— Мисс, вы же вся дрожите! Мисс может заболеть!

Оливия вздрогнула от чужого тоненького голоска и сперва даже не поняла, откуда он исходит, а потом увидела возле своих ног домовиху Дейзи. Было видно, что она тоже плакала, но перед хозяйкой взяла себя в руки. Розье осознала, что у неё в самом деле зуб на зуб не попадает, и ей тут же стало невероятно холодно, будто кто-то вернул её телу способность чувствовать. Она шмыгнула носом и поднялась на ноги, позволяя Дейзи взять её за руку и трансгрессировать.

Оказавшись в своей комнате, Оливия бессильно осела на пол, обхватывая колени руками. Домовиха набрала ей горячую ванну и буквально заставила раздеться и залезть в воду. Разглядывая клубы пара, вьющиеся под потолком, Розье наконец перестала трястись. На смену злости, страху и горю пришло блаженное оцепенение.

Внутри всё затихло.

С того дня прошёл почти месяц, а её состояние не менялось. Оливия ожидала спасения от возвращения в Хогвартс, потому что дома ей всё время казалось, что из-за угла вот-вот выйдет Эван. Ей слышалось всякое: будто кто-то занимается в тренировочном зале или стучит кофейной чашкой в столовой, но каждый раз это оказывалось лишь плодом её воображения. Ей чудилось, что в тени коридора стоит высокая фигура, что скрипят половицы и дверные петли. Она сходила с ума.

Школа действительно принесла облегчение, но и там всё было не гладко. Друзья ходили вокруг неё на цыпочках, боясь сказать или сделать что-нибудь не то, и это невероятно раздражало. Даже Ремус решил забыть о ситуации с раскрытием его тайны и вёл себя так, будто ничего не случилось. Они все вели себя тихо, ей же хотелось, чтобы кто-нибудь её растормошил. Чтобы Сириус выдал какую-нибудь идиотскую шутку, а она бы рассмеялась над ней до колик в животе. Или чтобы Поттер опрометчиво ляпнул что-нибудь, и тогда Оливия бы разозлилась на него, сорвалась, накричала. Но друзья берегли её нервы, а она всё больше впадала в эмоциональный анабиоз.

Аделин, кажется, тоже была в растерянности и не совсем понимала, как себя вести с человеком в подобном состоянии. Томас пыталась разговорить Оливию, и иногда ей это даже удавалось, но лишь ненадолго. Розье предпочитала проводить время в библиотеке, в полном одиночестве. Тупая зубрёжка экзаменационных материалов помогала ей оставаться в здравом уме, не терять нить адекватности. Правда, она не была до конца уверена, что информация откладывалась у неё в мозгу, формируя новые знания, но так она хотя бы могла отвлечься.

Но хуже всего оказалось сочувствие, которого она совсем не ждала. В коридорах ей кивали встречные слизеринцы, их жалостливые взгляды вызывали у Розье приступы тошноты. Даже Снейп бросил ей стандартную фразу о соболезновании! А как-то после ужина на выходе из Большого зала её догнал Регулус. Блэк выпалил целую речь, очень трогательную, между прочим, сжал Оливию за плечи, а потом убежал прочь. В его глазах она увидела настоящее сожаление, ему она действительно поверила.

Только вот Рег сочувствовал ей потому, что потерял своего товарища, такого же обладателя Чёрной метки, как и он сам. И другие слизеринцы исходили из того же мотива. И она понимала, что её то друзья соболезнуют только ей, им плевать на смерть Эвана, внутри они наверняка радуются, ведь одним Пожирателем стало меньше. Друзья жалеют её, не его. Оба варианта казались ей отвратительными, она бы предпочла, чтобы все просто закрыли свои рты и перестали твердить о том, как им жаль.

Напольные часы пробили шесть раз. Оливия даже не обернулась на звук, но спустя несколько секунд всё же бросила взгляд на дверь — в гостиную вошёл отец. Кристиан выглядел неважно: он осунулся, заметно состарился и похудел. Впрочем, Оливия и сама теперь смотрелась не лучше. Все её мантии висели на ней мешком, а под глазами залегли тени, ведь нормального сна у девушки не было уже очень давно. Мистер Розье подошёл к дочери и остановился в нескольких шагах от неё, вперив такой же пустой и равнодушный взгляд, как у неё, в окно.

— Оливия, — сухо и тихо произнёс он, — нам нужно поговорить.

— Я слушаю, — отозвалась девушка, слегка нахмурившись. Они с отцом толком не говорили в последнее время.

— Не здесь. Я хочу кое-что тебе показать, идём в мой кабинет.

Он развернулся и отправился к себе, видимо, ожидая, что дочь непременно пойдёт за ним. Оливия вздохнула и поднялась с кресла, ощущая тысячи мелких иголочек, впивающихся под кожу затёкших ног. Ей совсем не хотелось беседовать сейчас, но она не могла просто взять и проигнорировать отца. Покинув гостиную, девушка спустилась по лестнице и свернула в нужное крыло. Стучать она не стала, сразу толкнула приоткрытую дверь и оказалась в кабинете мистера Розье. Сам он уже был здесь, стоял, подпирая высокий шкаф спиной.

— Садись. — Он указал на стул, и Оливия послушно опустилась на него.

Повисло тяжёлое молчание. Кристиан не спешил начинать, Оливия не знала, что говорить. У неё возникло нехорошее предчувствие, от которого засосало под ложечкой. Отец казался ей напряжённым и каким-то расстроенным, будто бы даже напуганным, и это начинало тревожить Оливию. Что он там собрался ей показывать? Что-то ужасное?

На своей жёрдочке встрепенулся Эркюль, шуршание его крыльев разрушило тишину, и Кристиан немного оживился. Он прочистил горло, спрятал руки в карманах мантии, потом снова достал, схватил какую-то статуэтку с полки и принялся крутить её в руках. Его поведение было странным, Оливия не могла вспомнить, когда видела его таким рассеянным в последний раз. Девушка закинула ногу на ногу и стала нетерпеливо покачивать ступнёй.

— Пап? — наконец позвала она в надежде, что отец скажет уже, что хотел.

— Ох, Салазар, помоги мне! — пробормотал он, и Оливия вздёрнула брови от удивления. Кристофер вернул статуэтку на место и шагнул к дочери. — Милая, я принял решение. Ты не выйдешь за Эйвери.

— Что?!

У Оливии глаза на лоб полезли от этого заявления. Даже туман в её голове рассеялся, и она предельно ясно осознала себя в настоящем впервые за весь этот месяц. Только теперь ей стало страшно за отца. Наверное, он окончательно потерял рассудок. Он ведь так долго работал над этим союзом, упрашивал её, смягчал углы между Оливией и Ренделлом, ставил ультиматумы, ругался с ней… К чему столько усилий, если теперь он решил всё отменить? Оливия не верила своим ушам. Наверное, она просто что-то не так поняла, но отец продолжил её удивлять.

— Я потерял всё! Потерял жену, а теперь и сына, и всё из-за него! — зашипел он, расхаживая туда-сюда перед Оливией и хватаясь за голову. — Я не хочу потерять ещё и тебя. Я не отдам тебя ему, не отдам…

— Что ты такое говоришь? — растерянно спросила Оливия, ничего не понимая. — При чём тут мама вообще? Разве она не от болезни умерла?..

— Нет, нет, — махнул руками Кристиан. Оливия опешила, чувствуя, как сердце ухнуло куда-то в желудок. — Вы с Эваном ничего не знали, вы ведь были детьми, я не мог вывалить на вас такую неприглядную правду. Но, думаю, сейчас ты уже достаточно взрослая, чтобы знать.

Он резко остановился и распахнул дверцы, скрывающие Омут памяти. Серебристое сияние приковало взгляд Оливии, страх неприятно навис на её плечах, заставляя вжаться в стул, но девушка пересилила себя и встала, приближаясь к отцу. Кристиан перебирал многочисленные склянки с воспоминаниями, что-то бормоча себе под нос. Оливия вся превратилась в натянутую струну, готовую лопнуть в любой момент. Наконец мистер Розье достал нужный пузырёк, бережно откупорил его, наклоняя над чашей. Серебряная нить скользнула в переливающуюся субстанцию и закрутилась спиралью.

— Будет тяжело, — предупредил отец, глядя дочери в глаза. — Но это необходимо сделать.

Кристиан жестом пригласил дочь к просмотру, и она, сглотнув ставшую вязкой слюну, медленно склонилась над Омутом, нерешительно опускаясь всё ближе и ближе. Как только кончик её носа коснулся серебристой субстанции, Оливия ощутила, как проваливается вниз. Падение постепенно замедлилось, она приземлилась на мягкую постель, спружинила на перине и спрыгнула на пол. Она обнаружила себя в родительской спальне.