В общем, надо было что-то предпринимать, ибо и дураку становилось ясно, что я долго не продержусь в сердце этой девушки. А мне не хотелось терять эту девушку, потому что, как я уже говорил, она была почти без недостатков.

После некоторых размышлений я решил поступить в секцию классической борьбы. На секции классической борьбы я остановил свой выбор потому, что девушке из всех разновидностей спортсменов больше всех нравились борцы.

– Ах, какие они ужасные! – говорила она. – Уши порваны, носы перебиты. А загривки! Посмотри, какие у них загривки! Это не загривки, а шеи бегемотов!

Как мне хотелось иметь порванные уши, перебитый нос и загривок бегемота! Конечно, выбирая секцию классической борьбы, я понимал, какой длинный и тяжкий путь мне предстоит от худощавого человека до человечища с загривком бегемота, но у меня не оставалось другого выбора.

Легко сказать – поступить. Секция классической борьбы была переполнена. На каждое свободное место приходилось десять – пятнадцать желающих.

У меня не имелось почти никаких шансов. Не то чтобы я был какой-то там заморыш, нет, я был далеко не заморыш, просто я в жизни никогда не занимался физкультурой: не бегал по утрам трусцой, высунув язык, как некоторые, не плавал в проруби, не мучил велосипед и, если уж быть до конца честным, никогда не делал элементарной физзарядки.

Да, шансов у меня было немного, это я особенно ясно увидел, когда пришел в секцию и узнал, с кем мне придется иметь дело. Там был в основном толсторожий и мускулистый народ. Я уныло бродил вокруг скамейки, где сидели мои соперники. Даже если удастся каким-то чудом положить на лопатки вон того, самого хлипкого, и то остается восемнадцать человек.

А если меня жребий сведет вон с тем Человеком-горой? Да он за минуту сделает из меня Чучело с опилками.

– Слышь, дай закурить, – попросил я у Человека-горы.

Человек-гора даже не покосился в мою сторону, настолько мелкой и незначительной казалась ему моя личность.

Вскоре нас запустили в зал. Вышел тренер весь в белом: белые брюки, белая рубашка, белые тапочки, белый ремешок от часов, – я в жизни не встречал такого белого человека, – и сказал:

– Полчаса – разминка.

Все разделись и стали разминаться каждый сам по себе, а некоторые парами. Тренер же сел за стол, положил перед собой хромированный секундомер и щелкает, щелкает им, а сам исподлобья поглядывает на нас. Стало мне любопытно, чего это он там щелкает да поглядывает. Прошелся ненароком возле – боже! Там в тетрадке все наши фамилии, а против фамилий все цифры, цифры…

И тут меня осенило. Он же присматривается к нам! Экзамены – это так, фикция, пустой звук. На экзаменах возможны различные случайности. На экзаменах человек напряжен, следит за собой, скрывает свои недостатки. А сейчас, когда мы уверены, что за нами никто не наблюдает, мы такие, какие есть на самом деле. Выбирай кого хочешь. Все как на ладони. До чего же этот тренер хитрый парень!

Ну, думаю, как хорошо, что я раскусил тебя. И решил не терять ни секунды. Оглядел зал. Вижу, возле меня Человек-гора разминается. Играет мускулами, дышит усиленно, кровью весь налился. Разбегаюсь и изо всей силы врезаюсь Человеку-горе головой в живот. Тот лишь покачнулся и спрашивает:

– Ты что, чокнутый?

Думал, значит, что я это по ошибке врезался. И опять играет мускулами, дышит усиленно.

Второй момент я выбрал более удачный. Дождался, пока Человек-гора присел на корточки, опять разбежался и прыг изо всех сил ему на спину. Гора – здоровенный же человечище – лишь покачнулся вперед и слегка достал руками пол. Но ничего, не вышел из себя. Лишь сказал:

– Разминайся подальше, кореш.

Глянул я искоса на тренера, а тренер тоже искоса за нами наблюдает, заметил, значит, мои наскоки.

Отдышался я и опять слежу за Горой, удобного момента дожидаюсь. Наконец он подвернулся. Гора одну ногу поставил на скамейку, другую оттянул как можно дальше и старается пол через скамейку руками достать. Лучшего и не придумаешь. Разбежался я в третий раз; со всего маху обхватил оттопыренную ногу и потянул ее в сторону. От неожиданности Человек-гора грохнулся на пол. Ну и рассвирепел он! Схватил меня, как щенка, и запустил в угол. А сам шипит, набычился.

Тут тренер манит меня пальцем. Подхожу, потираю ссадину на локте.

– Зеленки хочешь? – спрашивает тренер.

– На что она? Мы люди привычные…

– Инфекция может попасть.

– Я противоинфекционный.

– Шустер на язык, – говорит тренер. – Ты, парень, не в свою весовую категорию лезешь. Чего ты к Дробышеву привязался? Найди кто пощуплее и разминайся с ним.

– Тяжело в учении, легко в бою, – говорю.

Отошел в сторону, а сам замечаю, что теперь тренер глаз с меня не спускает. А Гора уже кончил упражнения делать, перешел к бегу. Пробегает мимо меня, а я возьми да сковырнись ему под ноги. Гора так и растянулся чуть ли не поперек всего зала. Вскочил, трясется весь.

– Ты что ко мне лезешь? – кричит, а сам мне руки-ноги выворачивает, как кузнечику, мутузит под дых кулаками. Едва отбили.

Упал я на мат, еле лапками шевелю, а Гора все сердится, все наскакивает.

– Это псих! – кричит. – Его надо изолировать!

Теперь Гора принял все меры предосторожности, и мне ни разу не удалось застать его врасплох. Я просто бежал на него трусцой, выставив вперед свои далеко не бронебойные кулаки. Гора хватал меня за шкирку и кидал в дальний угол. Я вставал, отряхивался от пыли и снова бежал на Гору. И так раз десять, пока тренер действительно не изолировал меня, посадив на скамейку.

К концу разминки пришел другой тренер, весь в черном: черные брюки, черная рубашка, черные тапочки и черный ремешок от часов. Я в жизни не встречал такого черного человека. Вместе с белым тренером они склонились над тетрадкой и принялись гудеть и щелкать секундомерами. Потом разом подняли головы и уставились на меня. Я понял, что разговор идет обо мне, и навострил уши, но слышимость была слабая из-за хруста костей и еканья разминающихся. Я лишь расслышал два слова:

– Страшно моторный…

В общем, меня приняли без экзаменов. Так из-за того, что я встретил девушку почти без недостатков (которая все же не стала дожидаться, когда у меня порвутся уши, переломится нос и отрастет бегемотный загривок, и однажды не пришла на свидание), я стал спортсменом и даже теперь «тренирующимся Тренером».

К факту, что я тренер, в нашей семье относятся по-разному. Наша Мама считает, что я просто валяю дурака. Она убеждена, что все спортсмены бездельники и что нам зря дают талоны на обед во время соревнований. Мама сравнивает меня с хищным зверем в зоопарке.

– Мне не жалко мяса, – говорит Мама. – Но согласись, что ты не производишь материальных ценностей.

Мама страшно гордится, что производит материальные ценности, хотя и неизвестно, какие.

– А разве ты производишь материальные ценности? – как бы между прочим спрашиваю я. Загадка Маминой работы не дает мне покоя.

Я спрашиваю так, наобум, чтобы спровоцировать Маму.

Мама подозрительно смотрит на меня.

– Если бы ты был не ты, я бы подумала, что ты шпион, – говорит она обычную в таких случаях фразу, замыкается в себе, и на этом разговор об общественной полезности спортсменов заканчивается.

Остальные члены нашей семьи смотрят на спорт менее философично. Бабушка, например, уверена, что спортсмены просто-напросто несчастные люди, которые истязают себя неизвестно зачем, наподобие некоторых сектантов.

– Бедненький ты мой дурачок, – говорит Бабушка, когда я прихожу домой с тренировок, и гладит меня по голове, как неразумное дитя. – Устал? Как они тебя измутузили, проклятые. Ты бы не лез, сынок, на рожон. Соревнуйся потихоньку, держись в сторонке. Будь, сынок, похитрее.

Дедушка же за меня.

– Спорт воспитывает силу и волю, – говорит Дедушка в тех случаях, когда молчать уже нельзя, когда Бабушка наступает ему на горло.

– Ты посмотри, старый, какой у твоего сына синяк – кричит Бабушка – Ты чего молчишь? Ты почему не запретишь ему заниматься этой дурацкой борьбой?