших дней, се – автомобиль с отлаженным ходом, где в полном порядке мотор, колеса, руль, навигатор и даже подушки безопасности. И не обойтись без любого из них и любой…
Не возбраняется предположить: подвернись Молчану возможность, мотором команды своей он назначил бы Шуя, колесами – Нечая, подушкой безопасности – Доброгневу, эгоистично отведя себе функции руля и навигатора, равно и чин водителя.
А с кем отправлялся он на ловитву за Жихорем? С Борзятой, Базулой и Искром, вспоминая о коих хочется смачно сплюнуть!
Да и Доброгнева, пущай и оставалась дома, вызывала по преимуществу негативные эмоции. Ведь едва задувала фитиль каганца и укладывалась, натруженная, на лежанку, сразу же отворачивалась от понапрасну изготовившегося супруга, демонстративно изображая отказ от некоего немаловажного ночного обряда, будто от постылой повинности.
А продолжалось сие с того дня, егда Молчан – по простительному для мужей с изрядным стажем брачных уз неразумию, коему вельми способствует долгая привычка супружества, искренне удивился, что на любезную его запал – с ее слов, мухортый плюгавец Искр. И сочтя то горчайшей обидой и непереносимым оскорблением, взбеленилась Доброгнева, вяще всяких пределов! Взбурлила гордыня в ней, и обуяло ея окаянство! Ведь должен был Молчан возревновать, аки подобает порядочному мужу, одновременно зело проникнувшись, сколь хороша она, вызывающая чувства и у иных. А он… Недостоин он своей жены, самой пригожей и ладной во всем городище, согласно самооценке!
Вслед Молчан узнал о себе, что он: «пень!»; «лапоть!»; «не удалой», и в тот же день был определен на добровольно-принудительные полевые работы по вектору корчевания осьмьнадесяти пней в шестидесяти шагах от порога их избы, аще глянуть в направлении дальнего леса. Понеже, являясь завзятой огородницей, Доброгнева давно уж нацелилась возделать ту пустошь под зело перспективный участок для новых изрядных посадок, однако супруг, равнодушный к романтике корчевок, копок и каждодневных поливов, допрежь упорно уклонялся от сей каторги. А пришлось ему смириться, ибо повинен был! И елико ни вкалывал впредь до тридесять седьмого пота, по завершение каждого очередного наряда всегда выслушивал, что мало радел и скверно!
С той злосчастной оплошки прошло уж немало, а разговение и не начиналось! Доброгнева продолжала уклоняться от взаимности, выдерживая гонор свой. И опостылело Молчану затянувшееся постничество. Заколебало оно его! Ведь даже бочонок лучшего меда с ярмарки, вкупе с отменными бусами и отрезом дорогой ткани оттуда же, не расположили жену его к ласкам!
Яснее ясного: рассчитывал он разыскать в Булгарии свою давнюю пассию Гульфию, коя не столь давно сладостно приснилась ему, и оттянуться с ней от души, заочно поквитавшись с той, что злостно уклоняется от священных обетов брачевания, намеренно саботируя их. Однако осознавал, что окажется там отнюдь не завтра. А чем укротить желания днесь?
И вечор – пополудни, присоветовал ему внутренний глас:
– А ты бы подкатил к домовому, проживающему у вас в шуююем дальнем углу, дабы вразумил Доброгневу телепатическим образом, вроде мя. Ведомы мне любимые лакомства сего человекообразного с паранормальными способностями, свободно перемещающегося в пространстве, однако недалече, и давно уже без взлета. Из дарений от разумных хозяев предпочитает присоленный черный хлеб – достаточно ему кусочка, кашку из гречи – хватит двух ложек, да теплое молочко або сметанку в плошку. Ежели соберешься с угощением, подскажу заговорные слова пред обращением за помощью. Нажимай на скорбь – сей любит, аще ему жалятся, да нахваливай, сколь пригож он и премудр – непременно размякнет! Обращаясь, называй его Дедушкой либо Доброхотом, а всего вернее – Кормильцем. И не скупись на лесть!
Обозначу и доподлинную примету, расположил ли его своими дарами и просьбами. В таковом разе может и объявиться воочию, став видимым. А на пригляд невелик он росточком – навряд ли достанет тебе до пояса. Весь в рыжеватой шерсти, и даже длани его заросли ей. Большущая супротив тулова башка и длиннющие руце…
«А и обращусь к домовому! На кого еще надеяться?! – мысленно солидаризовался Молчан с советом внутреннего гласа. – Изо всех духов Земли нашей токмо он и добрый!».
И верно! Вятичи по справедливости полагали домовых своими одушевленными оберегами, родоначальник коих, по их поверьям некогда упал с неба в печную трубу, и показалось ему столь уютным там, что решил переменить образ жизни и прозываться домовым, дале переманил из вышних пределов знакомую из того же племени, ставшую первой домовихой, а вслед и домовята пошли…
Все остальные духи Земли вятичей считались либо недобрыми, либо злющими и злокозненными.
Живя в непосредственном общении с природой, язычники-вятичи твердо веровали, что там промышляет нечистая сила! И дифференцировали ее по статусу и среде обитания. Самыми именитыми считались лешие и водяные.
Первых Молчан научился задабривать вареными яйцами и сыром, укладывая те на пенек в начале леса. А вторых откровенно опасался, не ведая, каковым способом улещивать их. Меж тем, любой водяной – крепкий старик с окладистой зеленой бородой (по ночам его зенки загорались, словно изнутри, красным цветом, словно у разъяренного сиамского кота), хозяин вод, болот и повелитель русалок, не токмо препятствовал спасению утопающих, а не ленился и сам топить. Чаще перемещался на огромном соме, однако мог оборотиться неимоверной щукой: ежели рыбак ненароком задевал ее лодкой, хана ему, без вариантов!
Пребывая вблизи от водных поверхностей, надлежало всегда остерегаться назойливых и до чрезвычайности коварных русалок. Местами встречались и болотницы – болотные русалки. В отличие от лесных они завершались не рыбьими хвостами, а гусиными ногами с черными перепонками. Завлекали неосторожных в топь.
Вельми остерегались вятичи и кикимор (шишимор), коих подразделяли на три вида. Болотная жила глубоко в топях, имела зеленый окрас, любила наряжаться в меха из мхов, вплетала в волосы лесные и болотные растения, обожала завлекать путников в свою трясину. Лесная – безобразная старушенция, покрытая травами и мхом, пугала людей, сбивая их с дороги, и похищая детей, забредших в лес. Считалась доверенным лицом лешего. Домашняя же относилась к нечисти, хулиганившей в жилищах и хозяйственных постройках. Днем она сидела невидимой за печью, а ночью начинала куролесить: ломала прялки, путала пряжу, бросала и била посуду. Обожала по ночам выдергивать волосы у мужчин и выщипывать перья у птиц. Словесный портрет: тощая карлица в годах с крохотной головкой размером в наперсток и длинным вострым носом, аки у Старухи Шапокляк. Особая примета: откровенная враждебность к домашним животным и курам, но боле всего к мужчинам – вот она, воинствующая феминистка Древней Руси!
