Волк опустился на колени, чтобы подобрать свои книги. Он склонил голову – быстро, но все же не так быстро, чтобы Рэд не успела заметить, что случилось с его глазами. Рэд подумала бы, что у него полопались все сосуды, – да только расцветившая белки сетка была зеленой, а не красной. И зеленая же корона окружала янтарно-коричневые зрачки.

– У тех, кто с ним связан, Диколесье в основном берет. Дары его скупы.

Эммон поднялся, сжимая книги в руках. Он развернулся, намереваясь направиться обратно к стеллажу, из-за которого появился. Он словно стал выше ростом, хотя казался довольно высоким с самого начала. И было нечто странное в его голосе – отзвук шороха листьев, которые кружит ветер.

– Это – один из них.

Рэд замерла на мгновение, прижимая пальцы к коже, с которой исчезло клеймо, которым лес пометил ее. Затем последовала за Волком. Слова благодарности застряли в ее горле – что-то в том, как он сутулился, говорило, что он в них не нуждается и не желает их слышать.

– Правила здесь простые. – Эммон поставил книгу на ее место на полке. – Первое: не выходи за ворота.

Его резкий голос звучал устало. Странное эхо, напоминающее шуршание падающих листьев, больше не звучало в нем.

– И впрямь несложно, – пробормотала Рэд. – Твой лес гостеприимным не назовешь.

Он нахмурился еще сильнее.

– Второе правило. – Еще одна книга встала на свое место. – Диколесье хочет крови. Твоей – в особенности. Не проливай ее там, где деревья могут ее попробовать. Иначе они придут за тобой.

Ее пальцы, все еще остро пахнущие кровью, сжались в кулаки.

– Это и произошло с Гайей и другими Вторыми Дочерьми?

Волк застыл на месте, наполовину запихнув очередную книгу на полку. Лицо его исказила боль. До Рэд дошло наконец, что именно она сказала. От стыда ей захотелось провалиться сквозь землю. Напомнить Волку о смерти его матери – явно не лучший способ навести мосты. А им ведь предстоит сосуществовать бок о бок в этой крепости!

Эммон ничем не ответил на ее бестактность. Разве что впихнул книгу на место несколько более энергично, чем было нужно.

– Да, примерно.

Расставив все книги по местам, Эммон направился к выходу из библиотеки. На пороге он развернулся, смерил Рэд взглядом поверх своего крючковатого носа.

– Третье правило.

Из свежего пореза на его лице сочилась темная – слишком темная – кровь, алая с прозеленью. Она больше всего походила не на потек, а на усик, которые выпускают растения. Но хотя бы из глаз его зелень исчезла.

– Не путайся у меня под ногами.

Рэд скрестила руки на груди, как щит.

– Понятно.

– В коридор выходит множество комнат. Займи одну из них.

Эммон толкнул дверь и махнул рукой в открывшийся проем.

– Добро пожаловать в Черную Крепость, Рэдарис.

Дверь за ней закрылась, и Рэд осталась одна.

Она принялась спускаться по лестнице и уже в самом низу вдруг вспомнила, когда она уже видела эту покрытую шрамами кисть.

В ту ночь, когда ей исполнилось шестнадцать. Когда Рэд случайно порезала руку о камень в лесу и истекала кровью. Когда осколок проклятой магии Диколесья засел в ее порезанной ладони. Тогда она видела нечто на изнанке своих сомкнутых век. Некий образ. Руки – намного больше ее собственных, покрытые шрамами, но так же, как и ее, погруженные в грязь. Пронзительный, оглушающий страх – такой же, как испытывала и она сама, но не ее страх. Нечеткий, расплывчатый всполох, панически метнувшийся в тени ветвей. До сих пор Рэд думала, что это была лишь игра ее собственного воображения. До сих пор.

Пока не увидела эти руки снова – вполне реальные и осязаемые. Теперь она знала и того, кому они принадлежат, и то, что ни одно из событий той ночи не было игрой ее воображения.

Тогда она видела руки Волка.

Рэд вонзила пальцы в копну своих волос, прижала ко лбу ладони. Та ночь врезалась ей в память до мельчайших подробностей – по крайней мере, до этого момента. Разбойники гнались за ними. Затем напали на них. Началась кровавая мясорубка, и эту часть Рэд старательно забыла. Но что-то же там происходило! Она помнила покрытые шрамами руки и краткий момент паники. Теперь она вспомнила и все остальное – до таких мелочей, что не могла поверить, как можно было принять происходившее за игру воображения? Она касалась кого-то – не себя самой. И этим кем-то оказался Волк. Так или иначе, он был там. В тот миг, когда магия Диколесья обрушилась на нее, когда пробралась в Рэд через рану в ее руке и угнездилась в ее груди. Был ли Волк виноват в этом? Неужели лес отравил ее своей магией по его приказу?

Она осторожно прикоснулась кончиками пальцев к щеке, все еще залитой кровью из раны, которую он излечил. Если бы Волк нарочно наделил ее этой проклятой магией, он бы наверняка не стал выпроваживать ее теперь обратно из леса. И не стал бы объяснять, как уцелеть в его лесу.

Рэд застонала, закрыв лицо ладонями. На миг она почти решила остаться здесь и сидеть под дверью до тех пор, пока Эммон не выйдет из библиотеки, а потом попытаться добиться от него ответов на все терзавшие ее вопросы. Но пол был холодным, Рэд устала вытягивать ответы, а при мысли о том, чтобы терпеливо подкарауливать того, кто явно не хотел с ней общаться, почувствовала себя опустошенной.

Он велел ей не покидать Крепость. Значит, рассуждая логически, в Крепости бояться было нечего. И это был ее новый дом. Эта мысль с трудом укладывалась в голове. Но познакомиться со своим новым жилищем было бы весьма разумно.

Рэд устало поднялась на ноги и снова принялась подниматься по длинной, оплетенной корнями лестнице. Наверху горел свет, как будто здесь кто-то побывал и снова разжег огонь на украшавшей холл несгорающей виноградной лозе. Рэд остановилась на площадке, глядя на странный самодельный светильник. Пламя обнимало лозу. Она должна была гореть. Но лоза в яркой желто-белой глубине пламени выглядела совершенно неповрежденной. Рэд подумала о кусочках дерева в библиотеке, которые поначалу тоже приняла за свечи. На них тоже плясали огоньки – но они их не опаляли. Дерево и виноградная лоза. Растения, связанные странным симбиозом с пламенем. Осколок магии в ее груди снова заворочался.

Рэд попятилась и отважилась выйти в центр разрушенного холла. Сквозь разбитый стеклянный купол над головой сияло бледно-лиловое небо. С того момента, как она спустилась по лестнице, оно не стало ни ярче, ни темнее. Ни луны, ни звезд. Время здесь словно застыло в бесконечных сумерках.

Свет, сочившийся сверху, и тот, что давала несгорающая лоза, был тускловат, но освещал холл равномерно. На покрытом мхом полу можно было различить остатки великолепного ковра. Под лозой и молодыми побегами, густо оплетавшими стены, были все еще видны полусгнившие гобелены. Теперь было уже и не разобрать, что на них было когда-то изображено, но на одном из них отчетливо проступали очертания лиц. Рэд нахмурилась, прищурилась, вглядываясь в эти лица. Похоже, мужчина и женщина. Возможно, они держались за руки. Ее волосы были длинными. Его глаза были темными.

Гайя и Киаран. Родители Эммона. Можно считать этот гобелен доказательством, что он действительно тот, за кого себя выдает, – если бы она нуждалась в доказательствах. От гобелена уже остались жалкие ошметки, но все же на нем был изображен не тот мужчина, которого она только что встретила в библиотеке. Черты лица мужчины на гобелене были мягче, по всем меркам его сочли бы более красивым. Его подбородок был вызывающе вздернут – Рэд узнала это выражение лица, едва взглянув на него. И на лице Эммона она просто не могла его себе представить.

И Гайя… Ее изображение пострадало сильнее, его было почти невозможно рассмотреть. Красивая. Отчужденная – состояние, в котором находился гобелен, только подчеркивало эту отстраненность.

Почему-то именно это расстроило Рэд больше всего. Она даже не могла толком понять, из чего именно состоит обжигающее варево, вдруг вскипевшее в ее груди. Гайя, как и все Вторые Дочери, выглядела лишь символом, а не живым человеком. Не то, кем она была, определило ее судьбу – но лишь то, что она значила.