Но мое внимание было приковано к опрокинутому чану. Оттуда выползла метровая, толщиной с пару моих кулаков змея. Нет, скорее пиявка… Тварь с рогатой головой и присоской вместо рта, рыбьей чешуей, хвостом… нет, хвост заменяла вторая голова, на этот раз рыбья, с выпученными глазами по обеим сторонам и острыми зубами в треугольной пасти. Двигаясь подобно слизняку, существо проворно заползло на алтарь вперед рогатой головой пиявки. Другая, рыбья голова на хвосте, была поднята, глаза злобно озирались по сторонам, а из пасти выстреливал вовсе не рыбий раздвоенный язык.

Когда голова твари дотронулась до ноги Гарзенды, та вдруг застонала низким хриплым голосом. И с такой силой вцепилась пальцами в камень алтаря, что на её руках вспухли вены. Кухарка раздвинула еще шире рыхлые бедра, позволяя животному проползти вверх по промежности, пока голова-присоска пиявки не оказалась на её животе.

Тамбурин гремел, ускоряясь и ускоряясь. Пиявка шарила по круглому животу Гарзенды. Кухарка ёрзала на камне, направляя голову пиявки в район пупка, пока, наконец, той не удалось присосаться к ее телу. Гарзенда застонала. Ей дружно вторили женщины. Пиявка пульсировала, наполняясь кровью кухарки, словно насос, становясь толще и тверже. Вторая же, рыбья голова твари, скользившая по бедрам Гарзенды, внезапно поднялась и с силой вонзилась в ее лоно. Рыбья часть твари проникла внутрь до половины, в то время как голова-пиявка впивалась в плоть женщины, высасывая её кровь. Гарзенда орала. Ей хором вторили подруги, они вскочили и бросились в пляс. Тамбурин неистовствовал.

Безумный бой тамбурина сопровождал рев беснующихся в диком танце женщин. Гарзенда судорожно извивалась на каменном ложе под мощными толчками твари, выла, переходя на хрип.

Кажется, эта оргия длилась целую вечность. Распластанная на камне кухарка, с пеной на губах, закатившимися глазами, мокрая и блестящая от пота сотрясалась в судорогах, а животное в ней часто билось.

Вдруг Гарзенда издала протяжный звериный рев, бессильно уронила руки и ноги и потеряла сознанье от невыносимого экстаза и боли. Голова-пиявка, сосущая кровь из ее живота, отвалилась вниз напившись.

В ту же секунду тамбурин замолк, а женщины остановились. Тело твари все еще продолжало пульсировать, но его рыбья голова, стекая с потоками розовой сукровицы, медленно вываливалась из чрева Гарзенды. Пиявка в полной тишине сползала к подножию камня, оставляя за собой кроваво-слизистый след.

Но, оказалось, это еще не конец, главное действие ожидало впереди. Тамбурин взорвался новой лавиной галопа. Женщины, словно дикие кошки, с визгом набросились на пиявку. Они рычали и рвали существо ногтями и зубами, пожирали еще живую агонизирующую плоть твари. Масса голых тел, вымазанных кровью и слизью, стонала под алтарем, где распласталась бездыханная Гарзенда. Обезумевшие женщины сплелись клубком в апофеозе адского пиршества, так что невозможно было разобрать, чьи конечности свились с чьими, кому принадлежат окровавленные губы, груди, ягодицы или мутные полузакрытые глаза.

Недоеденные части разорванного живьем существа полетели в котел. Жидкость вспенилась, поднялась, словно молоко, перевалилась через край и полилась в костер. Тамбурин заиграл тише, пока вовсе не замолк. Возня и стоны прекратились. Ярко-красное варево лилось, превращая пламя в угли. В ту секунду, когда на востоке посветлевшего неба пробился первый луч расцветающей зари, сигнализируя о конце шабаша и начале нового дня, костер окончательно погас, и обессилившие ведьмы упали на землю.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Признаться честно, я никогда не присутствовал на шабашах деревенских ведьм. И не горел желаньем вернуться.

– Думаю, это самое мерзкое зрелище, которое я видел, – прошептал Йан.

Он отполз от нашего наблюдательного пункта в кустах розмарина и уселся на землю под кроной старого, искривленного временем оливкового дерева.

Я устроился рядом, прислонившись к стволу оливы. И не мог не воспользоваться случаем, чтобы не поиздеваться:

– Йан, а ведь твоя Марго – высшая жрица ведьминского ковена28! Захремар! Представляю, как эти истинные леди голышом отплясывают на шабашах29!

Он поморщился:

– Может быть. Не знаю.

И, как всегда, обидевшись на мои «грубые шутки дикаря», отвернулся.

– Гарзенда – жрица ковена деревенских ведьм, но она – простолюдинка, а мы в шестнадцатом веке, – констатировал я на правах знатока прошлого. – Ее магической силы достаточно для бытовой магии. Но ритуалу открытия ворот и вызову демонов необходимо учиться. Зубрить гримуары Соломона. А Фульк сказал, что она – неграмотная. Следовательно, Гарзенда не сможет открыть ворота. То есть, к сожалению, из числа подозреваемых эту ведьму придется исключить… Что ты ищешь?

Пока я рассуждал, Йан внимательно изучал сухую траву и камни вокруг.

– Этот музыкант в плаще – единственная ниточка на сегодня… Посмотрим, куда она приведет. Вот, нашел!

Он протянул мне руку. На его ладони сложил крылья и лапки крупный скарабей с необычным зеркальным и светящимся в утренних сумерках панцирем.

– Я наложу на этого жука заклятье следопыта. Он проследит, куда отправится тамбурист, и отведет нас к нему.

Прикрыв скарабея ладонью, Йан прошептал заклинание и выпустил жука на волю.

Проводив скарабея в шумный полет, мы отползли обратно к кустам розмарина и выглянули на поляну. Женщины уже успели одеться в длинные темные плащи и помогли подняться пришедшей в себя Гарзенде. Их движенья были плавны, а лица – усталы, они все еще не отошли от транса. Ведьмы разобрали сложенные позади алтаря метлы и, восседая на них, одна за другой, улетели.

Вскоре на поляне остался один тамбурист. Он выкатил из-за камня деревянную тачку, не торопясь, убрал туда пустую кадку и тамбурин. Так и не сняв плаща и капюшона, мужчина побрел прочь от углей потухшего костра и пропал из виду в глубине виноградников.

Заря поднималась над оливковой рощей. Нежно-розовый свет просыпался над вершинами старых деревьев, но нижние, разросшиеся в стороны ветви и толстые стволы с сучковатой корой, еще оставались во мраке. Вернувшись под нашу оливу, в ожидании возвращения скарабея-шпиона мы заснули, укрытые ее тенью, наслаждаясь прохладной утренней свежестью.

Разбудило меня не возвращение скарабея, а беспощадный августовский зной Прованса.

Стряхивая с себя остатки невнятных сновидений, я сел под старой раскидистой оливой. Мои обгоревшие щеки и нос пылали огнем. Солнце в зените превратило тень дерева в жалкое пятнышко у корней. Я не мог понять, как это я, жаворонок, смог проспать до полудня. Тогда я еще не знал, что перемещение во времени отнимает очень много сил, и долгий сон после путешествия – явление нормальное.

Я растолкал Йана. В течение нескольких секунд и он не понимал, где находится, растерянно озирался по сторонам, приходя в себя от тяжелого утреннего сна. Потом сел рядом со мной и, проклиная все на свете, за то, что мы не позаботились взять с собой ни капли питьевой воды, вздохнул:

– Жаль, что солнцезащитные очки еще не придумали! И солнцезащитный крем! Хотя тебе этого не понять! Ты и без них обходился в степях…

Нос и одна щека Йана пылали ярким солнечным ожогом.

– Не расстраивайся! Шёлк этой белой рубашки идеально гармонирует с алым цветом правой половины твоего лица. Какая досада, что у тебя нет возможности увековечить это сочетание и поделится пережитым с поклонниками!

– Поверь мне, страдания от отсутствия социальной жизни невыносимы! – смеётся он. – Представь себе, в храме Убак я серьезно пожалел, что не захватил с собой телефон! Никто даже не проверял, что мы принесли с собой!

– Не сомневаюсь, что даже страх смертельного наказания за пронос в прошлое предметов из будущего не остановит тебя!

– Да, но с другой стороны, какой от телефона прок, если интернет еще не изобрели?!