Федор Иванович огляделся вокруг, а затем взглянул на Николаева. Тот со своим отрядом продолжал отступление. Он прошел мимо дверей палаты номер один, затем мимо дверей палат номер два, три и четыре и остановился возле дверей процедурного кабинета.

Открылись двери одиннадцатой палаты, и в коридор за спины Анны, Валентины Петровны и Федора Ивановича вышли Андрей, Александр Евгеньевич и Олег Олегович — невольные слушатели рассказчика, которого отряд Николаева казнил на их глазах.

— Что-то ты мутишь воду, — заметил старик. — Я уже начинаю злиться на самого себя, что позволяю тебе говорить.

— Так убей меня, чего стоишь? — крикнул Николаев. — Ваша беда в излишней самоуверенности. Один из вас за это уже поплатился.

— Хорошо, — сказала Анна, — выкладывай свой козырь.

— Я могу убить вас всех разом, — заявил Павел Петрович. — В течение одной минуты. Вы верите в это или нет?

— Сказать можно, что угодно, — ответила на это Анна.

Николаев кивнул.

— Хорошо. Я так понимаю, что вы все исключаете такую возможность. Что ж, давайте поспорим, что я убью вас всех силой своей мысли.

Рассказчики переглянулись и прыснули со смеху. Ученики, стоящие за их спинами, тоже засмеялись.

— Николаев, вы что, сдурели? — прошептал Лебедь. — Это и есть ваш план?

Павел Петрович нажал на ручку двери процедурного кабинета и подумал: «Вот и все, я сам себе подписываю смертный приговор».

— Я один бросаю вам всем вызов, — сказал он и вошел в процедурный кабинет, встал посередине его и заговорил так, чтоб его было слышно всем. — Я уверен в том, что смогу убить вас силой мысли быстрее, чем это сделаете вы.

Федор Иванович и Анна осторожно заглянули в кабинет, пытаясь понять, в чем же подвох, и несмело вошли в него. За ними через проем дверей еле протиснулась Валентина Петровна.

— Он блефует, — сказала она. — И скорее всего, зачем-то тянет время.

— Хватит нам морочить голову! — строгим голосом сказала Анна.

На пороге кабинета появились Андрей, Александр Евгеньевич и Олег Олегович. За их плечами показались головы учеников Федора Ивановича, Анны и Валентины Петровны.

— Давайте-давайте, заходите все неверующие, — пригласил их Николаев. — Представление дважды повторять не буду.

Приглашенные не заставили себя долго ждать и вошли в кабинет.

— Согласитесь, любопытство — это такая заразная штука! — произнес Николаев и закрыл двери. — Вы все здесь столпились и смотрите на меня. Вам всем до одного интересно, что же будет дальше.

— Кончайте его, — приказал Федор Иванович. — Мне не нравится то, что он нас всех, как маленьких, заманил в одно небольшое помещение.

Николаич, Игоревич и Жабраков вновь собрались на кухне за столом. В этот раз они наполнили кружки свежезаваренным кофе. Жабраков треснул ладонью по затылку Игоревича.

— Давай чайку попьем! Присоединяйся к нам! — вспомнил он его слова. — Ишь, какой ты добрый!

Игоревич виновато улыбнулся.

— А я… А что я? Я добросовестно проводил рекламу чая, чтоб он никаких подозрений не вызывал. Даже лишнюю кружку выпил.

— Я… я… головка от …я, — искренне возмутился Жабраков. — А я вижу взгляд Ивана Сергеевича, такой тяжелый, мрачный. Он смотрит на меня нехорошо, и мне становится все хуже и хуже… Ну все, думаю, писец! Приплыли!

За входными дверями раздались голоса людей, и прогремел голос Максима Викторовича:

— Не переживайте, я обо всем договорюсь.

Дверь распахнулась, и на кухню вошли Магамединов, Круглова и Оля.

За ними остановилась большая толпа людей, которые о чем-то оживленно разговаривали и пытались через плечи и головы впереди стоящих заглянуть внутрь помещения.

Максим Викторович сделал несколько шагов вперед.

— Николаич, привет! — крикнул он.

Начальник мастерской вскочил со стула, схватил со стола пустую кружку и замахнулся ею на Магамединова.

— Пошел вон отсюда, говнюк! — заорал он. — Я тебе в прошлый раз хотел голову открутить. Да не успел.

— Ты чего это, Николаич? — растерялся Магамединов.

Николаич грозно махнул кружкой перед его носом.

— Он еще спрашивает, подлец! — возмущался начальник мастерской. — Говорит мне: Николаич, дай хлеба, и как-то озабоченно смотрит по сторонам. Я только отвернулся, чтоб отрезать ему кусочек, а он уже на стул запрыгнул. Я поворачиваюсь, а эта скотина поливает в кастрюлю с борщом. Затем застегивает ширинку и говорит: ладно, Николаич, хлеба не надо, я, в принципе, не голодный. Ну, вы представляете, какое чмо…

Магамединов смущенно улыбнулся и виновато посмотрел по сторонам. Круглова с удивлением на лице уставилась него.

— Я, наверное, много чего интересного пропустила. Да, Максим?

— Да… Да это… Николаич, тебе померещилось, наверное, — промямлил Магамединов.

— Конечно… Мне ж всегда все мерещится. Я кастрюльку отставил, если хочешь, давай разогрею.

— Нет, не надо! Спасибо!

— Да ладно, с кем не бывает, — встряла в бурный разговор Круглова. — Поругался, Николаич, и хватит. Люди голодные, как черти… Давай для них что-нибудь придумаем…

За ее спиной неожиданно для всех собравшихся раздался голос Варвары Семеновны:

— Хватит тут ему хозяйничать, пускай выметывается отсюда к чертовой матери. Я сама есть приготовлю…

Николаич застыл на месте с открытым ртом, пустая кружка выскользнула из его рук, упала и раскололась на несколько частей.

— Как тебе не стыдно?! — зажужжала поседевшая женщина. — Я пропала, а ты даже не волнуешься. Я проторчала столько много времени в гниющей подземной камере — мог бы хоть поискать меня что ли….Сидишь тут и чаи распиваешь!

Николаев встал у окна, которое снаружи было покрыто ледяной пленкой, мерцающей неприятным ярко-синим светом.

— Не спешите меня убивать. Моя гибель вам не даст никаких преимуществ. Я уже поставил вам мат в три хода. И погубили вас, друзья мои, две вещи: элементарная самоуверенность и нежелание считаться с обыкновенными правилами техники безопасности.

Федор Иванович взглянул на Анну, та улыбнулась ему и покрутила пальцем у виска. Сей жест означал, что их клиент с перепугу начал бредить.

Мудрая Валентина Петровна сразу же стала смотреть по сторонам. Кушетка, рабочий стол, шкаф с медикаментами, мусорное ведро, наполненное какой-то бумагой и ватой. Ничего подозрительного она не увидела.

— Знаете, мы ведь тоже этим постоянно грешим, — продолжил раскрывать свою мысль Николаев, — милиционеры не всегда надевают тяжелые бронежилеты, надеясь, что перестрелки не будет. Токари не надевают очки, а химики — противогазы. Ай, ничего не случится, уверен каждый из них. Сто раз ничего ни случалось, и в этот раз не случится.

— Все, мне надоело смотреть на твой дохлый номер, — заорал Федор Иванович.

Павел Петрович быстро поднял руки к верху.

— Секундочку! Я тоже умею, как и вы, — выкрикнул он и хлопнул в ладоши. — Хоп!!! Мои хорошие!

Ничего не произошло. Все замерли в замешательстве. На серьезных лицах трех рассказчиков стали медленно появляться улыбки. А на лице Николаева — отчаяние и страх.

— Бобров, врубай музон! — заорал он, что есть мочи. — Ты, что совсем оглох?!!

За стеной раздался голос Боброва.

— Никак нет, Павел Петрович! Желаю удачного прослушивания.

Тишину кабинета резко разорвала оглушительная музыка. Со свистом открылась дверца шкафчика для медикаментов, и все рассказчики успели увидеть в нем огромный динамик, из которого ревела какая-то рок-группа.

— На ваши чувствительные ушки я бы посоветовал надевать что-то посерьезней, — пояснил своим врагам Николаев.

Рассказчики и их ученики, а также ученики «Гаденыша» мгновенно схватились за уши. При таком уровне шума эти твари уже ничего не могли изменить. Они согнулись пополам и завизжали, как свиньи на бойне.

Оглушенный таким ужасным ревом, Николаев поднял кушетку и заметил под ней еще целую кучу вопящих динамиков. Он схватился за уши и закричал вместе с рассказчиками. Ему показалось, что с каждой секундой рев становится все громче и громче.