– У меня список всех дней, когда я плакала навзрыд.

Он морщится, глядя на меня.

– Ты ведешь список дней, когда плакала? Вот это уже чертовски депрессивно.

– Плакала навзрыд. Это разные вещи.

– А сегодняшний день ты записала бы?

Я фыркаю.

– Да.

– А обо мне ты тоже список завела?

Если бы мой дневник был у него, он знал бы, что у меня уже есть список о нем.

– Возможно, – отвечаю я.

– О том, насколько ты меня ненавидишь?

– О том, насколько я тебе не доверяю.

Несколько секунд он смотрит на меня, потом отворачивается к окну и больше не задает никаких вопросов.

Если мой дневник у Картера, он знает…

1. …что я считаю его привлекательным.

2. …что было время, когда я хотела его поцеловать.

3. …что я считаю его больше подходящим просто для секса, чем для замужества или убийства.

4. …а также считаю его напыщенным ублюдком.

5. …как тщательно я описываю свои сексуальные фантазии с участием Мэтта.

6. …как часто я плакала навзрыд (примерно раз в неделю).

7. …насколько я была вовлечена в травлю Оливии Томас несколько месяцев назад. И под «вовлечена» я имею в виду, что я ждала в своей машине, пока другие люди уродовали ее фотографии.

Картер живет в восточной части Остина. У светофоров стоят попрошайки с надписями на картонках и грязными лицами, вынуждая меня встретиться с ними взглядом. И когда я это делаю, они воспринимают это как приглашение поскрестись в мое окно, выпрашивая мелочь.

Картер велит мне ехать прямо, его комплекс будет справа через два перекрестка. Потом звонит его телефон. Я случайно бросаю на него взгляд – он лежит у Картера на коленях. На экране появляется прекрасное лицо Оливии Томас.

– Привет, – отвечает он. Его голос становится мягче и добрее – о существовании этой его стороны я даже не подозревала. – Привет, малыш.

Мои ладони сжимают руль, меня наполняют обида и горечь. Я понятия не имела, что они встречаются. Я думала, что Картер не встречался с девушками из Хейворта. Я стараюсь сделать вид, будто не слушаю их разговор, но мы застряли на светофоре, так что мне больше особо не на чем сконцентрироваться.

– Я почти дома, – он указывает на комплекс с кодовым замком на воротах. – Три тысячи и ввод, – говорит он мне, а потом снова в телефон: – Я сейчас выхожу. Увидимся через секунду, – он кладет трубку.

Я не знаю, почему чувствую себя расстроенной. Есть большой шанс, что он мой шантажист. И даже если это не он, именно из-за него мой дневник потерялся. Не говоря уж о том, что вплоть до этого момента он был со мной не особо-то мил. Он мне не нравится. Он, конечно, чертовски симпатичен, но на этом всё. Я уже определила для себя, что его разум ужасен, как и его слова.

Я ввожу код и въезжаю в ворота. Он указывает на дом. Когда мы подъезжаем, я вижу Оливию, стоящую на нижней ступеньке крыльца, она ждет Картера, но тот не спешит выходить. Он смотрит на меня изучающим взглядом и спрашивает:

– Когда ты расскажешь мне, что идет последним пунктом в твоем списке?

– Никогда.

– Когда ты начнешь доверять мне?

– Когда получу свой дневник назад, и ни секундой раньше.

Он кивает, оглядывая меня с головы до ног, словно пытаясь сохранить в своей памяти.

– Это честно, пожалуй! – Потом он выходит и бежит к девушке.

Оливия шагает ему навстречу. Они хорошо смотрятся вместе – на фоне ее хрупкой фигурки Картер выглядит еще более сильным. Мое тело его просто перекрыло бы.

Потом Картер кивает головой в сторону моей машины. Оливия смотрит прямо на меня и машет с полуулыбкой. Мое сердцебиение учащается. Я спрашиваю себя, что она думает обо мне, подозревает ли, что я как-то связана с тем вандализмом. Полагаю, я узнаю это завтра во время нашей поездки в Хьюстон.

Я машу в ответ, после чего поспешно покидаю это место.

Что я знаю о своей матери

1. Она выросла в одном из бедных районов Чикаго.

2. Она не вспоминает о своем детстве.

3. Ее старший брат был ее лучшим другом и защитником.

4. У нее был учитель, который помог ей выбраться из гетто и поступить в Колумбийский университет.

5. Познакомившись с папой, она решила, что он слишком высокого о себе мнения.

6. Ее раздражает, когда мы с папой оставляем еду на тарелках.

7. Ее мама умерла от болезни сердца.

8. Мы не ездили на похороны.

9. Она не знает, где ее отец и что с ним.

10. Ее брат был убит случайной пулей из проезжающей мимо машины еще до того, как я родилась.

11. Остальные члены семьи не признают факт ее существования.

12. Мы с папой – единственная семья, что у нее осталась.

Когда я захожу на кухню, мама сидит у бара, уставившись в свой айпад с полным бокалом красного вина.

– Простите-ка. Ты где была?

– Ой, извини, мам. Я была у Одена. Я…

– Не позаботилась о том, чтобы дать мне знать, где ты, – говорит она. – Я знаю, что через несколько месяцев ты переедешь в Нью-Йорк, но пока ты здесь, я требую, чтобы уважала наши правила. А теперь садись есть. Всё остывает.

При упоминании о еде мой желудок начинает урчать. Прошло двадцать четыре часа с тех пор, как я последний раз нормально ела. Я хочу съесть всё.

Я сажусь за барную стойку рядом с ней, впиваясь зубами в свой запеченный с начинкой картофель из «Джейсонс Дели», и она говорит:

– Кстати говоря, о Колумбийском университете. Я сегодня получила интересный звонок.

Я замираю, мое сердце леденеет, картошка застревает в горле. Это уже случилось? Почему шантажист начал так рано?

– Ты провалила тест по истории.

Я выдыхаю, кусочки картошки падают на стойку. Я не должна чувствовать облегчение, но чувствую.

– Мама…

– Ты знаешь, что Колумбийский университет может аннулировать свое согласие на твой прием, если твой средний балл упадет до конца года?

– Да.

– Точно? Потому что ты только что завалила важный тест, – она смотрит на меня с изумлением.

– Я исправлюсь. У меня был безумный день.

– Безумный день? – она поворачивается ко мне, гнев сверкает в ее глазах. – Я уже почти готова забрать у тебя машину из-за этого телефонного звонка от мистера Грина.

Пожалуйста, сделай это.

– Он разрешает тебе пересдать этот тест завтра утром, но тебе лучше усвоить, что у тебя будет не так много шансов, подобных этому, особенно с такой темной кожей, как твоя. Ты должна стараться в два раза больше, чем все остальные.

– Я знаю.

– А ты знаешь, как усердно мне до сих пор приходится работать, чтобы люди воспринимали меня всерьез в качестве адвоката?

Я киваю.

– Тебе нужно решить, чего ты хочешь от жизни, Куинн. Выбери самое важное. Выбери квартиру. Весь этот нерешенный бардак, – она пренебрежительно машет рукой, – это роскошь, которую могут себе позволить только богатые белые мальчики. Ты не одна из них. Тебе придется быть лучше, если ты хочешь составить им конкуренцию.

Я не одна из них. И я не лучше. У меня нет шанса составить им конкуренцию. Но как мне сказать ей об этом? Как сказать, что этот тест далеко не первый из тех, что я завалила за то время, что учусь в Хейворте? И, что еще хуже, что меня не приняли в Колумбийский университет.

Когда я заканчиваю есть, она говорит:

– Иди садись за уроки, пока папа не вернулся домой.

– Он едет домой? – спрашиваю я, поднимая рюкзак и направляясь к двери, выходящей на патио. Я не видела его после инцидента с Картером. Не думаю, что вообще хочу его видеть.

– Он уже скоро будет здесь. Ты должна пойти делать уроки в свою комнату. – Это значит, что мне лучше не быть здесь, когда он приедет, потому что сегодня у них определенно намечается ссора.