— Тише, — успокаиваю саму себя, выравниваю дыхание и смываю пену с кожи.

Пальцами касаюсь отпечатков на теле, с ужасом осознаю, что они не проходят даже после душа, хотя это было очевидно, но в панике человек поверит во что угодно.

Заворачиваюсь в полотенце и замечаю, что его ткань не прикрывает ужасный укус на бедре. Меня тошнит. Я подбегаю к туалету и опустошаю желудок, чувствуя на языке кислый привкус помидоров из вчерашнего салата и лимонного сока. Пью воду из раковины, отодвинув от лица мокрые волосы, и полощу рот. Чищу зубы — мятная паста помогает избавиться от привкуса тошноты.

Сколько времени? Вдруг сейчас зайдёт мать и обнаружит меня такой: растрепанной, испуганной, с синяками по всему телу.

«Она не может войти в номер без ключа», —успокаиваю себя, чтобы разобраться хотя бы с одной проблемой.

Волосы собираю в пучок, чтобы мокрые локоны не лезли в лицо, и постепенно начинаю соображать, заставляя мозг активно работать.

Хорошо. Мы целовались. Мы целовались, потому что были пьяными. Очень пьяными. Достаточно правдоподобно? Закусываю губу и опускаюсь на мягкую кровать прямо в полотенце — ткань приподнимается, и я снова вижу след от укуса, чёрт бы его побрал.

Бросаю взгляд на часы на прикроватной тумбочке и с облегчением понимаю, что время едва близится к пяти утра. У меня есть четыре часа, чтобы всё обдумать и решить, что делать. Хотя исход, очевидно, только один: забыть об этой ночи, как о страшном сне. Но думать об этом как о ночном кошмаре — это лицемерить перед собой. Пусть.

Ложусь на кровать. Пытаюсь глубоко дышать, чтобы успокоить расшалившиеся нервы. Сейчас мне нужно встать, одеться, а затем поспать. Голова болит от недавно выпитого алкоголя, меня всё ещё мутит, несмотря на то, что вырвало несколько минут назад. При мысли об этом на языке снова возникает кислый привкус салата. Хорошо, что не привкус кофе, сигарет или чем там пахнет Шистад.

Отыскав в чемодане пижаму с короткими шортами и майкой — отличный обзор на каждую отметину на теле, — я снова заползаю в постель и просто лежу с закрытыми глазами. Мысли со скоростью света сталкиваются друг об друга и издают звонкий раздражающий звук, отдающий острой болью в висках. Это просто невозможно терпеть, но через некоторое время я снова проваливаюсь в сон. Мне снятся бесконечное касание губ на шеи, груди, животе и карие, потемневшие глаза с расширенными зрачками.

***

В десять тридцать, как оповещают меня часы, кто-то настойчиво стучится в дверь, и у меня возникает чувство дежавю. Едва открыв опухшие от недосыпа глаза, я судорожно соображаю, как скрыть синяки от нежеланного гостя. Заматываюсь в одеяло и немного взвинченной походкой иду ко входу. Открываю дверь и смотрю на пустой порог. Выглядываю в коридор сквозь щель и вижу, что стучатся не ко мне, а в соседний номер. К Шистаду.

Я узнаю профиль Томаса, что молотит в комнату своего сына. Лицо у него перекошено то ли от гнева, то ли от отвращения. Я вздрагиваю, но не отхожу от своей щели. Неужели Томас узнал о том, что произошло сегодня ночью? Если знает Томас, то знает и мать. Не могу представить, что будет с нами. В смысле, со мной и с Шистадом. Бр.

Дверь открывается спустя долгих тридцать секунд. Я не вижу Криса сквозь щели, но всегда невозмутимый Томас становится чуть ли не багровым от ярости. Это очень, очень плохо.

— Доброе утро? — хриплый голос Криса едва доносится до моих ушей, поэтому вся напрягаюсь и подаюсь вперед. Мне нужно быть готовой.

— Ты, — шипит Томас и тычет в парня пальцем. Мне становится нехорошо, — ты снова сделал это.

— Что это? — переспрашивает парень, и я не могу понять, он придуривается или вправду не понимает о чем речь. Неужели сегодняшняя ночь для него ничего не значит? И что имел ввиду Томас, когда сказал снова? Мой мозг начинает обрабатывать новую информацию, но я тут же прерываю себя. Мне всё равно. И для меня это ничего не значит. Мы оба были слишком пьяны, чтобы хоть как-то анализировать собственные действия.

— Ты ходил в город, чтобы купить? — спрашивает Томас. Его кулак сжимается, и я начинаю думать, что он вполне может ударить Криса.

— Не имею представления, о чем ты говоришь, отец, — спокойно отвечает Шистад.

Удивительно, как он остаётся таким невозмутимым. Видимо, он продал душу дьяволу за способность контролировать эмоции.

— Покажи руки, — требует мужчина. Я совершенно теряюсь. Зачем? Там есть засосы? Крис надел футболку?

Я вижу обе руки Шистада, ладони сжаты в кулак. На несколько секунд повисает тишина.

— Ничего не нашел? — интересуется Крис, и я буквально чувствую его ухмылку.

— Пальцы, — злобно шипит Томас. Он осматривает ладони сына, а затем отталкивает их от себя. — Если я узнаю…

— Больше доверия, папаша, — прерывает его Шистад и захлопывает дверь, не дождавшись ответа. Я тихо притворяю створку, надеясь, что осталась незамеченной.

Из этой ситуации ясно одно: ни Томас, ни мама ничего не знают. И тут я выдыхаю, даже не заметив, что задержала дыхание.

***

Спуститься вниз я решаю только к обеду: во-первых, встретиться лицом к лицу с Шистадом кажется чем-то за гранью возможности, во-вторых, я никак не могу понять, что мне делать с чёртовыми засосами. Отметены, рассыпанные по всему телу, горят на мне, как клеймо, чуть ли не лбу написано: «Я трахалась с Кристофером Шистадом». Хотя вряд ли то, что произошло, можно назвать громким словом «трахались». Мы целовались, а потом… Вместе уснули. Это точно был не секс в прямом смысле этого слова. Но это было что-то другое, о чём думать мне совершенно не хочется.

Мать уже заходила ближе к одиннадцати утра, и я просто сказала, что у меня болит голова: мы вчера поздно вернулись — она и так это знала, — я не выспалась, от этого и мигрень. Мне самой слабо верилось в эту легенду, но Элиза просто кивнула, поджав губы, и сказала, что они ждут меня к обеду.

Я стою у зеркала, критически рассматривая собственно одеяние. На улице невыносимая жара, а я напялила штаны, пусть и хлопковые, и белую хлопковую блузу. Выглядит этот наряд не так уж хорошо, но по крайней мере скрывает чёртов след от чёртовых зубов Шистада на ноге и груди. Над шеей пришлось поработать с помощью косметики, но неумелая рука смогла лишь косвенно скрыть алые кружки, остальную работу я оставила волосам. Самое ужасное — то, что каждый участок кожи, к которому прикасались руки Шистада, болит, саднит и тем самым порождает воспоминания, яркие вспышки в моей голове.

Отгоняю навязчивые, совершенно ненужные мысли и пытаюсь представить, что же мне со всем этим делать. Вероятно, стоит притвориться, что ничего не было. А было ли что-то?

Я спускаюсь на первый этаж — на веранде за столиком на четыре персоны уже все сидят и ожидают только меня. Я сосредотачиваю взгляд на матери: она одета в зелёное платье, волосы собраны в пучок. Глаза — чёртовы предатели — лишь мимолётно замечают Шистада, на нём хенли с длинными рукавами черного цвета, и про себя я злорадно осознаю, что ему тоже есть что скрывать. Укус на ноге тут же начинает пощипывать. Не здороваясь, сажусь напротив Томаса и разглядываю содержимое тарелки. Кто-то уже заказал за меня ризотто, но я чувствую лишь запах сидящего рядом парня: кофе, никотин и совсем немного гель для душа. Пьянящий аромат. Сглатываю слюну. Невозможно есть, когда из-за эмоций тошнит, а внизу снова затягивается узел. Я просто невообразимая идиотка. Крис даже не смотрит на меня. Я не понимаю, что хуже: его нарочитое безразличие или привычные шуточки. Ведь ничего не изменилось? А почему должно было измениться?

— Какие планы сегодня вечером? — спрашивает Томас, к моему удивлению. В голове тут же вспыхивает утренняя сцена у номера Шистада. О чём они говорили?

Я предусмотрительно отмалчиваюсь, хотя не уверена, что вопрос был задан Крису. Парень просто пожимает плечами — я замечаю это движение лишь периферическим зрением.

— Схожу на пляж.

— Ева, ешь, — приказывает мать, указав на мою тарелку, и я вяло ковыряю рис и грибы. Меня сейчас стошнит. — Составишь компанию Кристоферу? — тут же предлагает Элиза, слегка повысив голос, чтобы за столом её услышали все.