Я, конечно, знала, что выставляться завтра буду не одна, но вот присутствие Грунской даже не предполагала. Помнится, Евгений упоминал, что выставка будет портретной. А Полинка, насколько я помню, больше по абстракционизму, гордо прикрывая своё неумение рисовать красивым словцом и неразборчивым маранием краской холста, в которое она, якобы, вкладывала глубокий смысл.

– Рад, что ты вернулась к творчеству, – вернул Иван меня из собственных мыслей, заставив обратить на него внимание. Он кивнул на один из ближайших к себе холстов, отвёрнутых к стене и, потянувшись, уточнил. – Можно?..

– Нет! – резко оборвала я его, не желая, чтобы Иван видел картину. Мужчина замер, с удивлением на меня посмотрев, так как прежде я не жадничала и всегда показывала ему даже наброски. – Ты хотел чаю, верно? – он кивнул. – Тогда идём на кухню. Как я уже говорила, уже поздно.

Уже на кухне, мужчина меня обошёл и по-хозяйски поставил чайник на плиту, что вызвало во мне раздражение. Поразительно. Такое привычно действие, я тысячи раз видела, как Ваня что-то делает на этой кухне, но именно сейчас это вызвало отторжение и даже возмущение.

– Не хозяйничай, пожалуйста, – проворчала я, потеснив его плечом и встав рядом с плитой. – Ты не дома.

– Даш, – замялся мужчина, запустив пятерню в идеально уложенные волосы с модной стрижкой. – Я как раз хотел об этом поговорить.

– О чайнике? – съязвила я, наблюдая, как мужчина садиться за барную стойку, что у меня служила обеденным местом.

– Нет, – обиделся он. – О нас.

– О чайнике было бы боле логично. Его покупал ты. А «нас» уже месяц как нет.

– Вообще-то я хотел извиниться, – насупился Иван, а я поняла, что сейчас он упрямо пересиливает себя. Не привык малыш раскаиваться.

– За что? – поинтересовалась я.

– За то, что вспылил тогда, в кафе. И за те слова, что сказал тебе в тот день.

– Серьёзно? – прищурилась я, сложив руки на груди, после того как выключила газ. Но разливать чай не торопилась, подозревая, что если дойдёт до скандала, я и чашкой с крутым кипятком запустить могу. Лечи его потом, такого несчастного, слушая стенания по поводу его испорченной внешности. Ну, нафиг! – А что изменилось? По-твоему, я перестала быть продажной? Как по мне, так наоборот – живу же я в своей квартире, – обвела я пространство помещения руками. – Рассказать, как вернула – не поверишь, – издевательски заметила я, широко улыбнувшись.

– Даш, прекрати, – поморщился Ваня. – Я ведь пытаюсь всё наладить.

– Наладить что? – разозлилась я. – У нас больше нет отношений, чтобы их налаживать.

– Я хочу тебя вернуть, – серьёзно произнёс он. – Мы столько лет были вместе, неужели это ничего для тебя не значит?

– Для меня это много значило ещё тогда, когда я пришла в то кафе, – цинично усмехнулась я. – До того, как узнала, что ты променял все, что между нами было, ради проживания в комфорте. С другой.

– Все делают ошибки… – начал он.

– И все за них должны расплачиваться, – оборвала я его, строго посмотрев. – Вань, ты зря пришёл. Ничего между нами не получится.

– Потому что я тебе изменил?

– Не только, – мотнула я головой. – Было бы нечестно сказать, что я была идеальной невестой. Особенно последние несколько лет. Я отдаю себе отчёт, что сама могла испортить то, что между нами было, потому мне сложно винить тебя. Но сейчас я понимаю, что мы просто не сможем вместе. Мы изменились. Оба. И ничего уже с этим не поделаешь. Прости, но вместе мы уже не будем.

– И откуда же у тебя такие мысли, Дашенька? – зло поинтересовался Ваня. – Не научил ли тебя Рязанов?

– Не твоё дело. Спроси лучше у Полины, кто и чему её научил, – разозлилась я. – Уходи, Вань, – вздохнула я. – Зря ты пришёл. Лучше было оставить всё, как есть и не усложнять.

Мужчина хотел что-то сказать, но посмотрел на меня и передумал. Поднялся и просто ушёл. Молча и громко хлопнув входной дверью.

Выставка была в самом разгаре, а уже чувствовала лёгкое опьянение от всеобщего внимания. А ещё тревожность. Неприятное чувство, если честно. После такого перерыва вновь оказаться в центре внимания было… сложно. Очень помогал Евгений, который словно видел моё состояние и поддерживал по мере сил, иногда даже отваживая особо настойчивых посетителей, переводя их внимание на себя.

Вскоре рядом с Евгением объявилась и Настасья в красивом платье и на высоких каблуках, отчего разница в росте между девушкой и мужчиной стала особо явной. Но, казалось, ни того, ни другого такой нюанс не смущал. А ещё с некоторым облегчением я заметила между этими двумя настоящую симпатию и даже больше. То, как они смотрели друг на друга, как касались. Ладно Евгений, который просто светился рядом с такой умопомрачительно красивой девушкой, но и сама Настасья становилась рядом с женихом ещё красивее и ярче, счастливо улыбаясь любимому и ловя на себе его восхищённый взгляд.

Всего пять моих картин попали на эту выставку, чему я даже порадовалась, так как общаться на тему даже такого маленького количества было сложно. Признаться, я всегда плохо умела общаться, стараясь по максимуму вложить ясность в свои произведения, и всё равно требовались пояснения. Прежде мне сильно помогали родители, мама так вообще брала на себя заботы по общению с народом, а молчаливое присутствие отца рядом придавало сил. Сегодня, находясь среди большого количества людей, я особо остро почувствовала своё одиночество. И на секунду стало нестерпимо тоскливо, отчего захотелось просто сбежать.

Потому, услышав от Евгения заветное: «Все картины куплены», я засобиралась домой, прикидывая, как ловчее ускользнуть. Продажа картин была не единственным положительным моментом. К этому времени я уже успела получить несколько предложений с другими галеристами, и даже частными коллекционерами, потому за своё будущее более так не переживала, а миссию посчитала выполненной. Будет сложно первое время, я уже не та, кем была прежде и былой почёт нужно вновь заслужить. Но я справлюсь, не в первой!

Я как раз разговаривала с Настасьей, пока Евгений отлучился, прося извиниться её за мой уход, как вдруг её взгляд упал за моё плечо и она вся напряглась. По моему телу прошёлся рой мурашек от плохого предчувствия. Словно на интуитивном уровне я поняла, кто стоит за моей спиной, и мне захотелось провалиться сквозь землю, особенно поймав на себе взгляд Настасьи, в котором читалось почти что сочувствием. Увы, такими способностями я не обладала, потому медленно и обречённо обернулась, когда послышался хриплый голос:

– Добрый вечер, Дарья. Настасья Петровна, – добавил он уже с другой интонацией, а моя собеседница пропела с заискивающей интонацией:

– Здравствуйте! А мне тут как раз нужно отойти. Меня жених зовёт! Заодно передам слова Дарьи, – придумала она повод и быстро сбежала, оставив меня на растерзание! Предатель! А как же женская солидарность?

– Добрый, – улыбнулась я мужчине, поймав его взгляд на своём лице, стараясь скрыть своё изумление. А всё потому, что под руку с Рязановым стояла Грунская и недовольно взирала на меня. – Не думала, что могу встретить вас здесь, – вырвалось у меня, а я заметила, как в лице Полины промелькнуло пренебрежение. Я мельком бросила взгляд на свои картины, чтобы убедиться, что ни у кого вопросов о схожести не возникнет.

Я специализируюсь на портретах и в прошлом зарекомендовала себя отличным портретистом. Вот только портреты бывают разными. И сейчас я убедилась, что никто не догадается, если не вглядываться, что на всех пяти один и тот же мужчина. Где-то ближе, где-то дальше, где-то в пол-оборота, где-то по большей части в тени. Когда-то моей любимой моделью была мама, так как других я себе позволить не могла. И я приноровилась писать образ одного и того же человека, но под такими углами, что никто не мог поверить, что это одна и та же модель. Причём часто даже не узнавали в портрете мою маму.

Тем временем мужчина снисходительно усмехнулся, чего оказалось достаточным, чтобы я почувствовала, как кровь подступает к лицу.