— Потому что ей никогда не нужна была семья. Она всегда выбирала свою спортивную карьеру, а я хотел горячий ужин, ласковую любимую женщину рядом и заботливую мать наших детей. Анджелина не хотела детей. Фред получился спонтанно, на втором ребёнке настоял я. Анджелина же бежала из дома при любой удобной возможности. У тебя нет ничего выпить?

Я опомнилась только когда он переспросил снова и растерянно покачала головой.

— Я не держу на работе алкоголь.

— Жаль. Но черт с ним, оно и к лучшему. Так о чем я? — Джордж щёлкнул пальцами. — Ах да! Почему же от меня сбежала жена? Да потому что она не любила меня. Никогда. Ни единой минуты за все эти четырнадцать лет. Она хотела летать, хотела побеждать, хотела славы и свободы, которой я пытался ее лишить, приковав к дому, к детям, но ничто не смогло ее удержать. В один момент ее терпение лопнуло, и она трусливо сбежала.

— Она не имела права так поступать с детьми, Джордж. И она должна была понимать и принимать последствия своих поступков.

— Я не виню ее за то, что ушла, в этом я виню себя. Я не должен был на неё давить, но мои убеждения и желания были слишком категоричны. Я виню ее только в одном: в том, что она не любила меня, но продолжала обманывать в надежде, что я внезапно превращусь в Фреда. А я оставался собой, и ее это злило, но она продолжала быть со мной.

Джордж уставился в одну точку и замолчал. Что я видела в его взгляде? Пустоту. Там не было ничего: ни злости, ни боли, ни отчаяния… Только всеобъемлющая пелена пустоты — как будто напротив меня сидит мертвец. От этих мыслей липкий холод охватил мою кожу, и я вздрогнула. А Джордж все не двигался, мне же было страшно нарушать эту гнетущую тишину. Возможно, он сейчас слишком далеко — там, где был однажды счастлив — мне хотелось в это верить.

— Ты говорил с ней о ее поступке? — осторожно спросила я. Джордж часто заморгал и перевёл на меня равнодушный взгляд.

— Конечно. Я тебе только что пересказал почти весь наш разговор, исключая лишь скандальные и нелицеприятные подробности. И, знаешь, что страшно, Грейнджер? Сначала я едва сдержался, чтобы не ударить ее, потому что, черт возьми, это самое меньшее, что она заслужила, а потом, долгими ночами обдумывая все, я испытал облегчение. Эгоистичное и сладкое. Для детей случившееся — это кошмар наяву, а я, наконец, могу выдохнуть, как будто Анджелина все эти годы высасывала из меня жизненные силы.

— Почему ты никому не рассказывал о проблемах?

— Кому, Грейнджер? — Он усмехнулся и запустил пальцы в рыжие волосы. Я невольно залюбовалась этим плавным движением, но вовремя одернула себя. — Я мог прийти к тебе, но наши взаимоотношения были разрушены.

— У тебя много братьев. У тебя есть Джинни. Я уверена, что никто не отказал бы тебе в помощи.

— Мне нужна была только ты.

Он посмотрел мне в глаза прямым честным взглядом, а у меня от его слов воздух из лёгких вышибло. Заметив, что моя непробиваемая броня начинает рушиться, он отвернулся.

— Знаешь, что самое страшное? Я не знаю что говорить детям, потому что их мать не хочет проводить с ними время. А я остался один на один с девятилетней дочерью, которая ночами плачет и зовёт маму. Грейнджер, я даже не умею заплетать ей косички. Я не могу приготовить нормальную еду для неё. Я не всегда успеваю читать ей сказки на ночь. Клянусь, Грейнджер, когда Роксана плачет, я готов задушить Анджелину голыми руками.

Его голос сорвался на хрип в последней фразе, и он поднялся на ноги. Джордж мерил шагами мой кабинет и не поворачивался ко мне. Именно сейчас вся его запертая боль вырвалась наружу: боль не за себя, а за своих брошенных несчастных детей. Мои глаза заслезились, и больше всего мне хотелось подойти к Джорджу сзади и обнять его так крепко, будто это помогло бы унять эту ноющую боль.

Мужчина стоял у окна, сунув руки в карманы брюк. Я видела его идеальный печальный профиль и хотела забрать хотя бы часть этой боли себе. Смахнув горячие слёзы, я все же подошла к нему, но лишь осторожно положила руку на плечо и несильно сжала его. Джордж даже не пошевелился.

— Ты должен быть сильным ради детей, Джордж. Ты замечательный отец.

Он резко повернулся.

— Грейнджер, ты счастлива?

— Что? — Я опешила от такого вопроса. Джордж взял меня за плечи и взглянул в глаза.

— Ты счастлива, что все сложилось так? Ты довольна своей жизнью?

— У меня хорошая работа, замечательные дети — сам как думаешь? — Я поёжилась, чувствуя себя неуютно от его прикосновений.

— А Рон?

— К чему эти вопросы? Если ты снова от отчаяния будешь задавать неуместные вопросы, то не стоит этого делать.

Джордж усмехнулся, опустил руки и сделал шаг назад.

— Если хочешь, заходи в гости на выходных, Рокси будет рада видеть тебя.

Я неуверенно кивнула и стояла не двигаясь. Джордж подхватил своё пальто с вешалки и уже в дверях обернулся.

— Тебе не нужно было отвечать на этот вопрос. Ответ на него я знаю уже пятнадцать лет. Спасибо, что выслушала.

Дверь за ним закрылась, и я молча рухнула в своё кресло, обхватив голову руками. В глазах все плыло и подташнивало с нарастающей силой, голова страшно раскалывалась. На секунду мне показалось, что я теряю сознание от боли, поэтому из последних сил нащупала в сумке заветную склянку и сделала пару глотков. Когда темнота в глазах рассеялась, тошнота отступила, а боль начала утихать, я растеклась по креслу, чувствуя испарину на лбу и озноб во всем теле. Испытание на прочность провалено. Я проиграла.

Разумеется, я не воспользовалась приглашением Джорджа ни на предстоящих выходных, ни на следующих за ними. Мне не хотелось признаваться, что я боялась не боли и слез ребёнка, а Джорджа. Я боялась сознаваться, что он все ещё имеет надо мной власть даже спустя полтора десятка лет. Гермиона Грейнджер больше не юная и сломленная войной девочка, она превратилась во взрослую успешную женщину, но до сих пор у неё в груди ноет от фразы, брошенной Джорджем, и от его неуместных вопросов. Мне было стыдно за эту слабость, стыдно, что я понятия не имела, как с ней справиться.

Когда эмоции от недолгой встречи поутихли, и я начала входить в обычный ритм жизни, ко мне пришло четкое осознание, что пора восстанавливать по кусочкам мою семью. Я старалась не думать о закономерности моих желаний, которые строго пропорциональны запретным чувствам и мыслям, возникающим в моей голове.

В один из выходных, когда Рон проводил время в аврорате, я приготовила вкусный ужин, привела себя в порядок, надела красивое белье под не менее эффектное платье, распустила волосы и подкрасила губы. Сквозь отражение на меня смотрела красивая и уверенная в себе женщина, и я ей улыбнулась.

Рон пришел достаточно поздно, но я терпеливо его ждала, попивая красное сухое вино из широкого бокала. Муж замер, увидев меня и изысканно накрытый на двоих стол. Я ему улыбнулась и зажгла свечи.

— Гермиона? У нас какой-то праздник? — удивился он и закатал рукава рубашки до локтей, демонстрируя крепкие руки.

— Я решила, что мы давно не проводили время вместе. Как я тебе? — В продолжение своего вопроса я покрутилась перед ним.

— Если честно, я и забыл, что ты можешь быть такой…

— Какой? — Я игриво улыбнулась. Рон шумно сглотнул.

— Чувственной. Сексуальной. Счастливой.

От последнего слова у меня свело желудок, и участилось сердцебиение, но виду я не подала.

— Может отужинаем чуть позже? — прошептала я, прижимаясь к мужу вплотную.

— Знаешь, я так устал… — промямлил тот, но я толкнула его на диван и села сверху, задрав платье чуть выше.

— Рональд Уизли, ты устал настолько, что готов отказаться от этого?

В этот момент я расстегнула ремень на брюках и запустила руку внутрь. Рон шумно выпустил воздух, с его губ срывались тихие стоны, пока я ласкала его член рукой и пылко целовала шею. Когда его глаза затуманились от возбуждения, я сдвинула белье в сторону и села на него сверху. Настойчиво. Жадно. Глубоко. Я двигалась медленно, позволяя нам ощутить друг друга, но вскоре стала ускорять темп. Между ног все горело, Рон хрипло стонал мне на ухо, а я все двигалась, сжимала пальцами его отросшие волосы и почти не дышала от наслаждения. Когда с моих губ сорвался громкий, протяжный и сладкий стон, наполненный блаженством, я изо всех сил вцепилась в спинку дивана, и у меня даже потемнело в глазах, а оргазм все не прекращался: шёл на спад, но я не останавливалась, и новые волны наслаждения накрывали меня. Я стонала так громко, как никогда прежде. Возможно, вино во мне взяло верх, а, может, наружу вырвалось то, что когда-то уже демонстрировало себя, но с другим мужчиной.