* * *
Холин лежит на знакомой, уютной, мягкой кровати. Его грудь залеплена горчичниками, рот приятно холодит после мятного чая, голова повязана мокрым полотенцем. Рядом стул с пузырьками лекарств, аппаратом для измерения давления. Рука Холина в теплой, нежной, надежной ладони.
– Сейчас тебе станет легче, – говорит Тоня едва слышно, склонившись к нему. От нее пахнет еще ночным теплом, непроснувшимся телом, мятой, валерьянкой и слегка сигаретным дымом.
«Он курит, мерзавец…»
– Спасибо, – шепчет Холин. – Ты сильно злишься на меня?
– Ну что ты, милый… – она гладит его по волосам. – Тебе нельзя пить… Я же тебя предупреждала…
– Я летал в Кишинев…
– О боже… Зачем?
– От тебя… Улетал в Кишинев, а попал прямо в твою кровать.
– Ты очень впечатлительный.
– Влюбленный.
– Все равно тебе нельзя пить. Ни грамма. Обещаешь?
– У меня инфаркт?
– Надо снять кардиограмму… Но я думаю, нет. Просто приступ.
Дверь в коридор закрыта. Там горит свет и кто-то ходит. Холин слышит, как скрипят половицы, и видит на матовом стекле черный взлохмаченный профиль с сигаретой в зубах.
– Это ОН?
– Да…
– Психует?
– Да так… Ты появился очень неожиданно.
Силуэт на стекле замер. Видно, Натуральный доцент прислушивался к тому, что происходило в комнате.
– Что ты ему сказала?
– Не надо, милый, забивать голову чепухой.
– Ты сказала, что не знаешь меня? Извини… я задаю бестактные вопросы. От меня сильно разит?
– Не очень.
– Тебе надо на работу?
– Лежи. У меня еще есть время.
– Не убирай руку… Мне так легче…
Силуэт на стекле снова задвигался. Дым от сигареты был отчетливо заметен – видно, Натуральный доцент сильно нервничал.
– Он не верит тебе, – прошептал Холин, сжимая ее руку. – Тоня…
– Что, милый?
– Я, знаешь, о чем думаю?
– О чем, милый…
– Правильно ли мы поступаем?
– Что ты имеешь в виду?
– Ты выходишь за него замуж не любя… Чтобы работать для счастья человечества…. И жертвуешь своим личным счастьем… Но ведь счастье человечества складывается из счастья отдельных людей… А ты свое загубила… И мое тоже… Два счастья ради одного, пусть и большего, чем наше с тобой… Правильно ли?
– А как ты считаешь?
– Я подчинился тебе… Я простой человек… Решать тебе… Хотя ты уже решила…
Холин подождал, но она ничего не сказала.
– Ладно… Не хмурься… Я не буду больше… Тоня…
– Что, милый?
– Сюда нельзя вызывать «скорую».
– Почему?
– Ты знаешь почему… Знаешь, как мы сделаем… Сейчас я позвоню к себе в палату… Жоре… Пусть он заберет меня отсюда… Он все знает, но ты не бойся, он отличный парень, не проболтается… Мы дойдем до ближайшей скамейки, и он вызовет «скорую»… Они мне все сделают… и кардиограмму снимут… Тебе не надо путаться в это дело. Пойдут разговоры… Тем более от меня разит как из пивной бочки… Не спорь. Так будет лучше. Видишь, как я хорошо придумал? Значит, я еще гожусь на что-то. А ты иди на работу. Тебе пора.
Тоня наклонилась и поцеловала его в губы.
– Какой ты замечательный, милый…
– Принеси сюда телефон.
Несколько секунд Тоня колебалась, потом встала и вышла. В коридоре послышался невнятный разговор, причем Натуральный доцент разговаривал повышенным тоном; Тоня говорила тихо и быстро, и доцент успокоился, снова заходил по коридору. Вошла Тоня с аппаратом, волоча черный шнур, прикрыла за собой дверь.
– Куда тебе, милый?
– Ставь сюда.
– На грудь нельзя. Давай я наберу номер.
– Два восемьдесят семь.
Она набрала номер и поднесла ему трубку. Холин услышал голос дежурной:
– Алло… Алло… Пятый у телефона.
– Говорит Холин… Из тридцать шестой комнаты… Здравствуйте, Галина Иосифовна.
– Привет, голубчик.
– Узнали?
– А как же не узнать? Известный полуночник. Куда тебя занесло? Уж не из вытрезвителя ли звонишь?
– Почти что. Как, Галина Иосифовна, у нас все в порядке?
– Да вроде бы пока, славу богу.
– Мебель цела? Никто не поджег?
– Типун тебе на язык!
– Галина Иосифовна, я вас очень попрошу пригласить к телефону моего соседа Жору.
– Да откуда ты звонишь, голубчик?
– Из Кишинева.
– Ишь, шутник… Все шутишь… Гоняешь старуху…
– Так я ж некурящий, Галина Иосифовна. А некурящим все можно.
– Ладно уж, – смягчилась дежурная. – Сейчас позову.
Скоро в трубке загудело:
– Привет, старик! Ты откуда?
– Спишь?
– Жду тебя. Будильника-то все нет.
– Как дела?
– Скверно, старик. – Жора понизил голос. – Приехал ее муж из Владивостока. Как почувствовал что, дьявол… Теперь я полностью за бортом, брат Николай… А тут твоя Мальвина ходит следом, плачет. Может, жениться на Мальвине, а, старик? Качать будет, будильника не надо покупать. Как ты считаешь, старик?
– По-моему, она хорошая баба и любит тебя…
– Еще бы. Да… надо подумать… А ты что, в историю какую подзалетел?
– Немного есть, Жора… Чуть-чуть… Ты сможешь приехать за мной?
– Приеду, если ты потом посидишь часок, пока я посплю.
– Идет, Жора.
Холин назвал адрес. Жора присвистнул в трубку.
– Квартира… Муж застукал?
– Вроде этого.
– Да, старик, ты даешь, – уважительно сказал строитель. – Тихоня тихоней, а вот какие номера научился откалывать. Может, мое влияние?
– Может быть.
– Ну, бегу. Бить не будут?
– На всякий случай попроси у Галины Иосифовны ведро и надень на голову.
– Лады…
Холин положил трубку. Тоня улыбнулась.
– Хороший парень?
– Очень. И плюс мужская солидарность.
– Ты отвернись, ладно? Я оденусь…
– Ладно… Ты стала щепетильной…
Холин отвернул голову к стене. Она торопливо шуршала платьем, скрипела дверцей шкафа…
– Можешь…
Николай Егорович посмотрел на нее. Строгий синий костюм, белая блузка, лакированные черные туфли…
– Прямо делегат Всемирного конгресса здравоохранения… Я не видал этот костюм.
– Ты еще многого не видел, милый.
– И не увижу…
Она подошла к нему, наклонилась, взъерошила волосы.
– Милый… Я НИЧЕГО ЕЩЕ НЕ РЕШИЛА.
Он посмотрел ей в глаза. ОНА ВСЕ УЖЕ РЕШИЛА, подумал Холин, ЭТО ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ ПРИЕМ. УСПОКОИТЬ, СНЯТЬ БОЛЬ В СЕРДЦЕ У БОЛЬНОГО. ОНА ХОРОШИЙ ВРАЧ. ПРОСТО МОЛОДЕЦ.
– Как ты себя чувствуешь, милый?
– Хорошо.
Силуэт с сигаретой напряженно застыл на самом краю стекла. Но Натуральный доцент наверняка ничего не слышал: они разговаривали почти шепотом. Наверно, это-то и волновало жениха еще больше.
– Сердце болит?
– Немножко жжет. И спать хочется. Но это ведь здорово, когда хочется спать? Значит, выздоравливаю. Или есть другая теория?
– Другой теории нет. Я тебе дам еще таблетку валидола.
Она снова наклонилась над ним. От нее пахло незнакомыми духами. Пах синий костюм. Она ни разу не надевала для него синий костюм. Это, наверно, был выходной костюм. В нем она ездила к жениху в Севастополь. ЭТО БЫЛ КОСТЮМ НАТУРАЛЬНОГО ДОЦЕНТА. Костюм для другой жизни. Для него она одевала спортивные брюки, кримпленовые брюки, джинсы, и свитер, и халат. А ЭТО БЫЛ КОСТЮМ, ПРЕДНАЗНАЧЕННЫЙ ДЛЯ ВСЕМИРНОГО КОНГРЕССА ЗДРАВООХРАНЕНИЯ.
Ее руки пахли лаком («Когда она успела сделать маникюр?») и валидолом. Холин взял губами таблетку и поцеловал ей руку. Ему нравился запах свежего лака. Это был запах обновления, желание нравиться, запах здоровья, белого халата, улыбок, шуток с коллегами. ЭТО БЫЛ УТРЕННИЙ ЗАПАХ. ЗАПАХ ЖИЗНИ. Он никогда не ощущал этот запах, потому что они встречались вечером. Вечером у нее руки пахли кремом, мылом, слегка лекарствами, усталостью. Вечером руки были интимными, домашними, робкими, покорными. Он любил ВЕЧЕРНИЕ РУКИ, но здесь было совсем другое, не доступное ему. ЭТО БЫЛИ РУКИ ЖЕНЩИНЫ, КОТОРАЯ ХОЧЕТ НРАВИТЬСЯ СВОИМ КОЛЛЕГАМ. Это были руки врача-женщины. Сначала врача, потом женщины. Вечером все было наоборот…
