Я просыпаюсь от чувства жуткого холода, обволакивающего моё тело и вызывающего мурашки. Приоткрыв глаза, понимаю, что на улице всё ещё темно, и мы с Шистадом лежим на мягком ворсе ковра, укрытые небольшим пледом, который едва достает до моего правого бока. Я вздрагиваю и переворачиваюсь, задевая Криса рукой. Оранжевый свет торшера падает на его лицо, и я вижу, как он хмурится и тоже начинает ворочаться. Пальцы на моих ногах закоченели. Зевнув, принимаю сидячее положение, отчего плед съезжает с моей груди. Я трогаю Шистада рукой, слегка толкнув его, чтобы разбудить. Крис слабо мычит и наконец разлепляет веки. Смотрит на меня сонным взглядом и потирает лицо ладонью, чтобы хоть немного прийти в сознание.

—Я замерзла, — шепчу я, и Крис прикрывает глаза, готовый снова провалиться в сон. Я касаюсь холодными пальцами — его веки мгновенно распахиваются, и он недовольно взирает на меня.

— Я замерзла, — повторяю ему причину пробуждения.

Крис переворачивается на спину, прижимает пальцы к глазам и показательно громко выдыхает через нос, выражая тем самым степень своего недовольства. Затем он резко садится, чтобы прогнать сон, и бросает мне кусок пледа. Я заматываюсь в ткань, нагретую нашими телами, но это не спасает от холода, который исходит от бетонного пола даже сквозь ворс ковра. Крис поднимает свою толстовку и натягивает на голое тело. Он выглядит довольно забавно в трусах и толстовке, и я невольно издаю тихий смешок. Шистад решает проигнорировать это и, поднявшись на ноги, произносит:

— Идём.

Я сонно плетусь за ним в его комнату, и, как только дверь распахивается, моё сердце начинает бешено колотиться о ребра. Ладони потеют, когда я осматриваю комнату парня. Он не включает свет, но я могу рассмотреть силуэты предметов, расположенных внутри. У Криса немного не убрано: на столе валяются несколько тетрадей и раскрытая книга, край какой-то кофты торчит из неплотно закрытой дверцы шкафа, несколько скомканных футболок валяются у стены.

Шистад рывком стягивает одеяло и ложится на кровать. Я медлю, стою в белье и этом дурацком пледе, рассматривая личное пространство Криса. Я знаю, что в этой кровати я не первая девушка, но трепет и легкое волнение узлом затягиваются в низу живота.

— Ты ложишься или нет? — недовольно спрашивает Крис, и я, проглотив комок волнения, бреду к его кровати, аккуратно укладываюсь с предоставленной мне стороны и замираю, как зверёк перед дулом ружья.

Шистад набрасывает на нас одеяло и притягивает меня ближе. Его рука обхватывает моё тело чуть ниже талии, спиной плотно прижимаюсь к его груди, позвонками чувствуя рельеф мышц. Постельное белье пахнет кофе и никотином: концентрат Шистада в одной подушке. Его дыхание щекочет шею и шевелит волосы. Он дышит глубоко, но я знаю, что парень ещё не спит. Возможно, он дожидается, пока я расслаблюсь, потому что моё тело, как натянутая струна, напряжено. Я пытаюсь заставить свои лёгкие работать, но запахи забиваются в горло и не дают воздуху проникнуть внутрь. Большой палец на моей талии медленно трёт кожу, рассылая мурашки по всему телу, и я неосознанно расслабляюсь. Дыхание выравнивается, и пульс приходит в норму. Я прикрываю глаза и, подложив руку под щёку, отдаюсь ощущению приятного тепла, исходящего от мужского тела.

***

Я перекатываюсь на спину, и моя рука задевает тело, лежащее рядом. Медленно разлепляю веки и гляжу на парня, который начинает хмуриться из-за потревоженного сна. Окно в комнате Шистада сокрыто за жалюзи — сложно установить, который сейчас час. Его рука по-прежнему покоится на моей талии, удерживает на месте. Под одеялом жарко, поэтому высовываю ногу, кончиками пальцев почувствовав прохладу. Волосы падают на лицо, прилипнув ко лбу, и я убираю их влажной ладонью. Пытаюсь отодвинуться от Криса, но тот слабо мычит, не позволяя сделать этого.

— Мне жарко, — бормочу я. Голос после сна хриплый и тихий.

— Ты достала меня, — страдальчески стонет Крис. — То тебе холодно, то жарко.

Он убирает руку и откатывается на другой бок вместе с одеялом. Закатываю глаза и невольно улыбаюсь утренней ворчливости парня. На нем всё ещё надета толстовка, и я удивляюсь, как он не вспотел в одежде.

На мне только трусы, поэтому чувствую себя немного неловко. Тяну одеяло обратно, чтобы укутаться в него и пойти в комнату за одеждой, но Шистад, мертвой хваткой вцепившись в пододеяльник, резко дёргает его, отчего наталкиваюсь на парня.

— Ну, что опять? — недовольно спрашивает он, перевалившись на спину и слабо приоткрыв глаза. Лицо у него примялось с одной стороны, и теперь на щеке краснеет след от подушки.

— Я ухожу, — говорю я, наблюдая за ним.

Крис выглядит недовольным, но отдохнувшим: брови нахмурены, губы слегка приоткрыты в дыхательном процессе, волосы спутались в беспорядке. Шистад снова открывает глаза и смотрит на меня сонным взглядом, выражая всё своё раздражение.

— Куда ещё?

— Мне нужно одеться, — говорю я и дёргаю одеяло.

На этот раз оно поддаётся. Я укутываюсь в ткань, от которой пахнет кофе и потом, поднимаюсь с кровати и быстро скольжу к двери.

— Зачем одеваться, если потом придётся раздеться? — кричит Крис мне вслед, и я, подавив смешок, иду в свою комнату.

На пороге меня встречает удивлённый Тоффи: он приветственно гавкает мне и тут же бросается к ногам, оповещая о необходимости прогулки. Со вздохом я надеваю легинсы и толстовку. Собака всё ещё скулит рядом со мной, поэтому решаю, что почищу зубы позже. Натягиваю капюшон на спутанные волосы и, схватив поводок, поднимаюсь в гостиную. Мой телефон лежит на барной стойке — подхватываю его и кладу в карман толстовки. В прихожей накидываю свой пуховик и открываю дверь, пропуская Тоффи, который так протяжно скулит и ноет, что у меня начинает болеть голова, на улицу. Пока я обуваюсь, питомец уже успевает несколько раз пробежаться по грязному снегу и вымокнуть. Выхожу на улицу, слегка поморщившись от яркого солнца, которое было редким гостем в последнее время. Снаружи морозно и ясно. Пахнет зимой. Вероятно, утром было холодно и лужи замерзли, но к обеду распогодилось, и теперь дорогу вновь покрывает рыхлая мутная субстанция, липнущая к носкам моих ботинок. Поводок торчит из моего кармана, но бродить по улицам не хочется, поэтому присаживаюсь на корточки у ступенек, позволяя Тоффи испортить мамин газон, покрытый растаявшим снегом. Достаю телефон и просматриваю новые сообщения.

Сегодня суббота, и у отца должен быть выходной. Моё хорошее настроение подталкивает меня набрать его номер, поэтому, недолго думая, нажимаю на его имя и нетерпеливо дожидаюсь, когда папа возьмет трубку.

— Привет, милая, — несмотря на обеденный час, его голос звучит немного сонно.

— Привет. Я тебя разбудила?

— Нет, нет, всё в порядке. Мне всё равно пора вставать, — я слышу, как он начинает елозить на кровати и та издаёт протяжный скрип. — Как дела?

— Всё хорошо, — говорю я, и впервые слова звучат искренне. — Мама уехала на пару дней, и я предоставлена себе, кажется, — признаюсь я, решая опустить детали о том, что моё уединение включает в себе не только Тоффи.

— Хорошо, — я ощущаю, как напряжение отпускает отца, и задумываюсь, как трудно ему уследить не только за своей, но и за моей жизнью.

Он выглядел уставшим, когда мы виделись на каникулах. Уставшим и постаревшим. Папа ещё молод, но тот факт, что он измотан, заставляет меня по большей степени умалчивать о проблемах, возникающих в доме матери.

— Какие планы на выходные? — интересуюсь я, чтобы сменить тему. Отец, похоже, заглатывает наживку и рассказывает мне о том, что у него много работы, которую нужно закончить.

Я думаю о том, что он сказал мне в аэропорте, и размышляю, стоит ли спросить его или лучше подождать, пока папа сам заговорит. Не хочу давить на него и показывать, какой надеждой воспылала моя душа после его слов. Он и так чувствует себя слишком обязанным, и то, что я живу у матери, только увеличивает его тревожность: папа боится упустить мой рецидив. И полагаться в этом деле на мать мы не можем.