Мне не нравится чувствовать себя так паршиво, и в какой-то степени это эгоистично, но успокоить собственный разум, убедить его в отсутствии беспокойства практически невозможно. Мои панические атаки всегда были оружием массового поражения, потому что они моментально разрушают любые позитивные мысли и надежду на скорейшее выздоровление. Врачи всегда говорили, что мои нервы слишком шаткие, чтобы выдерживать слишком много стресса, но каждый раз мне удавалось спасти себя от состояния крайности. Порой это казалось невозможным, прямо как сейчас, но я всегда выбиралась. Нужно лишь заставить свой мозг сконцентрироваться на чем-то другом, найти якорь.

Понимаю, что начинаю задыхаться, поэтому судорожно хватаю ртом воздух, но кислород отказывается проходить сквозь глотку, словно в горле стоит пробка, тщательно закрывающая клапан. В глазах темнеет, и я практически не различаю предметов вокруг себя, когда падаю на пол. Я на ощупь пододвигаюсь к креслу, спиной упираюсь в твердую поверхность. Мысли мечутся и разбегаются, словно тараканы на свету. Я просто обязана стабилизировать состояние, иначе это будет крах, полное выключение мозга. Так говорят врачи.

Закусываю губу, переставая втягивать воздух через рот, на языке тут же чувствуется металлический привкус крови, но я упорно пытаюсь дышать через нос, зная, что это должно помочь. Соображаю с трудом, но удерживаю мысль о том, что мне нужно активировать работу легких. Это похоже на борьбу с самой собой, потому что тело вступает в схватку с рассудком, потеря которого должна настать в ближайшие минуты.

Мне нужен человек, который за шкирку вытащит из этого дерьма. Раньше моим спасителем был отец, а теперь его просто нет. Нет того, кто мог бы встряхнуть и сказать что-то, что заставило бы дыхание вернуться в норму. Я наедине со своим безумием, и оно отвратительным отражением смотрит на меня снизу вверх, растекаясь грязной черной лужей под ногами. Вода подступает и достигает уровня коленей. Через пару секунд я могу просто захлебнуться. Конечно, есть выход. Нужно плыть. Но правда в том, что я так и не научилась плавать, потому что всегда был спасательный круг в лице отца. Теперь же я оказалась посреди самого глубокого озера страха, мои ноги опутывает тина и тянет на дно, но я просто не могу утонуть. Я обязана перед собой. Хотя это слабое утешение. Просто нужен якорь.

Что-то холодное касается моего плеча, и я дергаюсь в ужасе, тут же ударяясь спиной о кресло, отчего боль паутинкой расползается по ушибленной области. Это холодное, словно щупальца, хватает меня и встряхивает. Но я всё ещё не могу дышать. Я думаю, когда уже закончится кислород, потому что выбраться из этого дерьма просто невозможно. Паника — это неконтролируемый процесс.

— Ну же… — слышу я, но голос звучит будто сквозь толщу воды. По силе звука я понимаю, что это «холодное» пытается достучаться до меня не в первый раз. Я пытаюсь сосредоточиться на тоне говорящего, но это кажется совершенно бесполезным. Холод от прикосновения перетекает на предплечье уже с обеих сторон, он охватывает меня и вновь встряхивает, а я бешено мечусь и машу головой, пытаясь сбросить наваждение. Я уже забыла, что же заставило организм погрузиться в крайнюю степень стресса, и просто думаю о том, что чужие прикосновения чувствуются более отчетливо, чем отсутствие кислорода. И потом возникает ток. Он медленно, будто дразня меня, протекает по коже и вибрирует на кончиках пальцев. Я уже не понимаю, отчего меня трясет: от панической атаки или от тесного контакта кожа к коже. Именно это электричество наталкивает на мысль, что чем-то холодным были руки Шистада, и его ладони всё ещё на моих предплечьях. Когда я понимаю, кто это, сосредоточиться становится легче.

— Ева! — кричит Шистад, и на задворках сознания я улавливаю, что он не растягивает первую гласную в моем имени, как делает это обычно, а просто бешено выплевывает буквы, пытаясь достучаться.

— Ты слышишь меня? — его голос неконтролируемо громкий, но это действительно помогает. В глазах всё бежит мелкой рябью, но я невербально чувствую, где находится парень. Меня всё ещё потряхивает.

Первый глоток воздуха заставляет закашляться и согнуться пополам, потому что меня тошнит, будто я залпом выпила стакан чего-то склизкого. Рука парня перемещается на мою спину, судорожно поглаживая, и холод помогает унять боль от удара о кресло в той зоне.

— Давай же, — сжимая мое запястье, шипит Крис, а я всё свое внимание направляю на этот голос, потому что это, кажется, помогает.

Второй глоток воздуха действует как пантенол на ожог. И он запускает, наконец-то запускает работу легких. Фраза «второе дыхание» уже не кажется такой нереальной.

— Вот так, — видимо, Шистад чувствует, что моё состояние из смертельного переходит в просто критическое.

Другой рукой на ощупь я нахожу ладонь Криса и просто сжимаю её, впиваясь ногтями в кожу. У него точно останутся следы, но я просто не могу контролировать силу. Он молчит и терпит боль. Стискиваю зубы, и воздух со свистом проскальзывает в горло. Это хорошо. Направляю всю силу в руку, сжимающую ладонь Шистада, и это помогает унять дрожь. Я могу дышать и не дергаться. Осталось последнее: вернуть рассудок в спокойное русло.

Подаюсь назад, пытаясь сфокусировать зрение, и спиной упираюсь в грудь Криса, чувствуя лопатками его крепкие мышцы. Быстро моргаю, чтобы согнать пелену, а затем закрываю глаза и делаю глубокий вдох.

— Просто отпусти. Отпусти эмоции, — шепчу сама себе, но со стороны это звучит, наверное, не членораздельно.

На выдохе открываю глаза, и, о чудо, я снова вижу свет. Мир всё ещё смазан, но сознание аккуратно встает на место, будто запчасти плавно входят в пазы. Да, вот так.

Грудь Шистада быстро и мощно вздымается, будто вторит моему дыханию. Я снова прихожу в себя.

Первое, что чувствую, — это запах. Аромат кофе. Концентрированный, мой личный кайф. Оказаться в объятиях старого друга после такого истощения — лучшее лекарство.

— Я хочу кофе, — шепчу я первое, что приходит в голову.

— О боже, — парень закатывает глаза и поднимается.

Он подает мне руку, помогая встать. Ноги еще немного потряхивает от недавней панической атаки, поэтому я принимаю помощь Шистада. Он пару секунд смотрит на меня, видимо, оценивая состояние. Я пытаюсь не глазеть на парня, но он без футболки, а подтянутый живот притягивает взгляд на автомате. Взор непроизвольно скользит ниже, отмечая косые мышцы внизу. Про себя я в который раз отмечаю, что парень выглядит привлекательно, но тут же осуждаю себя за глупые мысли.

— Ладно, пошли сделаем тебе кофе.

После кружки кофе и уютного молчания я полностью прихожу в себя и удивляюсь собственной вспыльчивости. Видимо, сказывается накопленный стресс, и в какой-то момент чаша просто переполнилась. Шистад также пьёт кофе, и я полностью расслабляюсь рядом с ним, хотя в голове еще жужжат неловкие мысли о том, что парень застал в таком состоянии. Осушив свою кружку, я поднимаюсь, чтобы вымыть посуду, и слышу, как в коридоре открывается дверь. Через минуту в проеме кухни показываются Элиза и Томас. Лица у них чересчур довольные. Они чуть ли не одновременно здороваются с Шистадом, предпочитая оставить меня без приветствия, но я никак не реагирую на данный факт и думаю лишь о том, как побыстрее уйти в свою комнату, потому что минуты тишины закончились.

Поставив кружки сушиться, я проскальзываю в коридор, хотя взрослые всё равно игнорируют меня. В комнате я плюхаюсь на уже заправленную кровать и с удовольствием вдыхаю запах чистоты. В приоткрытое окно проникает свежий воздух, а вместе с ним и легкий сквозняк. Беру телефон со стола и просматриваю новые сообщения от Эмили, которые пришли, пока я была наверху. Набираю номер подруги, решив, что лучше позвонить, чем писать, и, пока жду ответа, рассматриваю потолок. Болтаю ногой, свесив её с кровати. Чувствую себя уставшей, хотя доза кофеина — первая за несколько лет — дарит прилив бодрости. Создается впечатление, что атмосфера этого дома просто высасывает из меня силы, подобно пылесосу, который затягивает в трубу всё, что попадется на его пути. Словно я какая-то соринка в коротком ворсе ковра, и кто-то упорно хочет меня убрать, а я как на зло прилипла, будто жвачка.