— Такая пойдёт? — спрашивает Шистад, на что киваю, сделав погромче.

Музыка:ℒund – all we do.

Тёплые огни встречных машин и фонарей, расположенных у обочины магистрали, мягко освещают путь, придавая атмосферу уюта, мелькающие немного вдалеке здания дарят эстетическое наслаждение. Машина будто в замедленном действии въезжает в подсвечиваемый такими же оранжевыми огнями тоннель — хочется открыть окно и высунуть руку, чтобы почувствовать холодный поток воздуха между пальцами. Вид завораживающий. Какое-то строение с зеркальной отделкой красиво отражает огни автомобилей, переливаясь разными цветами. Небо постепенно темнеет, хотя ещё виден край солнца, уходящего в закат. Мягкий малиновый свет покрывает горизонт, темнеет на высоте. Непроизвольная улыбка озаряет губы.

— Классная песня, — шёпотом говорю я, сама не веря своим словам.

— Мне тоже нравится, — соглашается Шистад, поставив на повтор.

Мягкий свет аккуратно ложится на его лицо, играет в тёмных волосах, придавая им более светлый, спокойный для глаза цвет, скрывает желтеющий синяк под глазом. Когда Шистад поворачивается ко мне, ухмыльнувшись, рыжий огонь падает в карие радужки глаз, заиграв молочным шоколадом и зеленью. Хмурюсь. Пару секунд мы смотрим друг на друга, пока песня переключается на следующую, но я быстро отворачиваюсь, удивившись себе. Что за чёрт? Чтобы отвлечься, достаю свой мобильный, проверяя, ответил ли отец, но ничего нет.

— Ждёшь от кого-то сообщение? — кивнув на телефон, спрашивает Шистад. Кидаю на него многозначительный взгляд, давая понять, что это не его дело. — Мы почти приехали, — оповещает он.

Гляжу по сторонам, замечая лишь безлюдный пустырь вокруг, и поднимаю вопросительный взгляд на парня, на что он смеется:

— Я сказал: почти.

Автомобиль сворачивает налево и паркуется — я осматриваю местность, остановив взгляд на простой деревянной лавке, стоящей у края обрыва.

— Приехали, — радостно оповещает Шистад, отстегнув мой ремень безопасности. Сам он не пристёгивался. Выбирается из машины и смотрит на меня, дожидаясь, когда я сделаю то же самое, как и поступаю, желая узнать, что мы здесь делаем. — Заметив твой непонимающий взгляд, спешу объяснить ситуацию. Изначально я подумал, что невозможно показать весь город за день, но потом вспомнил об этом месте, — приглашающим жестом позвав меня за собой, он идёт к скамейке, но не усаживается, встав на неё во всю высоту своего роста. — Отсюда действительно можно увидеть весь Осло, если обладать достаточным ростом, — усмехнувшись мне, говорит он, предлагая подняться и посмотреть.

Нехотя встаю рядом, посмотрев на открывающийся вид, который оказывается действительно захватывающим, учитывая мою слабость к ночному городу, но вместо восхищения, говорю:

— Видела и лучше, — пожимаю плечами, приподняв голову. Не знаю, зачем грублю и постоянно напрягаюсь, но не могу позволить себе расслабиться. Это кажется неестественным. Шистад усмехается, приподняв левый уголок рта.

— Тогда поехали дальше, — кивает, спрыгивая со скамьи, и идет к машине, обернувшись на меня, всё ещё впитывающую данную картину ярких огней и удивительных зданий.

— Я думала, на этом наша экскурсия закончится, — недовольно заявляю я, поглядывая на время на экране своего телефона и попутно проверяя сообщения, а точнее их отсутствие.

— Я обязан накормить тебя, — сообщает Шистад, заводя двигатель.

— Ты единственный, кто так считает, — смягчившись, более миролюбиво отзываюсь я.

***

Остаток вылазки проходит относительно спокойно: мне удаётся не раздражаться так сильно на банальные жесты парня. В кафе мы пьём кофе (точнее, он кофе, а я какао, как только с досадой обнаружила, что «Апельсинового рая» у них нет), на вопрос почему я не пью кофе, отвечаю, что это абсолютно не его дело и мне поскорее хочется домой. Шистад пару раз бросает пошлые, но терпимые шутки, поэтому до дома мы доезжаем без происшествий и стычек; скорее всего, потому что я вконец вымотана и сил совершенно не осталось даже на пререкания. Ответа от отца так и нет, что расстраивает меня, вызывая негативные эмоции, и совершенно выбивает из меня последний дух, поэтому, прощаясь с Шистадом, я лишь шепотом произношу:

— Пока.

— До завтра, — отвечает он, вызывая хмурость и непонимание на моём лице.

— В смысле? — спрашиваю, приподняв брови и остановившись на полпути выхода из машины.

— Завтра я перевезу последние вещи, — сообщает Шистад, ухмыльнувшись тому, что смог удивить меня. — Думал, ты знаешь.

— Э-э… Класс. Надеюсь, завтра меня собьёт машина, и мне не придётся лицезреть тебя в одном доме со мной двадцать четыре часа в сутки, — растянув губы в притворной улыбке, говорю я, поспешно выбираясь из автомобиля и хлопнув дверью за собой, на что Шистад возмущенно бьёт по стеклу мне в ответ, но не обращаю внимание и, не оглядываясь, иду домой.

— Класс, — повторяю шёпотом, переступаю порог, где снимаю кеды и куртку, сжав телефон в руках. Непонимающе смотрю перед собой, правда ошарашенная данным известием. Разве переезд не должен был закончиться на следующей неделе? Нет, они действительно говорили про следующую неделю, никак не о выходных, я бы запомнила. Это сумасшествие. Она мне не сказала. Да и как он может перевести свои вещи, если дома никого не будет? Мама с Томасом уезжают за город, здесь буду только я. О, боже.

Прикусив губу, быстрым шагом следую по коридору, проигнорировав запрыгивающего на меня Тоффи, поднимаясь по лестнице на второй этаж, подхожу к двери и, не постучав, вхожу. Мать сидит в кровати, читая свою книгу с ночником, и поднимает на меня удивленный взгляд.

— Почему ты мне не сказала? — слёту говорю я, наплевав на её озадаченный взгляд, и сама вопрошающе смотрю на неё.

— Не сказала о чём? — терпеливо интересуется мать. — И пусть пёс выйдет из моей комнаты.

— О том, что переезд почти закончен и завтра Шистад привезёт свои оставшиеся вещи, — раздражённо выплёвываю я. Тоффи, скуля и пятясь, выходит. — Ты вообще собиралась мне говорить или я не имею право знать?

— Зачем? — отложив книгу, спрашивает мать, скрестив руки на груди. — И не разговаривай со мной в таком тоне.

— Зачем? — передразниваю я, вскинув брови. — Да и правда. Только мне одно непонятно: почему ты думаешь, что можешь приказывать мне, если не считаешь меня жильцом этого дома? — вскидываю подбородок, с отвращением уставившись на женщину.

— Я сказала прекратить! — повышает голос она. — Мы поговорим об этом в воскресенье, когда все члены семьи будут в сборе, — заявляет, вновь беря книгу. — А теперь иди спать, Ева, — я возмущённо раскрываю и закрываю рот, задохнувшись и злобно сверкнув глазами. — Я сказала: всё!

Стремительно покидаю комнату, хлопнув за собой дверью, и так же быстро спускаюсь по лестнице, останавливаясь в кухне, чтобы выпить воды и перевести дух. Все члены семьи? Она, должно быть, шутит. Злобно стискиваю зубы, обхватив себя руками, не замечаю, как слеза медленно скатывается по щеке. Да, слёзы действительно всё решат! В этот момент остро ощущаю свою беспомощность и никчёмность. Новая жизнь? К чёрту! Уважение? К чёрту! Считаться с моим мнением? К чёрту! Отвалить от меня, когда этого прошу? К чёрту! К чёрту! К чёрту! К чёрту! Все думают, что могут помыкать мной, приказывать и вертеть, как только возможно. Это отношение свысока, презрение словно грязь на коже: ты пытаешься стряхнуть с себя, но она всё льётся и льётся сверху, покрывая твои волосы и тело. Как будто я никто и звать меня никак, что не так уж далеко от правды в этом доме. И за его пределами в виде придурка Шистада, считающего, видимо, что может играться мной и делать то, что ему хочется, стоит лишь сказать матери, что так похоже на истину. Так забавно, наверное, наблюдать со стороны, как безвольная девчонка подчиняется любым приказам. И всё из-за того, что я живу в этом чёртовом доме, который вызывает тошноту в горле. Чёртов переезд. Если бы осталась с отцом, то всё было бы в порядке. А он? Даже не может ответить на мое сообщение. Неужели так трудно набрать пару слов днём или позвонить вечером? Вот она, моя жизнь — дешёвый стеклянный шар с фальшивым снегом внутри, который встряхивают каждый раз, не дождавшись, когда всё уляжется.