- Ты считаешь, что имеешь полное право врываться в мой дом, в мою жизнь и делать все, что тебе вздумается? – Его голос становился все громче, а сам парень – все ближе.
- Я хочу как лучше, хочу помочь, - лепетала я.
- Мне не нужна твоя чертова помощь, основанная на жалости. Засунь себе ее, знаешь куда? – рявкнул он, и я зажмурилась, чтобы не смотреть в его потемневшие от гнева глаза.
- Если бы ты вел себя нормально, никто бы тебя не жалел, а так ты сам провоцируешь окружающих! – сказала я быстрее, чем поняла смысл.
- Я всего лишь прошу оставить меня в покое, оставить меня одного, разве это сложно?
- Сложно, Джордж. Очень сложно, - уже спокойно ответила я.
Страх, резко закипевший в жилах, застыл и позволил мне взять себя в руки. Нельзя показывать ему свою слабость, нельзя давать понять, что он каким-то образом может влиять на меня и мои эмоции. Я научусь с этим бороться.
- Представь, что человеку, которого ты очень любишь, плохо до такой степени, что он хочет лезть на стену от боли и выть. Представь, что он стремительно идет ко дну и отталкивает тебя, огрызается, а ты все пытаешься и пытаешься, каждый раз наталкиваясь на стену холодного безразличия ко всему.
- А ты-то тут причем, Грейнджер? Скажешь, что любишь меня? – Он усмехнулся. – Я лучше всю жизнь один буду, чем с тобой, увы, - с наигранным сочувствием произнес он.
А мне почему-то страшно захотелось ударить его, проехаться кулаком по его самодовольной физиономии и стереть эту мерзкую и ядовитую усмешку с лица. Но я лишь стояла, буравя взглядом человека, который пытался меня сейчас унизить.
- Закатай губу, Уизли, - холодно начала я. – Спешу тебя разочаровать, но я еще пока слишком себя уважаю, чтобы позволить себе чувствовать что-то к такому жалкому ничтожеству, каким ты стал. Пытаясь унизить меня, ты сам падаешь все ниже и ниже.
Я все говорила и говорила, совсем позабыв о самоконтроле, о чувстве самосохранения. Мне хотелось задеть его, хотелось так по-детски ответить болью на боль, совсем не задумываясь о последствиях своих слов.
Я всегда была уравновешенной и рассудительной, но все мое спокойствие, вся моя оборона летела к чертям, стоило мне только оказаться рядом с этим невыносимым рыжим парнем, который пытался казаться сильнее, показать всем, что он независимый, и ему никто не нужен, однако это далеко не так. Он чего-то боялся всем сердцем и включал защитную реакцию, а я вместо того, чтобы реагировать сухо, поддавалась на провокации и делала только хуже.
Воцарилась гнетущая тишина, которая давила своим напряжением и накалом. Я ожидала самого худшего, прокрутила в голове сотни вариантов дальнейшего развития событий, и все это – за тот короткий промежуток времени, что мы сверлили друг друга взглядами, полными ненависти и презрения.
- Все сказала? – слишком спокойно поинтересовался Джордж.
Я прищурилась, пытаясь сообразить, где же подвох, но парень выжидающе молчал.
- Все, - небрежно бросила я.
Еще несколько секунд юноша изучал мое лицо, а затем резко развернулся и подхватил пакеты с продуктами, а затем потащил их куда-то.
- Эй, стой! Ты куда? – Я ринулась вслед за ним.
Джордж выставил их за дверь, тогда как я застыла посреди коридора, пытаясь усмирить свой пульс, который учащался с каждой секундой моего пребывания в этом месте.
Парень развернулся на сто восемьдесят градусов и подошел ко мне, а я изо всех сил храбрилась, вздернув подбородок, тем самым показывая, что не боюсь его и того, что тот намеревается делать.
- Я тебя больше не задерживаю, - сухо сказал он.
А я не могла двинуться с места, кидая нервные взгляды с пакетов, стоящих за дверью прямо на улице, на Джорджа, терпение которого, похоже, вот-вот лопнет.
В одно мгновение он не выдержал и слишком грубо схватил меня за запястье. Я пискнула и напряглась всем телом, когда Джордж потащил меня к выходу.
- Отпусти, придурок, мне больно! – вопила я, понимая, что мы одни здесь, и, если что, мне никто не поможет.
Сопротивляясь, я не хило оцарапала руку Джорджа, но парень даже не поморщился, будто сейчас не на его коже выступили капельки алой крови.
Юноша с силой выпихнул меня за дверь, отчего я запуталась в ногах и едва не упала, но каким-то чудом все же устояла. Следом за мной полетело мое пальто, которое я еле успела поймать, иначе оно бы обязательно оказалось в грязной луже, располагавшейся прямо возле меня, а затем дверь захлопнулась с оглушающим шумом. Казалось, что даже стекла в доме затряслись от произошедшего.
Я всем телом дрожала, но зуб на зуб не попадал далеко не от холода. Я не могла понять, мне было больше страшно за себя или обидно за то, что Джордж так унизительно обошелся со мной. Прижав пакеты к груди я кое-как шла по улице, то и дело подворачивая ноги. И только спустя какое-то время я пришла в себя и вспомнила о трансгрессии.
Рона еще не было дома, что только к лучшему. Что бы ни случилось, я совсем не хочу, чтобы Джорджу досталось, а Рон его просто в порошок сотрет, если узнает. Я считаю, что парню и так досталось в этой жизни, и он собственноручно продолжает себя добивать.
Ложилась спать я с мыслью о том, что Джордж ненавидит жалость, что может стать мне союзником в этой битве. И мне казалось, что больше всего он боится подпустить к себе кого-то так же близко, как Фреда, и этот кто-то потом покинет его. Он боится боли от потери, поэтому и отдаляется ото всех. Конечно, я не ручалась за свои предположения, но это уже что-то.
Правда, после сегодняшнего, я уже была не уверена, хочу ли помогать ему. Одна сторона моего внутреннего «я» так и кричала о том, чтобы я бросила эту затею и жила как раньше, не заботясь о судьбе Джорджа. Пусть хоть отправится вслед за Фредом, а я и пальцем больше не пошевелю.
Другая же моя сторона, более человечная и добрая, уговаривала попытаться вновь и не поддаваться на провокации. Джорджу действительно нужна помощь, он тонет, захлебывается своей болью, а мне лишь нужно правильно протянуть ему руку.
Рон пришел достаточно поздно, и я сделала вид, что сплю. Он осторожно поцеловал меня в щеку и устроился рядом. А в моей голове борьба между женской гордостью и большим сердцем продолжалась до самого утра.
========== Глава 2. ==========
Дни летели со скоростью, присущей лишь изворотливому маленькому золотому снитчу в матче по квиддичу, обволакивая меня рутинными заботами. Я старалась меньше думать, меньше вспоминать нашу с Джорджем последнюю встречу, все-таки решив, что, если ему так хочется покрыться плесенью и уничтожить свою жизнь, то мешать ему не стану. На секунду мелькнул стыд за то, что я впервые с такой легкостью сдалась перед трудностями, однако самолюбие не позволяло попробовать еще раз. Я начинала все больше и больше верить в слова Рона, которые он часто повторял касательно своего брата:
- Ему уже не помочь, Гермиона. Никто не сможет этого сделать кроме него самого, но он не хочет.
Пытаясь искоренить из памяти тот потерянный взгляд Джорджа, я душила в себе сильную и волевую девушку, которой была. Неужели война изменила и меня в худшую сторону? Вместо того чтобы закалить характер, она уничтожила во мне доброту, милосердие, терпение и участие. Мне бы не хотелось стать равнодушной, той, кого волнуют лишь собственные проблемы, но я упорно отгораживалась от уколов совести.
Так прошли две недели.
Я продолжала по утрам готовить завтрак для Рона, пить свой любимый кофе, блестяще выполнять работу в Министерстве, а по выходным заниматься бытовыми хлопотами. Жизнь постепенно возвращалась в привычное русло, оставляя мне все меньше времени на размышления и угрызения.
Рон более не затрагивал тему о старшем брате, да и я не горела желанием ее обсуждать. Он радовался, что я откинула куда подальше идиотскую затею с помощью и все свое внимание уделила лишь ему. В какой-то степени это было эгоистично, но Рон всегда был таким, и я любила его независимо от правильности или неправильности слов, мыслей и действий.
