– Скучал по твоей кислой мине, Лейхи. В следующий раз, когда заболею, выжму лимонный сок из тебя, – смеется, настраивает камеру. За спиной запотевшее стекло Старбакса и потухшая гирлянда.

Дальше - приветствия, сюсюканья и довольная физиономия на весь экран. Айзек дергает ногой, смотрит на пальцы: не интересно вот абсолютно. Элли к нему руки тянет после третьей “смешной” рожицы, отворачивается, интересуется пуговицами на рубашке. А потом тараторит: мама, мама. Стайлз там, через океан, по факту поражен, удивлен, - не чуточку - взбешен. Айзек веселится, очки себе прибавляет: один-ноль, два-ноль.

– Мама? Какая еще, к черту, мама?! Ты волчьи свои лапы к ней не пристраивай, слышишь меня? Лейхи? Лейхи!

– Скажи дяде “пока-пока”.

– Не смей. Айзек, я кому говорю! Айз…

Экран гаснет. Не для детских ушей “мать твою” растворяется в бесконечности оптоволоконной сети.

А Айзек. Что ж. Айзек побеждает.

(В какой там раз?).

========== о дне рождения и Роско-младшем ==========

Айзек не удивляется, когда Стайлз привычным ну-ты-и-говнюк-Лейхи тоном заявляет, что летит в Париж. Айзек удивляется, когда Крис просит его взять джип.

//

Намеченный в ежедневнике (подарок Лидии) “ту ду лист” кривым стайлзовым почерком буквально вопит: вы, парни, пиздецки облажались. Вот прямо сейчас, в Руасси-Шарль-де-Голль в зоне выдачи багажа.

– Где она? Где коробка?! – Стайлзу хочется кричать, драть глотку, потому что: какого, мать его, черта, Скотт?

Тот переминается с ноги на ногу, оглядывается по сторонам, будто коробка (огромная двадцати дюймовая, кстати, коробка) стоит и машет им картонной рукой.

– Скотт!

– Я альфа, а не Комиссар Рекс. Может, стоит спросить у того парня? – кивает на уборщика устало, потирает пальцами переносицу: восьмичасовой перелет вымотал, размазал по спинкам дешевых кресел в салоне.

– А это мысль, – Стайлз выглядит не лучше: взъерошенный, помятый, но бодрячком держится - закинулся энергетиком перед полетом и поцеловал Лидию (до вечера протянет, значит). – Мы просто обязаны найти ее, Скотт. Там же..

– Подарок на миллион долларов, ага, знаю, – Скотт перебивает и тащится в сторону того парня-поломойки (Крис написал, что ждет на парковке. Сообщение прислал двадцать минут назад).

Парень с боевой готовностью помочь, но в английском не шарит. Хлопает кукольными глазами, пока Стайлз шерстит англо-французский словарь и пальцем в слова тычет: коробка, багаж, большой, потеряли. Машет руками: язык жестов, помоги.

– Святые Звездные войны, да должен же здесь быть хотя бы один человек, который нас поймет! – будущий-детектив-Стилински не для того год отпахал в Академии ФБР, чтобы посеять багаж в аэропорту Парижа и не суметь его найти. Черта с два.

И он ищет. Кроме того, знаете, находит. В зоне выдачи багажа, откуда поиск начали, только в очереди другой.

Скотт молится на терпение Аржента: пятьдесят минут, Стайлз, серьезно?

– Не моя вина, что там есть еще одна лента.

Крис встречает их на парковке. Вернее, Скотта и розовый квадрат в упаковочной бумаге на своих двоих.

– Как тебя пропустили с этим?

– Я заплатил, – Стайлз ставит коробку на землю и упирается ладонями в колени, переводя дыхание. – Черт возьми, тяжелая какая.

Арджент слишком Арджент, чтобы удивляться. Даже бровью не ведет. Говорит только:

– Боюсь, места не хватит.

Стайлз отмахивается:

– Хватит, только подтолкнем немного. Скотт, не поможешь?

Но Крис, конечно, оказывается прав: не хватит.

– Что там? Возможно, стоит открыть?

– Нет! Нет, не стоит, – Стайлз качает головой. – Это сюрприз, мы не можем.

– Твой сюрприз для моей машины большеват.

– Самую малость, Крис, самую малость, - Стайлз хлопает по плечу, мол, делов-то, разрулят, и готовится пальцы загибать. - У кого-нибудь есть идеи? Трос? - один. - Скотч? - два. - Портал? - три. – Ключ-карта к пятому измерению? Не, ну а вдруг, - четыре.

– Айзек, - пять.

– Айзек? Что? Нет. Не-а. Никакого Айзека. Скотт, скажи ему: Айзека не надо.

Но отчаянные времена требуют отчаянных мер. Стайлз в сердцах берет два биг-мака, большую картошку фри, бургер с беконом и кока-колу (не “лайт”, ситуация тяжелая). На асфальте сидит, ногой качая, и ест все и сразу, пьет, чавкает, на Арджента, Скотта не смотрит. Те у машины стоят, говорят, но ему, Стайлзу, откровенно плевать (ха, на самом деле нет). Прислушивается: что-то о погоде, учебном триместре, Дитоне (да ну).

Стайлз, кстати, нервничает жутко. Вытирает вспотевшие ладони о ткань джинсов, кусает губы. Пытается между делом, невзначай, но Скотт колотящееся в клетке реберной сердце слышит все равно.

Он руку на плечо закидывает (идиотская тату по-прежнему глаза мозолит), молчит, хотя Стайлз знает, что бы сказать мог: ты, брат, в скайпе лажаешь неизменно, но здесь у тебя все шансы.

Ага, спасибо, Скотт, и на том.

Но когда ее видит, свою малышку, такую большую уже, с глазами его, медовыми, горящими, с перевязочками на руках, в комбинезоне (привет, Малия, это твоя дочь), с хвостиками нелепыми, смешными, зубами торчащими и, черт возьми, родинок россыпью на очаровательно-пухлых щечках, понимает: должен был сорваться раньше, приехать, не звонить, не писать, а просто быть рядом, не отпускать, не терять там, в Виргинии, с позорно убивающим “завершить звонок”.

Но вспоминает: Крис отец, не он, Стайлз, и не будет никогда. Вроде как уже привыкнуть должен, принять, понять, но здесь, в Париже, с ней рядом - это не взгляд в экран вперить в душной коробке Старбакса.

– Привет, малышка, - переводит дыхание, улыбается, тянется, подхватывает на руки. - Надо же, как ты выросла! Уже совсем большая девочка, да?

Стайлз радуется. Элли - нет. Смотрит огромными глазенками из-под сдвинутых бровей (Хейл точно), и взгляд: кто ты и зачем меня трогаешь?

– Ты ей не нравишься, – замечает Айзек, который (ей-богу, каменное изваяние) стоит рядом с арджентовским джипом и Скоттом. Тот улыбается своей по-макколовски идиотской улыбкой, сияет прямо, но по привычке держится на расстоянии.

– И тебе привет, Айзек, - у Стайлза настроение отличное, усталость только в красной сетке белков.

Он решается: едет с Лейхи и малышкой, которая компенсирует причиненный айзековским пессимизмом моральный ущерб (Элли не хмурится теперь, смеется, хватая за нос).

Скотт, напротив, забирается в тойоту Арджента, когда Стайлз плюхается на заднее сидение джипа с Айзеком, Элли и укомплектованной в багажник коробкой.

Аэропорт остается позади. Сквозь заднее стекло видно, как тонет в серой дымке апрельского дня.

– Как ты справляешься? - Скотт оборачивается, смотрит на Криса.

– Айзек помогает, - отвечает просто.

– А ты?

– Элли изменила в лучшую сторону каждого из нас.

Скотт кладет руку Ардженту на плечо, сжимает: так и есть.

– Как Малия? - тот спрашивает прямо, без обиняков.

Скотт вздыхает, улыбается грустно.

– Она уехала. Сразу после выпускного.

Помнит: рубашка на голом теле, поцелуи (останься со мной, Малия, прошу) и твердое “не пытайся меня найти, Скотт”. Он обещал. Он посылал мир к чертям и выл на Луну.

Малия говорила, что справится. Она не смогла.

– Она вернется, - Крис знает: там не спрятаться.

Нигде теперь.

//

Арджентовская квартира встречает их пустотой и белизной крашенных стен. Из мебели - стойка бара, диван и кухонные тумбы с новомодной встроенной плитой.

– Здесь мышь повесилась, - вырывается у Стайлза.

– Соболезную, - отвечает Айзек.

В конце концов, к вечеру холостяцкая палата (не квартира, нет, стерильность больничная) превращается в общежитие вашингтонского кампуса.

Элли уясняет: со Стайлзом можно играть, Стайлз - это смешно. Он козлом перед ней скачет, веселит, катает на спине, бодает. Весело обоим до колик и раскрасневшихся щек. Вокруг бардак в значении перевернутого всего: от диванных подушек до мозгов в айзековской голове.