Дела шли из рук вон плохо. Если в старой школе его били за то, что он очкарик-отличник, то в новой школе Степа получал за то, что он не очкарик – двоечник. Да, да! В новой школе у него резко снизилась успеваемость, ребята здесь уже дошли до «Войны и мира», а Степан все еще застрял на ненаписанном сочинении о Дубровском. Недаром школа первая в рейтинге. Мама верещала о каких-то репетиторах, но их и так уже восемь!

Степа составил новый список проблем:

1. Родители развелись.

2. Не нужно носить очки.

3. Я единственный в классе не ношу очки.

4. Я – двоечник.

5. Друзей нет, а мама не хочет покупать собаку.

Исчезла только шестая проблема – никакого спектакля по мотивам Дубровского здесь никто не ставил, и еще радовало то, что перед глазами не маячит Юрик, как молчаливое и мечтательное напоминание вины.

В первый же день в новой школе Степа схлопотал двойку по истории. Историк Семен Семеныч – молодой и перспективный, недавний выпускник института, в точно таком же костюме, как у Степана (цвета паука, замышляющего преступление), – пытал новенького у доски. Проходили как раз Великую Отечественную войну. Оказалось, что Степа ничего не знает о войне, – все его ответы были Семеном Семеновичем высмеяны. Тогда историк перескочил в глубь веков и начал пытать Степана о роли Александра Невского в истории Руси. И снова беда! Все, что говорил Степа, поднималось на смех. А ведь в прошлой школе у Степана была пятерка по истории!

– Это не твоя вина, видимо, в твоей предыдущей школе учитель не изучал новые факты истории. Ничего, мы тебя подтянем! – историк дружески хлопнул Степу по плечу. – Кто у вас преподавал историю? Небось какой-нибудь мамонт, который вам почитывал книги с истекшим сроком годности?

Степа вспомнил этого мамонта. Ей было лет двадцать пять, не больше, она была белокурая, веснушчатая и всегда носила однотонные платья в пол насыщенных цветов. Девчонки даже бросились ей подражать в этом. Звали ее Вера Антоновна, и на общих фотографиях с классом даже трудно было угадать, где же учительница.

– Вера Антоновна, – сказал Степа.

– Вера?.. – Семен Семеныч, который имел молодежно-фамильярную привычку сидеть на школьном столе, этим самым демонстрируя близость «к народу», даже соскочил со своего места от удивления.

– Вера Гурьянова?

– Я не помню фамилию, – честно признался Степа. Он, как и большинство учеников, не знал фамилии своих преподавателей. Фамилии им заменяли устойчивые сочетания – имя-отчество, – что сохранялись в памяти на всю жизнь.

– Ну, Верочка, – занервничал Семен Семенович. – Зеленое или красное платье до пят, да?

– Иногда желтое, – улыбнулся Степа.

– Она! Мы же вместе учились! – Семен Семенович улыбнулся каким-то далеким и приятным воспоминаниям. – А ведь мы чуть не поженились. Но это было невозможно… Мы так часто ссорились. А за неделю до свадьбы, дернул меня черт, заговорили об Александре Невском. У нас очень разные взгляды на Александра Невского. В общем, она отменила свадьбу. А я не возражал. Вам это пока трудно понять… Но люди, которые по-разному относятся к Александру Невскому, не могут пожениться…

Девчонки, конечно, начали перешептываться. Как же так? А любовь? Им было очень трудно понять, что из-за такого пустяка можно потерять любовь. Настоящую любовь. А судя по задумчивой улыбке Семена Семеновича, любовь была настоящей.

– Так что, ребята, не влюбляйтесь в парней и девчонок из класса Верочки… Все равно из этого ничего не выйдет!

Звонок прозвенел вовремя. И все ж таки не вовремя!

Степа думал о том, как странно все вокруг устроено. Удивительно, что Вера и Семен Семенович учились в одном вузе и при этом так по-разному понимали историю… Как же быть Степе, кому верить? Верить почему-то хотелось Вере Антоновне. Может, потому, что у нее такое имя, в которое так верится.

Мама не знала о проблемах Степы в новой школе (тем более у него не было ни синяков, ни разорванных рубашек – одноклассники Степана были все сплошь отличники и поэтому гнобили его интеллектуально – придумывая ему все новые и новые словесные оскорбления от «дохлой рыбы» до «Акакия Акакиевича», намекая на главного героя из гоголевской «Шинели»). Ну а мама пребывала в счастливом ощущении того, что она может спокойно заняться своей депрессией, вы званной разводом, – у сына-то все в порядке.

Вечером, за молчаливым ужином, Степа осмелился спросить маму:

– Мам, а Александр Невский был хороший?

– Невский? Полководец? – машинально переспросила мама, думая о чем-то совсем другом. – Пожалуй. Он много делал для Руси, победил крестоносцев. Его даже возвели в лик святых за его заслуги перед Россией.

– А папа тоже так думает?

– Ну конечно!

– А почему же вы тогда развелись?! – закричал вдруг Степа.

Мама молча промокнула губы салфеткой, встала и вышла из-за стола. Конечно, отсутствие логической связи между вопросами она списала на подростковый возраст.

Степа до сих пор не понимал, почему же развелись его родители. Да, они часто ссорились. Но Степа привык к этому. Папа был все время не в духе, срывался на маме. Мама отвечала в таком же тоне. И все эти склоки были нескончаемыми и ужасно предсказуемыми. Степа уже знал все злые и острые слова, которые родители скажут друг другу. И, лежа в постели, тихо, одними губами озвучивал реплику за репликой…

– Если бы не ты… Если бы не ты со своим проклятым нытьем: хочу то, хочу это, хочу квартиру, хочу машину… Прорва! Старуха из «Золотой рыбки»! Я был бы… – папа не мог найти от обиды слов, а Степа уже тихонько шептал сам себе: «другим человеком». – Я был бы другим человеком. Я трачу свою жизнь… Я сгораю на работе… На твои вот тряпки, на новые унитазы и стены… Да пропади все пропадом!

– Нет, это все ты… все ты… – мама рыдала и не могла закончить фразу. А Степа уже шептал сам себе: «сломал мне жизнь». – Сломал мне жизнь! – наконец находилась мама. – Да я… я… со своей внешностью могла бы прожить яркую интересную жизнь… А вместо этого я всю жизнь на кухне, как проклятая.

Мама и правда была очень красивая – высокая, стройная, с длинными каштановыми волосами и зелеными, как у русалки, глазами. Бабушка со стороны мамы говорила, что она похожа на актрису Анастасию Вертинскую, бабушка со стороны папы говорила, что она похожа на Майкла Джексона, сама мама говорила, что она похожа на Николь Кидман, а Степа, который не знал ни ту, ни другую из названных актрис, считал, что мама никакой не Джексон, а вылитая Кира Найтли. Папа ничего не говорил. Он всегда считал маму самой красивой, самой взбалмошной и самой ленивой. В самые острые моменты скандалов папа кричал примерно следующее: «Ты ничего не делаешь! Ты мне даже бутерброда ни разу не приготовила!» Мама на это отвечала: «Я тебе не повариха!» И продолжала принципиально не готовить.

И все-таки в день того последнего скандала между папой и мамой в злых и громких диалогах появилась еще одна фамилия – Игорь Суржиковский (это был последний скандал между ними как между мужем и женой, потом они уже ругались как бывший муж и бывшая жена).

– Да если бы не ты, – кричал папа, – я бы стал как Суржиковский… Я бы… я бы что-нибудь написал.

Дело в том, что папа прочитал книгу своего школьного приятеля – Игоря Суржиковского. Книга была замечательная, получила все возможные призы и вообще была признана почти шедевром («почти» потому, что все же этой книге чего-то недоставало – то ли слог простоват, то ли финал скудноват). Но сюжет был настолько новый и захватывающий, что уносил читателя в другие миры, не бытовые, не однообразные, не украденные из других книг, а придуманные свежей и умной головой. Прочитав книгу, папа загрустил, позвонил Суржиковскому и пригласил его в гости. Для папы была большая честь, что в его дом придет такой большой писатель (и предприниматель по совместительству). Папа умолял маму приготовить что-нибудь вкусное, но она наотрез отказалась (было произнесено коронное «я не повариха», послышался громкий хлопок дверью).