Фамильный склеп встречал любого посетителя высеченной на камне надписью на латыни: «Vestigia semper adora»{?}[лат. Всегда чти прошлое]. Простояв на пороге несколько минут, Оливия наконец собралась с силами и вошла внутрь. Тусклый свет пробивался сквозь маленькие окошки-прорези под самым потолком. В воздухе витал могильный холод и пыль, вперемешку с вечной тоской и печалью. На постаменте у стены возвышался белоснежный мраморный ангел, разведя руки в стороны. Его крылья отбрасывали длинные тени. Девушка поёжилась под пустым взглядом статуи и плотнее закуталась в мантию, сложив руки на груди.

Здесь было всего три захоронения. Высокие саркофаги из такого же белого мрамора с серыми прожилками стояли посреди помещения, покрытые слоем пыли. В двух из них покоились родители мистера Розье. Они умерли довольно рано, особенно по меркам волшебников. Подхватили что-то вроде Совиной Чахотки.

Оливия приблизилась к третьему. Она коснулась ледяной поверхности гладкого камня и очертила пальцами шероховатые буквы: Марион Розье, 1930 — 1969. Тяжесть моментально опустилась на грудь девушки, придавливая своим весом, мешая дышать. Раньше ей казалось, что когда-нибудь она перестанет чувствовать это, но время шло, а боль никуда не уходила. Только притуплялась, становясь похожей на застарелый перелом. Всё вроде бы ничего, но на погоду по-прежнему реагирует. Вопреки ожиданиям Оливии, слёз не было. Даже глаза не щипало. Она опустилась на пол, прижавшись спиной к холодному мрамору.

Говорить ничего не хотелось. Она считала глупостью болтовню с умершим человеком и не верила, что её слова будут услышаны. Нет. Розье просто сидела так какое-то время и прокручивала все воспоминания, связанные с мамой, что у неё были. Это продолжалось достаточно долго, чтобы камень согрелся теплом её тела, а ноги окончательно затекли от неудобной позы. Живот девушки громко заурчал, нарушая тишину этого места, и Оливия решила, что пора возвращаться.

Она поднялась, с трудом разогнув задеревеневшие колени, бросила печальный взгляд на ангела. Его глупая полуулыбка была здесь не к месту, но, наверное, скульптор был иного мнения. Оливии вдруг захотелось сделать кое-что. Она достала палочку и вычертила руну, знакомую ей с уроков Трансфигурации. На белом мраморе из пустоты возникла алая роза. Её стебель был гладким, без единого шипа. Сорт, который Марион предпочитала всем остальным. Сорт, который имел самый выраженный сладкий запах из всех других.

— Мама всегда любила красные, — раздалось позади девушки, и она вздрогнула от неожиданности, едва не выронив палочку. Обернувшись, Оливия увидела Эвана. — У тебя хорошо получилось.

Девушка рассеяно кивнула ему, не зная, что сказать. Лицо Эвана было другим. Не таким, как обычно. Оливия вглядывалась в него, пытаясь понять, что изменилось. Не было этого гадкого выражения самодовольства, не было дурацкой ухмылки, а его глаза были полны скорби. Она давно не видела его таким уязвимым, настоящим. Видимо, он не ожидал наткнуться на неё здесь, поэтому не успел подготовиться и натянуть привычную маску презрения. Да и потом, здесь, в царстве мёртвых, совсем не хотелось конфликтовать. Это была их нейтральная территория, где между ними устанавливалось временное перемирие. Таков был негласный закон.

Эван прошёл к саркофагу и сел точно так же, как минутой ранее сидела Оливия. Он молчал и не смотрел на сестру, застывшую на месте. Девушка решила, что ей больше нечего тут делать, и Эвану наверняка хотелось побыть одному, так что она развернулась, чтобы уйти, но остановилась у самого выхода. Она не знала, что ей двигало, но какая-то часть её буквально заходилась в агонии от желания сказать хоть что-нибудь. Совершенно иррациональная мысль билась в её голове: если она сейчас просто уйдёт, что-то между ними с братом оборвётся раз и навсегда.

— Я так сильно скучаю по ней, — выдала она тихим голосом и тут же захотела сбежать прочь. Зачем она делает это? Зачем пытается наладить то, что сломано уже Мерлин знает сколько лет? Эван ненавидит её, а она — его. Но ей всё равно кажется, что от её слов его сердце перестанет быть таким чёрствым. — Мне её не хватает.

Парень впился в сестру глазами, в которых плескалась неприкрытая боль. Впервые за долгое время Оливия увидела там что-то, кроме злости и холода. Его нижняя губа несколько раз вздрогнула, и Оливии показалось, что он сейчас заплачет, но, конечно, Эван взял себя в руки, и этого не случилось. Вместо этого он… легко улыбнулся ей, а она не могла в это поверить.

— Мне тоже, — просто ответил Эван.

За этим ничего не последовало, но Оливии было достаточно. Она лучезарно улыбнулась ему в ответ, пытаясь передать через эту улыбку частичку своего тепла. Показать, что не всё ещё разрушено. Что бы ни было между ними, они всё ещё брат и сестра. Эван отвёл взгляд, и его лицо погасло, превращаясь в пустой лик мраморной статуи. Оливия тоже перестала улыбаться и вышла из склепа, оказываясь наконец на воздухе. Ослепительное солнце дарило надежду.

***

В доме было полно народу. Помолвка у чистокровных волшебников — отличный повод собрать гостей, чтобы похвастаться выгодным союзом перед остальными. Гигантская хрустальная люстра сверкала в центре главной гостиной, отбрасывая на полированный паркет радужные блики, эльфы с подносами сновали туда-сюда, предлагая гостям закуски и шампанское. Смех и гул непрекращающейся болтовни раздражали слух. Собравшимся аристократам было весело, Оливии же просто хотелось спрятаться куда-нибудь подальше и ни за что не высовываться. Все эти люди были ей противны. Каждый из них либо уже служил Тёмному Лорду, либо выказывал негласную поддержку его идеям. Хорошо хоть его самого здесь не было.

Оливия уже долгих пятнадцать минут стояла на втором этаже, облокотившись на перила, и наблюдала за происходящим внизу. К её счастью, никто до сих пор не поднял голову и не заметил её. Розье оттягивала момент, когда ей всё-таки придётся спуститься к гостям, и тогда начнётся сущий кошмар. Ей придётся выслушивать идиотские поздравления, натягивать на лицо искусственную улыбку и кивать, как чёртов болванчик. Нужно запастись терпением, вечер обещал быть долгим. Этот день и так казался ей целой вечностью.

Розье проснулась слишком рано с чувством туго затянутого узла в животе и головной болью. Она провалялась в постели до полудня, не желая вылезать. Отца всё ещё не было дома, и Эван тоже куда-то пропал, так что она пообедала в гордом одиночестве, а потом уселась во дворе с первой попавшейся книгой, наслаждаясь весенним солнышком. Точнее, ей бы хотелось расслабленно наслаждаться хорошей погодой, но вместо этого Оливия тихонько паниковала. Нервное напряжение от приближения неизбежного нарастало как снежный ком, грозясь вылиться в истерику. Она надеялась, что этого не случится.

Вскоре перед ней появилась Минни и потащила её готовиться к «празднику». Эльфийка игнорировала нытьё девушки, что было ещё слишком рано, и просто выполняла свою работу. Спустя два часа Оливия была уже при полном параде: вечерний макияж выгодно подчёркивал глубокий карий цвет её глаз, тёмные волосы были собраны в аккуратную причёску, пара прядей обрамляли точёное личико девушки. Платье сидело на ней идеально. Оливия даже засмотрелась на себя в зеркало, пожалев, что Блэк не видит её такой. При мысли о том, кому на самом деле предназначалась вся эта красота, её начинало тошнить.

Пока Оливия стояла наверху, скрытая от посторонних глаз, гостей прибавилось. Прибыла чета Малфоев. Люциус в вычурной мантии, и держащая его под руку, совсем ещё молоденькая Нарцисса в потрясающе красивом элегантном платье кремового цвета. Они отлично смотрелись вместе. Оба платиновые блондины, оба с холодными масками вместо лиц. Правда, губы мужчины растягивались в приторной улыбке каждый раз, когда он пожимал руки мужчинам, приветствовавшим его. Нарцисса же оставалась почти безразличной, лишь слегка дёргая уголком рта. Оливия знала её совсем немного — двоюродная сестра отца была по совместительству матерью новоиспечённой миссис Малфой. Оливию с детства таскали по всяким семейным приёмам, где она и пересекалась с немногочисленной роднёй, но они никогда не были близки.