Было весело, но как-то жутковато. Юра угощал гостей насоленными Галкой грибами, настойками собственного приготовления. Гостям это нравилось, они лезли целоваться к Юре, приглашали в гости в Москву, Суходольск, Киев, Комсомольск-на-Амуре.

В душе Юра не одобрял образа жизни, который вел Главный инженер, но он любил Евгения Семеновича и все прощал ему. Дымов любил Громова за те качества, которых не было у него самого: за жизнерадостность, уверенность в себе, умение нравиться людям, за грубоватый юмор. За то, что главный инженер все понимал с первого взгляда и видел человека насквозь.

Но самое главное – Дымов был безмерно благодарен Евгению Семеновичу за этот лес, за домик, за птиц, которые клевали из ладони, за белку, за Галку, подарившую ему два счастливых месяца…

Иногда, правда, они спорили с главным инженером. В основном о смысле жизни.

– Я многому научился у животных, – говорил Юра. – Они чище и лучше людей. Мне кажется, надо жить так, как они: без подлости, без суеты. Естественной жизнью. Животное никогда не сделает подлости себе подобному. Да, оно убивает, но оно не знает, что это убийство, и поэтому убийство не считается убийством. В сущности, все животные в своей натуре склонны к добру.

– Эх, милый юноша! – восклицал главный инженер. – Добро, добро… Человечество, сколько себя помнит, все твердит о добре, а под прикрытием добра занимается черт знает чем.

Впрочем, спорили Юра и главный инженер редко. Громову было всегда некогда – он занимался гостями, веселил публику, вел длинные деловые переговоры.

Этой же весной Дымов подал документы в лесной институт на заочное отделение.

Весна принесла свои заботы. Надо было чинить крышу и крыльцо, обнести оградой поляну возле дома, чтобы не ушел в лес уже подросший теленок, ловить на реке браконьеров, гонять по лесу мальчишек, разорявших птичьи гнезда.

Потом горячим шаром накатилось лето. Теперь Дымова было не узнать. Тело его окрепло, на руках, ногах появились мускулы, кожа на животе и спине стала упругой. По утрам из зеркала на Дымова смотрел незнакомый сухощавый человек в военной фуражке, похожий на пограничника.

Однажды вечером Дымов вернулся домой и увидел на лужайке перед домом новенький красный «Москвич». Он прошел в дом и натолкнулся на Галку. Она мыла в комнате пол.

– Как ты сюда попала? – спросил Юра.

– У меня ключ был. Ты же не сменил замок…

Галка разогнулась. Она постарела и пополнела, но была все равно красивой. Они уставились друг другу в глаза, но тут из кухни вышел с шампуром в руках Влад.

– Привет, старик, – сказал он.

– Привет, – сказал Дымов.

Сибирский охотник тоже постарел и пополнел, На шампур были нанизаны куски любительской колбасы. Видно, зайцы уходят от «Москвича».

– Как ты тут?

– Да ничего. А ты?

– Тоже ничего.

– Ну, порядок. А мы тебе зайца привезли. В багажнике, в клетке сидит. Настоящий, сибирский. Сам ловил. Ты рад?

– Очень.

– Вот. Я свое слово всегда держу.

– Я рад.

– Давайте за стол, а, мальчики? – сказала Галка.

Влад достал из заграничной сумки, стоявшей под столом, несколько банок консервов, бутылку «Столичной».

– Я привык к «Белой лошади», – сказал Юра,

– Старик, – сказал Влад со вздохом. – «Белая лошадь» – сугубо холостяцкое животное. При семейном образе жизни она отбрасывает копыта.

Они выпили, закусили. Влад все-таки сильно располнел. Теперь, пожалуй, ему не удалось бы встать на голову.

– Давай поспорим, – сказал Дымов.

– О чем? – удивился Влад.

– О чем-нибудь. На щелчки по носу.

– А-а, – вспомнил Влад. – Хочешь отыграться, Я уже, старик, подобными глупостями давно не занимаюсь. Семейная жизнь не располагает. Да и отстал кое в чем.

– Теперь не все умеешь? – спросил Юра.

– Нет. Поотстал малость. Семейная жизнь – машина. Затягивает.

– Хочешь, я на голову встану? – спросил Юра. – На пять щелчков.

– Не, – сказал Влад. – Не хочу рисковать.

– Тогда я без спора встану.

– Не надо, старик, мучиться. Я и так верю.

Но Дымов поднялся из-за стола и встал на голову. Потом он поднял руки, как тогда Влад. Зимой Юра много тренировался, и под конец у него стало получаться.

Галка заплакала.

– Подставь ему нос! – приказала Галка мужу. – Ты проиграл.

– Но я и не собирался с ним спорить! – возразил Влад.

– Все равно подставь.

– Если ты настаиваешь, – пожал плечами сибирский охотник. – На, бей, старик, только не сильно, а то милиция может придраться, скажет – за рулем алкоголик.

– Ладно уж, – сказал Дымов. – Живи.

– Нет, врежь ему! – настаивала Галка.

– Мне не хочется.

– Я тебя прошу!

Юра отпустил Владу в нос пять щелчков, но удовольствия от этого не получил.

Весь вечер Влад ходил за женой по пятам и только перед сном Юре удалось увидеть Галку с глазу на глаз. На веранде.

Галка молча обняла его за шею и прижалась щекой к щеке. Так они постояли немного.

– Вот и кончилась моя юность, – прошептала Галка.

– Быстро же она у тебя кончилась.

– У кого как… У меня вот так…

– Тебе хорошо?

– У меня будет ребенок…

– Это прекрасно, ребенок, – сказал Юра.

– Но я всегда, всегда буду тебя помнить… Ты необыкновенный… И то лето было необыкновенное… Как во сне… Самое мое счастливое лето. Прости меня, если можешь. Я была такой дурой… Прощаешь?

– Прощаю, – сказал Дымов.

– Наверно, мы больше никогда не увидимся.

– Наверно,

– Живи долго, долго…

– Постараюсь. Живи и ты.

В комнате послышались шаги.

– Галка, куда ты запропастилась? – закричал Влад.

Галка отпрянула от Юры, торопливо стала вытирать слезы.

– Я здесь! Здесь! Ведро ищу!

Она еще раз порывисто обняла Юру, достала что-то из кармана брюк.

– На… Это твой ключ.

– Оставь себе на память, – сказал Дымов. – Ключик от счастливого лета.

– Хорошо.

– Я не буду менять замок,

– Теперь это не имеет значения.

– Я все равно не буду менять замок, – сказал Дымов.

– Галка! – опять позвал Влад.

– Иду! Иду!

Она убежала.

Ночью Юра спал на сене в сарайчике для дров. И опять его разбудил на рассвете рокот мотора. Дымов набросил куртку и вышел наружу. «Москвича» уже не было, только плотный след синего дыма тянулся в лес, смешиваясь с несмелым, редким туманом.

Дверь дома была распахнута. Юра взбежал на крыльцо, заглянул в комнату и на кухню.

Дом был пуст.

Юра шел наугад два часа. Потом он повернулся в перпендикулярном направлении и шел еще два часа. Фонарик уже начал сдавать, и тусклый желтый свет почти не освещал дорогу. Дымов стал экономить батарейку, выключал фонарик и осторожно двигался в темноте, нащупывая дорогу ногами, чтобы не упасть в колодец. Сначала он кричал, но было жутко слышать свой какой-то придушенный, ватный голос, не дающий эха, и Дымов перестал кричать.

Скоро фонарик почти перестал давать свет, и Юра выключил его. Он очень устал. Нащупав выступ в стене, лесник сел. Да, не стоило идти в эти проклятые Пещеры. Но Дымову почудилось, что в голосе главного инженера, когда он отказывался показать гостю Пещеры, было сожаление, что гость их не увидит, Юре даже показалось, что Громов несколько раз глянул на него, Дымова, растерянно и просяще, и Дымов решил идти в Пещеры. Он чувствовал, что сегодняшний ночной гость был важной птицей и главный инженер очень нуждался в нем. Вот почему Дымов решил идти.

А может, Громов… может, он… Юре не хотелось додумывать эту мысль. Она была слишком страшна и нелепа.

Дымов попытался настроить себя на страх, даже ужас, но ни страха, ни ужаса не было. Было лишь жалко, что теленок останется сегодня утром не кормленным. Но, в конце концов, когда узнают об исчезновении Дымова, теленка заберут куда-нибудь. Теленок не пропадет. И Тамара не пропадет. Кто-нибудь возьмет. Псина видная.

Было жалко птиц и белку, которые останутся зимой без подкормки.