Кристина просила Володю только об одном:

– Не ходи в этот кабак. Ты всегда после него чуждый, как урод ходишь…

Володя давно не откликался достойно. Он любил неточно объяснять. Он отвечал что-то путано-нежно:

– От тебя такие родные сигналы, что я не боюсь.

И исчез из дома.

Потом он звонил и говорил, что приедет одновременно с закрытием метро. Кристина предложила ему приехать раньше, зато пойти куда-нибудь вместе рядом с домом и засидеться там в соответствии с временны́ми желаниями души.

– Чьей души? – проворчал он. – Нет, я так.

– Хорошо, если ты хочешь закончить вечер досрочно и скучно, оставайся в этом дальнем кабаке.

– Мне просто очень честно сейчас, – сказал Володя.

И исчез из ушей.

Кристина намеренно пошла на ошибку – покинула дом и одна села за любимый столик в любимом ближнем месте. Окно все время загораживали гладкие частые трамваи. Почти все уже катились в парк.

К ней подсел скромный человек в камуфляже. В руках он заметно держал много отдельных денег, а подточенное пьянкой лицо изъявляло щедрость сердца. Кристина нежно приоткрылась:

– Странно. Мы еще ничего друг другу не сказали, а такое чувство, что я уже с вами и здоровалась, и прощалась. И трудно сказать, что было вначале.

Человек расценил это как шутку, положил свои разные деньги на стол и красно расхохотался, оттопыривая два больших пальца.

– Вижу в вас прочность. А так хочется чего-нибудь слабого, умного чего-нибудь. Простите. У меня вся жизнь как поиск кумира, – выдохнула Кристина.

Человек посчитал, что его просят отсесть обратно. Он нерешительно и стыдливо взял деньги и выражал себя одними глазами. Он долго прощался с неутихающим чистым чувством и наконец исчез.

Кристина вспомнила свою склонность к неправоте, тут же ее забыла и вздохнула без содержания.

– Надо было сразу идти к слону. Он же вернулся. Слон Леонид, – говорила она, выходя из любимого ближнего места в Общую Вечернюю Бледность. – Ну и что, что ночью.

Спокойный собранный слон стоял на стыке двух низких домов. На одной вывеске было написано «Салон красоты», буква «а» в первом слове была беспросветно закрашена под цвет фона. На другой было написано «Центр бытовых потерь». Слон стоял и стеснялся.

– Знаешь, слон. Я очень тщательно люблю людей, – сказала Кристина, прижимаясь к его пугливой ноге.

Слон слушал.

– У меня тихие глаза, – сказала Кристина. – Но хочу, мне не хватает твоего смирения.

Слон слушал и не уходил.

– Наверное, я всего лишь человек, которому трудно.

Слон слушал и не исчезал. Слон был.

Из названия может следовать то, что слоник был один и ходил один. То есть, вот есть другие, и есть он, и он слоновий мизантроп, и он литературный одиночка, ставящий перед собой сверхслоновьи задачи и страдающий за какие-то немыслимо высокие идеалы, и у него, якобы, свой Путь с большой буквы. Но это не так. Это сам он с большой буквы, а пути у него были обычные. И грустный слоник ходил со всеми, с той лишь разницей, что другие слоники были более-менее или хотя бы периодически веселыми, а Круглый слоник всегда-всегда был грустным. Давайте для удобства звать его Круглым слоником. И еще попрошу не путать его грусть с вечно унылой маской скучных и обиженных на жизнь персонажей. Прелесть нашего слоника в том, что он был как-то по-умному, оправданно, заслуженно грустен – тем и привлекал назойливое внимание остальных. Всем хотелось разгадать его тайну, его правду.

Стояло черное, теплое лето, с дымкой и всеобщей медленной безмятежностью. Слонов было много, но Кристина в особенности симпатизировала Круглому слонику, раз за разом замечая, что он грустит. С остальными слонами она учтиво и открыто здоровалась – и тут же, безвозвратно заскучав, шла искать своего любимца. Остальные, то есть, слоны не ее типажа, с утомительным постоянством продолжали ей попадаться в процессе поисков. И до, и во время них, при том, что Круглый слоник и не думал кокетничать, путать карты и садистически прятаться.

Всякий раз она имела с собой подарок, сюрприз, либо насущный, либо символический.

– Ты мой умный, любимый и нужный, – приговаривала Кристина, неся ему чай с лимоном в большой супнице. – Раньше какао любил. Ничего. Будет и вкусненький «Несквик» для слоников. Вот скоро жениха моего пришьют, мочканут, как пса, или сам откинется, и будет всё… будет. Чаще буду ходить – вот это точно!

Круглый слоник покорно пил, признательно и добросердечно поглядывал на кормильца, но грусть из всего его облика не устранялась.

– Скоро принесу яблочки. Слоник же любит яблочки? И сливочки, – Кристина забывалась, глядя на всю эту беззащитную сосредоточенность Круглого слоника. Хотелось никуда его не пускать, запереть где-нибудь и украдкой любоваться.

– Ты мой слон изначальной грусти.

Покидая его, иногда она рыдала, но чаще смеялась чистым, почти блаженным смехом. Ведь впервые за долгие годы, а может, за всю жизнь, ей было куда приходить, и это место не навевало скуку, потому что оно все время менялось – потому что Круглый слоник все время перемещался, этого самого места себе как раз не находя.

Зато они с Кристиной находили друг друга.

Находили друг друга, как выяснилось, еще вот почему.

– Я же тоже слон. Какая разница, в каком обличье, – сказала она однажды.

Кристина попросила слоника чуть-чуть склониться, приблизила руками к себе его хобот и аккуратно поцеловала.

– Когда слон целует слона, в небе не гаснет луна, – мечтательно произнесла Кристина.

Она свернулась вокруг шершавой ноги Круглого грустного слоника и уснула обычным, тихим сном. Она улыбалась, она улыбнулась, пожалуй, впервые за много лет. И правильно. Ведь с тех пор, как она подружилась с грустным слоником и признала в себе слоновью сущность, она имела моральное право улыбаться при нем только во сне. Чтобы не смущать его грусть, чтобы не дразнить лишний раз красивой улыбкой.

Слоники дружат.

Красивый Полино-слон вторую ноябрьскую неделю хворал. Недостаток дневного света и простуда переполняли его понуростью, тревожностью, ему хотелось исчезнуть в полуголом парке, но листьев уже не было, одни смертные сучья торчали клыками и пиками в разные стороны, парк не прячет, а без должного уровня театрализации зачем же пропадать?.. Сутуло и расстроенно он бродил по проспекту Ветеранов с абсолютным равнодушием к тому, улицу Солдата Корзуна он сейчас пересекает или улицу Партизана Германа. «Я так безнадежен, что это еще цветочки. А закончится всё наверняка проспектом Народного Ополчения, ягодками, блин», – бормотал красивый Полино-слон, не пуская собственные звуки вперед холодного хобота, не позволяя своим словам стать публичными. Платок, небрежно покрывавший его голову, едва заметно подпрыгивал при ходьбе, но был верен, никуда не съезжал.

Его грели и утешали окрестные слоники, Полино-слон был признателен, но недоумевал: где же ваше сочувствие было тогда, когда мне было хорошо? А сейчас-то чего, погрустить я и один могу… Не буду же я насаживаться на ваши умы, не имею такой наглости.