В армии нечистой силы, обитавшей в Земле вятичей, хватало не токмо командного состава, а и рядового. Небесполезно уведомить и о некоторых из сих нижних чинов, злобных.
Лихо одноглазое – высоченное человекообразное существо, кое бывало обоих полов. Егда находилось рядом с людьми, их всегда преследовали несчастья. Отсюда и поговорка: «Не буди лихо, пока тихо».
Бабай – ночной дух в виде кособокого старика с дубинкой. Им пугали детей, когда те не хотели ложиться спать.
Анчутка – мелкий дух с лысой головой и черной шерстью по всему телу.
Овинник – дух-пакостник помещений, где сушили хлеб. Мог, остервенев, спалить гумно с хлебными запасами.
Банник – миниатюрный и вельми гадкий старикашка, обитавший в бане за печкой-каменкой. Ярый женоненавистник: обожал пугать моющихся женщин, особенно беременных. Впрочем, взъярившись, не миловал и мужиков. Жена сего лиходея прозывалась Шишигой, оная могла и запарить до смерти.
К срединному составу – промежуточному меж командирами и рядовыми, относились волкодлаки – полулюди, полуволки, воины-оборотни из свиты Ярилы и Велеса. Были приметны растущей на голове волчьей шерстью (длакой), заметной уже при рождении. Нападали на людей и животных.
В качестве предохранения от нечисти наиболее эффективными считались у вятичей лук и чеснок, чьих запахов она на дух не переносила, полынь, крапива, чертополох, мята, а также плакун-трава, коя заставляла прослезиться даже матерых бесов. У лесных русалок имелась идиосинкразия на полынь. Отвадить домашнюю кикимору можно было «куриным богом» – камнем с естественной проточиной, а лесная шарахалась от можжевельника.
Впрочем, имелось и еще одно радикальное средство прямого действия, в силе коего Молчан удостоверился запрошлым летом. Возвращался он с охоты средней добычливости, дело было под вечер. И уже близился выход на опушку, а вдруг что-то мелькнуло в кустах в направлении следования, и ощутил он, что ноги его в лапотках свежего плетения, толком еще на растоптанных, сами выворачивают в сторону! И мигом воспрянул внутренний глас, а не докучал он Молчану аж с весны, высказав с явным озлоблением:
– На кого «тянешь», мелкая дрянь! Подопечного мово тщишься сбить с пути к его великому подвигу?! Не бывать сему!
Подопечный не успел и осмыслить, кому адресована та угроза, а словно просвистело нечто мимо уха его, разметав скопление мошкары, и в кустах, что впереди, будто пискнуло и прервалось…
– Се кикимора дерзнула задурить тя, – объяснил внутренний глас. – Пришлось, бая нашим языком, астральным, телепортировать ея далече, дабы не шутковала впредь, беря не по чину, супротив мя, попечителя.
– И где ж то далече? – справился Молчан, ошарашенный.
– Примерно промеж Новгородом и свеями, – пояснил внутренний глас…
Тыща лет прошла от того диалога. И зело поубавилось нечистой силы и в лесах, и в водоемах, и в жилищах.
Ведь что оказалось? Многие из дальних потомков тогдашних вятичей столь напитались энергетикой зла, несопоставимой по мощности с безвольной энергетикой слезливого добра, битого, пасующего и всепрощающего, что даже и нелюди оказалась в сравнении с ними милейшими сущностями. И не выдержав конкуренции, пришлось им высвободить обжитую нишу агрессивного злобствования, кою занимали веками – до победоносного наступления цивилизации и прогресса, перемежаемых мировыми и гражданскими войнами, не считая резни в «локальных конфликтах» массового кровопролития.
Что до скрытного подношения домовому – при недолгой отлучке Доброгневы пред сном, не явился к нему воочию тот малорослый, весь в рыжине, несмотря и на заговорные слова, подсказанные внутренним гласом. Ведь ничего и не поимел он от хозяина! Ибо, по возвращении жены, приспела очередь ненадолго отлучиться и Молчану. И по устоявшейся привычке, скрытно отправилась она налить молочка домовому. А плошка уж была по края!
Не усомнившись, кем заполнена сия – с явной целью подольститься к Дедушке, Доброгнева, коварно вылила ее содержимое в угол, а вслед, переменив намерение, поспешила за жирными сливками, до коих, точно ведала, домовой был охоч наособицу! И проникся он за яство то отнюдь не к Молчану…
IX
Неимоверно число уловок, позволяющих расположить, заинтриговать и выведать! Скажем, за кассой магазина – явно недружелюбная продавщица, у коей любой покупатель изначально вызывает идиосинкразию из-за непереносимости изнурительного общения с человекообразными покупателями. А подойдет ваша очередь, предварите оплату, расцветая улыбкой неподдельного радушия во весь свой рот мужского рода (понятно, с комплектом зубов – без разницы, своих либо искусственных, абы были) и проникновенным обращением: «Хозяюшка!».
Вслед возможны варианты. К примеру: «Хозяюшка! А у меня только тыща – никак не получится под расчет. Вы уж не посетуйте! – с каждым бывает…». И не посетует она, вначале оторопев от подобной учтивости и не сразу поверив в ее искренность, зато не позднее, чем через пять-шесть секунд, точно проникнется и расположится…
При наличии самой средней изобретательности было легче легкого познакомиться с девушкой даже в относительно пуританское советское время. Скажем, обратиться в трамвае (при непременном отсутствии дискомфортной давки и напрочь исключая июль-август, ведь в Ростове завершающей трети прошлого века неимоверное палево донимало в те месяцы даже и на свежем воздухе), предварительно озарившись улыбкой явной личной симпатии: «Девушка, вы не обидитесь, если спрошу вас?». И соизволит она, как бы нехотя и чисто из вежливости, втайне уже заинтригованная. «…Как вы относитесь к теории относительности Эйнштейна?».
Неоднократно было проверено, что девушка, зримо оторопев и заподозрив подколку, ведь при всех неоспоримых чисто женских достоинствах тогдашних младых ростовчанок, глубинные познания в теоретической физике точно не являлись их «коньком», буркнет: «Никак!». И враз наступала пора расковывать железа на ее недоверчивости: «Вот и я ничего не понимаю в ней! Видите, сколько у нас общего! Родственные души мы! Грех не познакомиться нам, просто грех! Я – Владислав, можно и Слава…».
На первый взгляд, равно на второй и третий, в прежние времена представлялось зело затруднительным определить точный возраст своей потенциальной пассии уже при стартовой встрече с ней. Однако, сообразив прибегнуть к астрологии, а ее тогда вовсю хаяли в СМИ как лженауку, отчего и вызывала повышенный интерес, ведь запретный плод заведомо сладок, сия задача решалась, при самоконтроле – во избежание психологических ляпов, чисто шутя. Причем, отнюдь не прибегая к гороскопам, зато с опосредованной помощью самой кандидатки в пассии, что покажется кому-то не вполне правдоподобным, ибо у прекрасных дам – на ранней стадии знакомства с ними, проще было выведать государственную тайну, нежели год рождения.
«А ларчик просто открывался!». Вначале, в ходе диалога – допустим, в целомудренном кафе-мороженое, удостоверявшем отсутствие охальных намерений, ибо невозможно подпоить безалкогольным пломбиром из креманки с недостойной целью облегчить возможность последующего прямого доступа к телу, надлежало, будто невзначай, укорить самого себя: «Разговорился не в меру. Уж не серчайте! Все Близнецы болтливы!». А вслед за информацией и об иных недостатках, присущих сему двойному знаку, удостоверявшей искренность и простодушие, исподволь справиться о зодиакальном знаке визави. Узнав, перейти к главному, молвив: «Одно лишь уравновешивает мои, Близнеца, минусы: восточная астрология. Ведь по ней являюсь Тигром, а нет в нем легкомыслия!».
Яснее ясного, что чрез пару минут собеседница, увлеченная небезынтересной темой и не сообразив, что к чему и почему, огласит свой восточный знак: доверие должно быть взаимным! А памятуя, на какие годы – с 12-летним интервалом, приходится сей, остальное: «Элементарно, Ватсон!».
Однако тот, кто окликнул Агафона в спину, верно обозначив свою учтивость обращением: «Почтенный!» и просьбой: «Будь любезен», демаскировал свою заинтересованность преждевременным посулом: «Предложить хочу…».
