— Ева, ты слышишь меня? — по лестнице раздаётся стук каблуков, голос становится все отчётливее, поэтому пытаюсь встать и сделать вид, будто давно проснулась, но от резкого подъёма кружится голова. Приходится схватиться за край стола и опустить голову, дожидаясь, когда смогу снова прийти в чувства. — Я зову тебя уже десять минут. Трудно сказать, что ты проснулась? — стоя у порога, раздражённо говорит мать. Я поднимаю взгляд на неё, выдавливая слабое «извини», и жду, когда наконец смогу вновь остаться одна. — Я звонила вчера Кристоферу. Он сказал, что заберёт тебя утром и подбросит до школы, а вечером покажет тебе Осло, — немного смягчившись, говорит она, но мне становится понятно, что возражениям здесь места нет, хотя всё равно пытаюсь оспорить данный вопрос, приобретая немного жизненных сил:

— До школы идти пятнадцать минут, не нужно подвозить, — слабо возражаю, уже понимая, что сейчас не смогу отстоять свою точку зрения, хотя попытаться стоит.

— Глупости, он же сам предложил, — махнув ладонью, отвечает мама, затем оглядывая меня, добавляет: — Собирайся, иначе опоздаешь, — сил хватает лишь на безвольный кивок. Всё ещё придерживаюсь за край стола, чувствуя себя совершенно вымотавшейся и опустошённой, а теперь ещё и это.

Отлепившись наконец от стола, натягиваю свой халат, завязываю волосы в хвост, убрав выбившие пряди с лица, и медленно поднимаюсь наверх, направляясь в ванную, где смогу хоть немного взбодрить себя. Плескаю тёплой воды в лицо, пытаясь смыть опухлость (но это явно не помогает), чищу зубы, чувствуя спасительный холодок на кончике языка, и в душ, где тёплые струи воды колотят по спине, немного расслабляя. Мне становится действительно лучше, хотя лицо всё ещё выглядит опухшим, а зрачки болезненно реагируют на свет. Возвращаясь из ванной, примечаю, что мама уже ушла на работу, что радует меня и придаёт жизненных сил, поэтому бодрее спускаюсь, надеваю чёрные джинсы в комплекте с нежно-розовой водолазкой, собираю верхнюю часть волос в пучок, маскирую усталость на лице тональным кремом, который пахнет чем-то приятным, и подкрашиваю ресницы, оценивая внешний вид: не так уж и плохо.

Завариваю «Апельсиновый рай», аромат которого разносится по всей кухне, сладостью оседая на языке, закрываю крышку кружки, оставляя на полу рядом с кедами. Тоффи крутится у моих ног, слабо скуля, пока я натягиваю кардиган и шнурую обувь; очевидно, ему хочется на улицу.

— Только быстро, — предупреждаю я, пока застёгиваю поводок на его ошейнике. Схватив кружку, выхожу с ним из дома. Тоффи обнюхивает кусты с цветами, громко гавкнув на один из них. Делаю пару глотков чая, решая отпустить пса побегать по двору, отчего тот приходит в восторг, начиная нарезать круги по газону, а я искренне надеюсь, что мать не заметит этого. Собака опять начинает гавкать, уставившись на калитку, а я призываю его прекратить: от лая раскалывается голова, хотя я не могу злиться на эту зверюшку.

— Тоффи, прекрати, — прошу я, погладив его по волнистой шерсти.

— Не запомнил, что у вас есть собака, — раздаётся у меня за спиной, как раз со стороны калитки. Оборачиваюсь, бросив на парня раздражённый взгляд, а Тоффи смотрит на меня, мол, я предупреждал.

— Это моя собака, — выразительно отвечаю, поднимаясь с корточек. — Тоффи, прогулка окончена.

Перед уходом пёс последний раз гавкает на Шистада, за что я люблю его ещё больше, и весело удаляется со мной в дом, где я оставляю его в своей комнате, проверив наличие воды и еды. Закрываю входную дверь на ключ, оборачиваясь к парню, который стоит, небрежно облокотившись о калитку, и рассматривает меня.

— Тебе не кажется, что это немного слишком? — интересуюсь я, подходя к Шистаду. — Я ещё вчера сказала, что не нужно меня никуда возить, но ты, видимо, от удара по голове вообще ничего понимаешь, так? — намекая на его синяк, который уже приобретает желтоватый оттенок, произношу я, закатив при этом глаза.

— По-моему, ты слишком строга ко мне, — заявляет Шистад, усмехнувшись. — Я просто хочу, чтобы мы все вместе зажили дружной семьей, а как это сделать, если ты такая злая и раздражительная? — пропуская меня вперёд, он закрывает калитку и проходит к чёрной машине, припаркованной у тротуара. Я лишь могу вновь закатить глаза, что и делаю. Усаживаюсь на переднее сидение. Пристегнув ремень безопасности, откидываю голову назад, вдыхая удивительно приятный запах кофе в салоне автомобиля. Смотрю на часы, убеждаясь, что мы всё ещё не опаздываем.

— Ты сегодня совсем не в настроении, а, Мун? — замечает Шистад, усаживаясь рядом со мной и заводя двигатель автомобиля. Несмотря на холод, он одет лишь в толстовку с капюшоном, который накинут на голову. Не отвечаю, отвернувшись к окну, чувствуя усталость, поэтому сил на язвительные подколы не нахожу. Парень выруливает на дорогу, не включив музыку, поэтому едем в сравнительной тишине: Шистад лишь постукивает указательным пальцем по рулю. — Что же, совсем ничего не скажешь? — наконец говорит он, бросив на меня косой взгляд, на что отвечаю коротким кивком. — Странно, — пожимает плечами, ухмыльнувшись. — Куда бы ты хотела пойти вечером?

— Домой, — раздражённо выдаю я, давая понять, что его идея с экскурсиями совершенно неуместна и глупа.

— Понятно, — кивает он, улыбнувшись. — Почему ты так относишься ко мне? Я всего лишь хочу подружиться.

— Ты не похож на человека, который хочет подружиться, — отвечаю, беззлобно пожав плечами; сегодня я действительно слишком вымотана для всего этого.

— Это предвзятое мнение, — качает головой Шистад, вновь бросив на меня косой взгляд. — Ты видишь только то, что хочешь видеть, — замечает парень, но, прежде чем я успеваю возразить, машина останавливается, и он оповещает: — Приехали.

Схватив свой рюкзак, вылезаю из машины на парковку, проверяя сколько осталось времени до начала урока, и с удивлением отмечаю, что ещё достаточно времени, чтобы взять нужные учебники и добраться до восточного корпуса в кабинет истории.

***

— Великая французская революция, — мистер Бодвар с лёгкой улыбкой на губах пишет тему урока на доске. — Кто назовёт дату? — не оборачиваясь к ученикам, спрашивает он. Эмили, сидящая рядом со мной, отвечает:

— С 14 июля 1789 года по 9 ноября 1799 года.

— Отлично, Эмили. Итак, — положив мелок, он оборачивается к нам, вновь улыбнувшись, — Великая французская революция — это крупнейшая трансформация социальной и политической системы Франции, приведшая к уничтожению в стране Старого порядка и абсолютной монархии и провозглашению Первой французской республики в сентябре 1792 года де-юре свободных и равных граждан под девизом «Свобода, равенство, братство». На прошлом уроке мы говорили о предпосылках революции, сегодня же рассмотрим, как происходила революция, что было характерно для государственного переворота того времени и, конечно, итоги события, запишем несколько важных дат и понятий.

— Бодвар — самый привлекательный учитель в моей жизни, — наклонившись к Эмили, заявляю я, не отводя глаз от мужчины, облачённого в тёмно-синюю рубашку, которая отлично сочетается с тёмными волосами и серыми глазами, на что девушка смущенно краснеет и наклоняется ниже над тетрадью.

— Он же учитель! - шёпотом произносит Эмили, покачав кудрявым хвостиком, чёркая что-то в тетради. — Ева!

Улыбаюсь девушке, отмечая аристократический нос преподавателя и прекрасное телосложение, на что та становится совершенно пунцовой и не может поднять глаз на доску, где Бодвар выводит очередную дату.

— Началом революции стало взятие Бастилии 14 июля 1789 года, — продолжает мужчина, обернувшись к ученикам, чтобы удостовериться, что все делают в своих тетрадях необходимые записи. — Причинами революции стали как социально-экономические, так и политические изменения, многие годы накапливавшиеся во французском обществе. Так же и хозяйственные и политические неурядицы, произошедшие в течение нескольких лет, непосредственно предшествовавших 1789 году. Точные причины революции вы выпишите дома из семнадцатого параграфа. Все успели записать?