«О, горе вам, проклятый род!

Забудьте небо, встретившись со мною!

В моей ладье готовьтесь переплыть

К извечной тьме, и холоду, и зною…»

Данте Алигьери

Высокие створы шлюза дрогнули, разверзая свою вертикальную пасть. Налегая обеими руками, Харон неутомимо орудовал рычагом, приводя ворота в движение. Лишь его тяжелое дыхание, приглушенное маской, выдавало его преклонный возраст. Ворота – зазеленевшие сверх уровня воды, с буграми потусторонних вмятин и шрамами сварки – казались исполинской стеной, отделяющей ограниченный, но понятный мне мир от бездны неизвестности. Даже через плотный прорезиненный комбинезон и теплое исподнее я почувствовал, что вода за воротами холоднее, нежели в чистилище. Свет от налобного фонаря, проскальзывая между створами, рассеивался и терялся в чернильной мгле. Седые испарения, вкрадываясь из-за ворот, обволакивали наши тела, по пояс поглощенные темными водами. Первородный страх пред лицом неизведанного и томительное ожидание ускорили мое сердцебиение и участили дыхание. Я поежился, поправляя лямки кислородного баллона, с непривычки осязаемо давящие на плечи.

– Довольно! – хрипло выдохнул Харон.

Расстояние между створами было достаточным, чтобы проскользнуть между ними. Я перевел взгляд на своего провожатого.

– Не свети в глаза! – закрываясь ладонью, пробурчал тот. – У нас будет час, плюс-минус минут двадцать – зависит от расхода кислорода. Так что, не суетись там: дыши ровно и ритмично. И помни: что бы ни случилось, сохраняй спокойствие!

Харон выдернул рычаг из разъема в стене, указал им на разверстую металлическую пасть и прохрипел:

– Я – следом.

Согнув руки в локтях, дабы не загребать воду и не касаться клубящейся дымки, я шагнул к воротам. Толща воды и склизкое дно сковывали движения. Уперевшись ладонями в створы, я через перчатки ощутил их леденящую поверхность. Мне потребовался десяток вдохов, прежде чем я решился просунуть голову между створ и заглянуть внутрь: взгляд с трудом различал неясные формы в бесконечно-темном пространстве, подернутом белым маревом, а уши, прикрытые капюшоном комбинезона, улавливали мерное металлическое позвякивание и звуки капели. Пары углекислого газа, вырываясь из клапана моей маски, приобрели видимые очертания.

– Иди же, – Харон слегка подтолкнул меня. – Как войдешь, отступи вправо.

В точности выполнив указания Харона, я освободил ему путь. Он ступил внутрь быстро и уверенно. Передал мне рычаг и указал на стену за моей спиной.

– Закрывай!

Рычаг с лязгом вошел в разъем запорного механизма, и гулкое металлическое эхо разнеслось по окружающей нас мгле. Работать рычагом оказалось труднее, чем мне виделось в движениях Харона. Створы ворот будто бы противились смыканию. Каждый возврат и подъем рычага давался мне на пределе сил. Наконец, издав жуткий скрежет, ворота сомкнулись. Эхо угасло. Я хотел выдернуть рычаг, но Харон остановил меня движением руки и поманил за собой. Сделав несколько шагов и поравнявшись с ним, я последовал взглядом за движением его фонаря. Теперь, переведя дыхание, не суетясь и вглядываясь, я мог разглядеть это циклопическое сооружение.

– Вот она – дворцовая тайна! – негромко, но торжественно произнес мой провожатый. – Наше спасение и наша каторга!

Фонари выхватывали из темноты кольцо необъятных стен: кирпичную кладку (местами подернутую чернеющими потеками грунтовых вод) и редкие фрагменты некогда роскошной мраморной отделки; а высоко над нашими головами терялся во мраке бесконечно-далекий свод купола.

– Предвидение Екатерины Великой и прозрение Александра Благословенного! – также торжественно продолжал Харон. – Яблоко раздора и обетование мира!

А по другую сторону от нас, словно ряды римского амфитеатра, из воды поднимались беломраморные ступени, местами утратившие свою целостность и увенчанные громадой мраморного трона; по обе стороны от него тянулись причудливые емкости, медным блеском отражавшие свет наших фонарей и поражавшие размерами и хитросплетением труб; а справа от нас, высоко над водой, виднелись останки двух величественных, симметрично расположенных лестниц, плавной дугой шедших по направлению друг ко другу и когда-то, вероятно, сходившихся в единый марш (арочные проемы над лестницами были заложены грубой кирпичной кладкой); и там же, у подножия лестниц, белело нагромождение изломанных мраморных глыб.

– Купельная лестница, – пояснил Харон, увидев направление моего фонаря, – скрытая от лика истории.

Харон шагнул вперед и повлек меня за собой. Его фонарь заскользил к центру водной пучины, подернутой молочной поволокой. Там, разделяя воды гранитным кольцом, возвышалась внутренняя чаша колодца: идеально гладкая, четырех или более метров в диаметре, изнутри окаймленная темным, но по-прежнему блестким металлом.

– Серебряная чаша! – Харон обвел кольцо светом фонаря. – Грааль мудрости и геенна безумия!

В твердости его голоса и в выверенности фраз слышалось, что эти слова он произносил уже не единожды, посвящая в мистерии дворцовых подземелий моих немногочисленных и до срока почивших предшественников.

– Источник живой воды и гибельная утроба! К ее тайнам способны прикоснуться лишь избранные. Ее откровения могут испить лишь обрекающие себя на забвение и вечное заточение.

Один за другим в моей голове рождались вопросы, требуя незамедлительного оглашения; но памятуя о предупреждении Харона: «Вопросов не задавай, все откроется в должное время», я покорно внимал его словам. Он направил луч фонаря на звенья гигантских цепей: поднимаясь из воды в центре чаши, цепи взмывали высоко под свод колодца, откуда, расходясь по четырем его сторонам, спускались и обвивались вокруг гигантских металлических катушек, напоминавших корабельные кабестаны, водруженные на гранитные постаменты над водой.

– Здесь заключено проклятие Надежды! Потеря Фортуны! Спасенье Невы!

Харон говорил загадками, будто раскладывая передо мной разрозненные фрагменты мозаики.

– Более двух сотен лет тому…

Внезапный и резкий лязг цепей оборвал речь Харона. Мы замерли на месте. Цепи натянулись и задрожали в неистовом напряжении, будоража воды чаши. Я скользил лучом фонаря вверх и вниз по цепям. Влага, скопившаяся на звеньях, дождем обрушилась в воды колодца, взметнув клубы испарений с ее поверхности. Мое сердце, как пришпоренный скакун, рванулось с места в карьер. Я кинул взгляд на Харона. Он движением руки остановил меня, предвидя моя желание броситься обратно к воротам. Пары углекислого газа безостановочно вырывались из клапана моей маски. Ее стекло начало запотевать. Я смотрел то на Харона, то на цепи, слыша их жуткое лязганье и не представляя, какая титаническая сила может приводить их в движение. Казалось, напряжение кабестанов, удерживающих цепи, достигло своего предела, и те вот-вот будут с корнем вырваны со своих постаментов. Харон схватил меня за лямки баллона и встряхнул.

– Что бы ни случилось, сохраняй спокойствие! – повторил он.

Стараясь взять дыхание под контроль, я мысленно проговаривал: «Вдох, выдох, вдох…». Устремив все свое внимание на цепи, я не сразу заметил, что вода вокруг чаши пришла в движение. И ощутил это лишь тогда, когда осознал, что прилагаю усилия, чтобы противостоять ее напору. Стелющиеся по воде испарения тронулись вслед за потоком, вращаясь вокруг чаши в замкнутом круговороте. Скорость и напор воды набирали силу.

– Решила начать красиво? – вопрошая, крикнул в сторону чаши Харон.

Не в силах долее молчать закричал и я, хватая его за плечо:

– Что происходит?!

И в тот же миг чаша наполнилась тяжелым, глубинным стоном, пронизывая меня с головы до пят. Стены колодца многократно приумножили этот нечеловеческий вопль, затмивший лязганье цепей и переходящий в жуткое рычание, сдавленное водой. И я забыл, как дышать. Харон прильнул стеклом своей маски к моей и произнес: