– Па, она на первый этаж поехала! – крикнул Степа, увидев, как закрываются двери лифта.

– Там ее и сцапают, можно не торопиться.

Торопиться в таких учреждениях трудно – офисные лифты неповоротливы, в отличие от проворных офисных работников. Степа и папа сели наконец в кабину лифта, и отец вдруг обнял сына, чего давно уже не делал – мешали то ссоры, то плохие оценки, то мамина педагогика.

А девушка действительно спустилась вниз, к проходной, но по суете, по нервной атмосфере (а у воров чутье развито лучше, чем у всех остальных) поняла, что здесь уже все оцеплено. Она побежала к лифту. А Степа с папой только приехали. На их глазах двери лифта с девушкой закрылись. И лифт мчался уже на последний этаж. В этот момент Степе вдруг показалось, что лифт тоже в сговоре с преступниками – из неповоротливого офис ного лифта он вдруг превратился в воровской, мчащийся на скорости погони лифтище.

– Па, в погоню! – заорал Степа. Он, как и всякий мальчишка, мечтал о таком всю свою мальчишескую жизнь. Папа даже не успел опомниться, как Степа уже мчался по лестнице. Как все мальчишки, он не раз соревновался с лифтами и, конечно, всегда выигрывал. Но теперь это было не просто праздное соревнование. Это было то, ради чего любой мальчишка соревнуется с лифтами всю свою мальчишескую жизнь.

– Степа! – кричал папа, с трудом пытаясь угнаться за сыном.

Папа был стройный, моложавый, но все же ему было уже не четырнадцать, наоборот – сорок один. И бежать было трудно. В детстве он наверняка соревновался с лифтами и тоже, конечно, выигрывал. Но потом… В этом проклятом банке забыл о такой простой и важной тренировке, которая непременно пригодится. Папе было уже наплевать на сумму с нулями, наплевать на эту воровку, он боялся только одного – чтобы она не причинила вреда самому любимому, самому славному мальчугану на свете, у которого такая же рыжина в непослушных волосах, и такая же форма пальцев (снизу пухлые, а сверху тощие), и такие же чуть кривоватые ноги (потому что их предки, наверное, много ездили на лошадях), и такие же чуть сросшиеся на переносице брови, и такая же форма носа с аккуратной горбинкой (на эту горбинку можно класть спички – не упадут, проверено).

– Степа, стой!

Лестница была нереально длинной, казалось, она упирается в самое небо. Избитый образ. Избитый до тех пор, пока это образ. А если это реальность?

Папа увидел, что Степа влетел в чуть приоткрытую дверь. Наверное, на крышу. На крышу?! Да мама убьет и папу, и сына, если узнает. Все мамы фанатично ненавидят крыши. У папы то ли открылось второе дыхание, то ли выросли крылья. Он выскочил (на крышу?!) вслед за сыном. И вот тут-то и начинается самое интересное…

– Па… мы же бежали снизу вверх, верно?

– Верно.

– Как же так вышло, что мы вышли?..

Степа и папа выбрались из канализационного люка (какая там крыша!) на пустую дорогу, уложенную новеньким, приятно пахнущим асфальтом.

– Па… это же город! Наверное, тот самый город, который построил Иван Грозный. Мы с ребятами читали в инете.

– Что за бред. Здесь же… лето!

Приятно обволакивающий летний зной, раскаленный асфальт и колышущийся от жары воздух. Вот так новости!

– Наверное, асфальт с подогревом, – уверенно сказал Степа.

– Пошли-ка обратно, хватит на сегодня приключений, – отец дернул ручку люка, но люк оказался крепко вжатым в землю.

– Па, да такой шанс раз в жизни! Это же неоткрытый город!

– Ага, у меня там растрата на столько нулей, что ни один твой репетитор такого числа даже в учебнике не видел! – заорал папа и уже шепотом добавил: – Голова трещит.

– Ну пошли посмотрим! Надо людей найти. По-другому не выбраться. Люк крепко заело.

– Откуда ты знаешь, что крепко?

– Если даже мой самый сильный папа не смог его открыть…

– Подхалим, – папа улыбнулся и потрепал Степана по волосам, которые горели на летнем солнце приятной рыжиной.

Степа и папа шли по пустым улицам странного города. Архитектура этого городка не просто поражала, «сносила башню, крышу и просто голову» (как выразился Степа). Папа был более классичен в определениях и все время повторял: «Поразительно!»

Перед Степаном и папой предстало поразительно высокое здание, которое упиралось в жаркое ярко-синее небо. Здание причудливой формы, которое давило сверху и вместе с тем как бы приглашало взлететь вверх!

– Папа, смотри!

Степа смотрел в противоположную от гигантской постройки сторону – там виднелся чудной мост, который вел к удивительному дворцу, отдаленно напоминающему архитектурные итальянские шедевры. Мост был длинным и вместе с тем каким-то хрупким и миниатюрным, и, казалось, он содержит в себе какую-то заманчивую тайну. Папа и Степа, завороженные увиденным, двинулись к мосту. Как только они ступили на мост (который при ближайшем рассмотрении оказался не таким уж громоздким), земля ушла у них из-под ног (и вовсе не в переносном смысле!).

Мост вдруг ожил, задвигался и понесся на другую сторону реки. Папа, конечно, испугался. Он был уже в том возрасте, когда страхи быстро захватывают человека. А Степа был счастлив, не чувствуя никакой угрозы. Мост несся легко, не быстро, не медленно, как хороший современный лифт, – и Степа мог разглядеть этот удивительный город, который был буквально усыпан шедевральными зданиями разных форм и размеров.

Папа тоже смотрел на все это великолепие, и страх от движущегося моста постепенно отступал. Небо сливалось с водой, казалось, что они отражаются друг в друге. И Степа, вспомнив мамины платья, вдруг подумал, что небо здесь облакотного цвета. А можно ли так сказать о небе? Облакотного цвета? Ведь облакотный – это цвет облаков. А небо и так состоит из облаков? Эти мысли пронеслись в голове Степана вихрем и растворились в облакотном небе.

– Пап, это же просто… просто слов нет! Па, я телефон в твоем кабинете забыл, щелкни меня на свой. Эта фотка взорвет инет!

Папа полез в карман пиджака и обнаружил, что телефона нет.

– Наверное, выронил, когда бежал… Вот невезуха.

Без телефона сразу стало как-то неуютно. Все-таки телефон – это уже часть тела, и без этой части трудно обходиться.

Мост доставил своих пассажиров прямиком к великолепному дворцу.

Возле дворца росли необыкновенные цветы и деревья. Цветы были похожи на розы, но их разнообразие и буйство красок (пастельных или кислотно-ярких) поражали. Деревья вроде бы тоже напоминали привычные плодовые, но вот плоды были необычные. И цвет, и запах – все другое, все удивительное! В конце концов и папа, и Степа устали удивляться и даже уже начали скучать по своему совсем неудивительному банку и своей совершенно неудивительной квартире, похожей на зубной кабинет. Степа почему-то вспомнил взволнованную маму и… квартиру, которая так и не стала после ремонта родной и по которой раньше даже не хотелось скучать. Мама говорила, что белые стены, черные кожаные диваны и пустое пространство – это очень модно. И Степа, в отличие от других ребят, не боялся зубных врачей, потому что чувствовал себя в зубных кабинетах как дома.

Папа и Степа вошли во дворец. Ни охраны, ни людей – это уже начинало пугать. Да, удивление и восторг сменил банальный страх.

Та часть дворца, в которую вошли папа и Степа, оказалась библиотекой. Самой патриархальной и узнаваемой библиотекой – с бесконечными стеллажами книг и вкусным библиотечным запахом. Папа не удержался и начал рассматривать полки, зачитывая вслух фамилии.

– Как я от жизни-то отстал… Ни одной фамилии не знаю, – вздохнул папа. – А нет… Вот и Пушкин. Как мало здесь Пушкина-то, всего восемь книг, не то что у других. – Папа взял на угад томик Пушкина и прочитал: – «Влюбленный бес»[1]. Странно, никогда не слышал о таком… Степа, вы не проходите «Влюбленный бес»?

Степа был занят другой полкой и что-то в ответ промычал.

Папа и Степа совершенно растворились во времени. И вот папа жадно, с упоением читал незнакомое, новое для него произведение такого уже привычного, такого с детства близкого Пушкина. Читал, сидя прямо на причудливом мраморном полу библиотеки-дворца. Степа тоже читал.