Миракулум зашла в комнату, закрыла за собой дверь. Теперь она одна. И она должна принять свою судьбу. Впервые! Что её ждёт? Кто знает! Трепет и преклонение перед неизвестным пронзили её.

Маленькая душа, волнуясь и трепеща, открыла книгу.

«Миракулум», – было начертано на титульном листе. Вон оно, её первое имя.

– Ми-ра-ку-лум, – шёпотом произнесла маленькая душа, а потом ещё и ещё раз: – Ми-ра-ку-лум… Ми-ра-ку-лум…

Она закрыла глаза, пытаясь насладиться музыкой своего чудного имени. Миракулум… Прохлада страницы под ладонью дышала неведомым восторгом будущей, ещё неизвестной жизни. Она звала вперёд, и Миракулум не оставалось ничего иного, как подчиниться её зову и погрузиться в пучины неизведанного мира. Дрожь в руках и сильное волнение не давали ей сосредоточиться, буквы расплывались и никак не хотели объединяться в слова. Но постепенно Миракулум успокоилась и погрузилась в ошеломляющую тишину своей будущей жизни.

…В городе властно расположилась ночь. В окна безучастно смотрели скучающие деревья, а стоящие на посту фонари, с прямыми спинами и высокими головами, с непреклонной стойкостью солдат охраняли безлюдную улицу пустынного города.

Доктор отвёл глаза от окна и устало посмотрел на сильно вспотевшую, растрёпанную женщину средних лет, чьи роды он принимал в эту долгую мрачную ночь. На столе, стоящем в дальнем тёмном углу комнаты, спала уставшая от первого пройденного ею пути новорождённая девочка.

– Чёрт бы побрал этого ребёнка! Опять девчонка! Будь она проклята! Чтоб попала она в лапы чертям и самого сатаны! – истерила меж тем роженица. – Выбросьте в канаву, там, на улице за углом!

– Ну что вы такое говорите! – врач растерянно сидел у кровати родившей – грубой и сильно вульгарной женщины. Надо же! Шесть детей! Так ещё и седьмого родила! Не понимает она своего счастья. Да и куда ей! Рожает одного за другим. А у него, вон, жена две недели назад умерла… Вместе с первенцем…

– Вы слышите меня? – истеричка вцепилась толстыми красными пальцами с короткими неухоженными ногтями в халат доктора и начала трясти его за руку. – Бросьте, говорю! Пусть сдохнет! Иначе, ей-богу, пойдёт у меня по рукам! Станет она у меня девкой подзаборной!

Роженица вульгарно засмеялась, возбуждённая собственной же идеей.

Доктор в недоумении развёл руками:

– Так ведь я клятву давал, Гиппократа. Моя дело – жизни спасать, а не…

– Ха! Насмешил! Вот и спасай девчонку, коли такой добренький. Уноси её отсюда! А то я её придушу, как только уйдёшь. Понял? – зашипела, приподнявшись на кровати с застиранным серым бельём и широко раскрыв водянистые глаза, женщина прямо в лицо доктору.

Доктор непроизвольно отпрянул, выражение его лица приобрело брезгливый оттенок. Какое-то неприятное чувство, название которого он до этого не знал, начало заполнять его, оно прибывало и прибывало, пока, наконец, не переполнило его и не вылилось со страшной силой из души в пространство физического бытия. Он ощутил мрачное презрение к этой потной, грубой, неблагодарной бабе, рожающей от каждого своего мужика. Ему казалось, что он теперь и есть это самое ощущение, что никогда больше он не сможет избавиться от него, что с этих пор он обречён всю оставшуюся жизнь носить это презрение в себе, состоять из него, дышать им.

Некоторое время доктор смотрел на широкое красное лицо роженицы, с глубокими порами и бородавкой на левой щеке, на её рыбьи глаза с короткими бесцветными ресницами, на мокрые от пота волосы и рыхлые плечи, бесстыдно торчащие из-под простыни, которую та накинула на себя второпях, смотрел до ненависти, до тошноты, пока не начал задыхаться от собственных чувств и мыслей. Он перестал ощущать воздух, пространство вокруг него стало тягучим и скользким, отвратительно маслянистым. Он стал ловить воздух губами, глупо, как рыба, открывая рот и понимая, что спасения не будет. И вдруг всё кончилось, так же резко, как и началось: голова стала ясная, мысли – чистыми, фонари по-прежнему заглядывали в окна дома, а ночная улица, как и пять минут назад, встречала запоздавших путников своей неприветливой холодностью.

Мужчина тряхнул головой, провожая ночное наваждение, и неожиданно по-деловому обратился к истеричке:

– Я правильно вас понял, что вы не хотите видеть своего ребенка, и, если девочка сейчас исчезнет из вашей жизни, вы никогда о ней больше не вспомните?

Та же, будто только этого и ожидала, заголосила на весь дом:

– Я и сейчас о ней не помню! Знать её не знаю и видеть не хочу в своём доме! Вот!

Она махнула рукой в сторону входной двери и демонстративно отвернулась, скрестив руки на огромной груди – мол, делай что хочешь, я ничего не вижу.

– Отлично.

Врач вдруг быстро засобирался. Засунул в саквояж невымытый после процедур инструмент, скидал в одну кучу грязные тряпки, сунул деньги в карман пальто.

Дверь освещённого дома захлопнулась за ним со звуком настигающей его судьбы.

– Чудо, – чуть слышно прошептал, прижимая к груди тёплый комок только что спасённой им маленькой души, доктор и с тихой благодарностью посмотрел на небо.

НАОБОРОТ

(экзистенциальная зарисовка)

Чёрт подошёл к сидящему на краю мира ангелу и дал ему лёгкую затрещину – шутя.

– Чего скуксился, брат? – весело окликнул он задумавшегося приятеля.

От неожиданности ангел подскочил и едва удержался, чтобы не сказать обидчику ничего плохого.

– Эээээ…. Что-то ты совсем приуныл, – чёрт сел рядом и посмотрел на точёный профиль крылатого.

– Не брат я тебе, – обиженно выдавил из себя ангел, – шёл бы ты отсюда, а то подумают ещё, что я вожусь с тобой.

– Ой, ой, ой… Как заговорил! Как помощи просить, так ко мне, а как мне захотелось поговорить, так ступай вон, – чёрт покопошился и достал из недр сумы бутылку водки. – Пить будешь?

В его руках блеснули две стопки. Ангел поморщился.

– Ну… Не хочешь, как хочешь. Я ведь только предложил. Ты чего обижаться-то сразу надумал?

– Не обижаюсь я. Дурно от тебя пахнет, – ангел приподнял голову и задумчиво посмотрел вдаль, мол, он тут сидит в гордом своём одиночестве, а некоторые вот своими грубыми разговорами и дикой непосредственностью ему мешают – мешают сосредоточиться на чём-то очень и очень важном. А он, между прочим, может быть, мир спасает. Вот в этот самый момент.

Чёрт откупорил бутылку, налил в стопку её содержимое – до половины, понюхал и довольно закряхтел.

– Да я смотрю, гордыня в тебе никак взыграла?

Ангел занервничал, захлопал глазами, в приступе нахлынувшего бешенства часто задышал и открыл, как рыба, рот, да не смог ничего выдумать в своё оправдание и в силу этого понурился.

– Ну ладно, не дёргайся. Рассказывай, что у тебя стряслось.

– Да ничего не стряслось, – огрызнулся ангел, – думаю вот.

– И о чём же думает ваше преосвященство сегодня?

Чёрт довольненько захихикал, радуясь собственной шутке.

Наконец, ангел не выдержал и обернулся.

– А ты всё издеваешься, – укоризненно произнёс он. – О людях думаю, о чём же мне ещё думать.

– И что надумал?

– Да в том-то и дело, что ничего не надумал…

– Чем же тебе люди-то опять не угодили?

Ангел обиженно молчал.

– Обо всех или о ком-то конкретно думаешь? – не унимался чёрт.

– Обо всех… – раздался тяжёлый вздох.

– Значит, обо всех… – чёрт покрутил стопку и поставил её рядом с бутылкой. – И? В чём суть проблемы?

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.