– Сосредоточься, - говорит Дитон, возвращаясь к тому, с чего они начали. И, кажется, один только Стайлз понимает, что ничего не происходит и происходить не собирается.

– Ты просишь ее сосредоточиться? Может быть, хочешь заняться медитацией? - орет он, замечая сгустившуюся под маленькой обувью кровь. И сразу вспоминается: он на деле, первый код - три девятки - убитый полицейский в Бронксе. Потом тело тринадцатилетнего мальчика, зарубленного топором там же в убогом кондоминиуме: кровь под подошвой семнадцатого размера, размазанная по треснувшей плитке, желтая лента «не пересекать» и толпы журналистов снаружи.

– Что за истерия? - морщится Питер. - Все мы проходили через это. Вспомни маленького бету Скотта. Направляй ее, а не вопи, как тринадцатилетняя школьница.

– Не выводи меня, мать твою, - Стайлз берет Питера за его идеальную рубашечку от Пола Смита. Какой-нибудь там египетский хлопок легко натягивается в сжатом кулаке.

– А вот покойную мою матушку ты не трогай.

– Оставь его, - раздражается Скотт. - Я не могу забрать боль из-за оборота.

А потом ни с того ни с сего рядом визуализируется Малия, в промокшей от тумана ветровке и с ключами от своей «тайоты», болтающимися на пальце, и делает то, что Скотт не смог - стискивает ее здоровую руку и забирает боль. Стайлз смотрит на него и видит, как он напрягается. Скотт думает об их с Малией ребенке, и Стайлз не может его за это винить. А вместе с тем облегчение на лице Элли сменяется злостью.

– Не надо было этого делать, я бы справилась! - высказывает она Малии.

– Ты слишком много на себя берешь. Ты всего лишь ребенок, - раздраженно отвечает она. Стайлз даже отсюда ощущает, что она чувствует себя паршиво.

– Да что ты, блин, понимаешь? Ты никогда не станешь даже вполовину такой же крутой, как Кора или Лидия! Однажды, один раз я подумала, что я бы хотела, чтобы у меня была такая мама, как ты. Я даже подумала, что иногда ты можешь быть классной и что если у тебя и Скотта родится малыш, то ему повезет, потому что вы будете брать его к себе в кровать, водить на пляж смотреть на крабов и катать в тележке по супермаркету. И я думала, что никогда не стану тебе ненужной, - Элли качает головой. - Какой же я была глупой… Ты терпишь меня. Все это время ты терпишь меня… Никакая ты не моя супермама. Потому что мамы… мамы никогда не бросают своих детей.

========== девочка путешествует автостопом и ловит пролетающую комету ==========

Лидия намазывает ноги кокосовым маслом в пропахшей теплой влагой и ароматическими свечками ванной - она только после душа, ее волосы закручены в полотенце на макушке, на плечи наброшен тонкий халат из вискозы. Стайлз смотрит на нее, привалившись к дверному косяку, и нервно стучит костяшкой большого пальца по зубам. В конце концов, она оборачивается:

– Я знаю, ты хотел, чтобы все было по-другому, - говорит она, поглаживая его по щеке и оставляя на ней запах масла и дорогого лосьона. - Но с детьми так не бывает. Ты думаешь, что прошло слишком много времени и она не простит тебя, но это не так. В один момент они все начинают осознавать, что им недодали, что взрослые тоже могут бояться и ошибаться, но они все еще остаются детьми.

– Когда они осознают, что взрослые тоже могут бояться и ошибаться, детство заканчивается, - поправляет Стайлз. В семнадцать он думал, что в будущем его ожидают обручальные кольца, ипотека и дети. А к двадцати восьми вся его жизнь стала похожа на -дцатый выпуск ток-шоу Опры, ну, вы понимаете, замес в том, чтобы закадровый смех вышел более убедительным.

– Нам следует рассказать Томасу. Завтра, - она упирается ладонями в его голый торс. - Как только заберем его от твоего отца.

– Нам придется ответить на все вопросы.

– Как и всегда, - Лидия наклоняется и целует его, скользя руками к его поросшему густыми волосками животу и оттягивая тугую резинку пижамных штанов, под которыми нет белья. - Включи подогрев бассейна. Я сделаю нам коктейли.

– Водку с тоником, - Стайлз обводит пальцем ее торчащий розовый сосок. - Двойную порцию.

– Иди уже, - она отталкивает его и запахивает халат, стягивая полотенце с головы свободной рукой. - И… Стайлз. Я люблю тебя.

Жир застыл на решетке для барбекю в старом гриле, и Кора бросает затею отмыть ее еще на второй минуте матча в залитой моющим средством майке и с ободранными заусеницами с пальцев. Ее ладони липкие от жирной воды. Она обтирает их о деним, оставляя на нем масляные пятна.

– Сам его мой, - орет она Дереку, развалившемуся в складном стуле перед вытащенным на веранду теликом, который транслирует Кубок Мексики. Его загорелая, как жареная индейка, рука лежит на плече Брэйден. На затянутой в футболку милитари груди спит Севен Джей с зажатой в руке цыплячьей ножкой и этим ангельским личиком ребенка, которым она удостаивала Кору пару раз до того, как выпалила «папа» первым словом, попутно стараясь выдавить маме глаза. Да простит ее Господь, Кора все еще думает, что ее спокойную дочь подменили в роддоме на ребенка, который в два с половиной намерено плюются в нее сырным супом и закатывает истерику во время купания, запуская ей в голову лейку-слона и все резиновое семейство осьминогов.

– Дети должны были остаться у Дерека на все выходные, - Айзек подходит к ней сзади, от него пахнет беконом и грейпфрутовой газировкой. В руке банка «Кактус кулер», и Кора нагибается, чтобы отпить из нее.

– Но? - потом она стягивает мокрую майку через голову, и лямки от купальника сползают по ее вспотевшей шее. Айзек прижимается к ней губами.

– Но они будут здесь всю неделю. Хочешь в Пунта Чуэка за сальсой?

– Хочу жареные бананы и покурить, - Кора смачивает слюной сладкие после газировки губы и перекидывает майку через плечо. - Скажу Олби, что мы уезжаем. Заедем домой за вещами?

– Как скажешь.

Она поудобнее проталкивает ноги в шлепанцы и вытирает соус с его рта. Потом облизывает палец и кусает его за мочку, оставляя на ней вязкий след своего дыхания. Он сжимает ее руки и заводит их за спину.

– Выгоню машину из гаража, - он целует ее в нос с самодовольной ухмылкой обладателя подержанного спортивного «мустанга» 62го с откидным верхом и воздухозаборником на капоте. Машины, в которой нет места для двух детских кресел, надувного острова и нового стульчика для кормления с летней распродажи. На такой ты едешь к побережью с забитой косяками пачкой из-под «Пэлл-Мэлл», ананасами в рюкзаке и парнем на водительском сидении, который врубает «Блинк-182» и всю дорогу держит руку на твоем голом бедре.

Их сын сидит на покрывале у сдутого бассейна, сгорбившись над альбомными листами с зажатым во рту восковым мелком. Из-под развернутой козырьком к затылку бейсболки торчат выжженные на солнце кудряшки, футболка смялась.

– Не забудь про математику, - Кора стягивает волосы на затылке и нагибается, чтобы поцеловать его. - Мы с папой заберем вас в следующую пятницу.

– Ладно, - Олби неопределенно ведет плечом и утыкается в альбом, почесывая расцарапанную коленку.

– Малыш, я твоя мама, и ты можешь рассказать мне все, что угодно, ты же это знаешь? - Кора поднимает его голову за подбородок.

– Когда Элли вернется домой?

– Не знаю, - честно отвечает она, поглаживая его по все еще пахнущей кремом от загара щеке.

– Почему Малия ее бросила?

Она спускает руку вниз.

– Иногда родителям приходится оставить своего малыша, потому что только так они могут защитить его. Знаешь, есть вещи, которые просто случаются, как бы ты ни старался.

– И ты бы тоже меня оставила?

– Если бы это был единственный способ защитить тебя, да.

Олби опускает голову, копая пальцем шрам от прививки. За его спиной останавливается Айзек, перебрасывая ключи от машины из одной руки в другую. На шее висит полотенце. Они обмениваются многозначительными взглядами, которые практикуют все последние годы в их крошечной квартирке с открытыми окнами в квартале круглосуточных сетевых забегаловок, когда посреди ночи радионяня выдает шелест сползшего одеяла из общей детской сразу после стука мусороуборочной машины с орущим из нее чарт-листом латинских песен.