Разрыдаться, как в десять; нельзя - команды машинные, сигналами в мозг.

– Не люблю, когда мне врут, – Айзек бросает безразлично. Кора бы сказала, что ей все равно, что он любит, но молчит.

//

Ночью звонит телефон.

Не разбирая, одевается: рубашка поверх обнаженной груди, шорты; ноги - во вьетнамки, сбегает по ступеням и выгоняет старый байк из гаража. Брэйден не будит: упертая же, с ней поедет, хотя стоит едва.

Кора, – она слышит. – Постарайся не разбиться.

Это Айзек. Нервничают оба, конечно, но он остаться вынужден: должен быть здесь, с Элли, когда она проснется. Кора передала: Крис приедет, как только сможет.

Как только. Заводится быстрее, чем допотопный харли - о брате по-прежнему ничего не известно. Ладно, знает хотя бы, куда путь держать. Гонит по пустынной трассе на ранчо, которое Дерек купил пару лет назад - место сбора изменить нельзя. Он ведь должен быть там, обязан, да?

На подъездной дорожке пробитые тачки; земляное брюхо шинами раскурочено. В окнах свет. Кора въезжает в облупившийся заборчик и режет ступни, но на это плевать. Влетает в дом с краской вместе, что с двери сыпется, оглядывается, зовет по имени. Мужик - черт знает, кто такой - со ствола кровь оттирает возле, голову поднимает, губы - в усмешке, по телу взглядом, и затем туда кивает, в сторону: жив он, малышка.

Кора врезала бы сыну сукиному и глазом не моргнула: охотники через одного все ублюдки, но не дает единственное одно, держит: он там был. Все они. Не она, нет. Раз здесь, значит, бился - в бою даже мудачье на вес золота. А они-то за слово, кодекс плешивый.

– С дороги уйди.

Хмыкает, отходит, пропуская, губы облизывая.

Кора обещает себе: когда-нибудь. И поправляет: никогда. Все отдаст, чтобы бойцов этих в первый и последний раз здесь видеть. Черта с два отпустит его, Дерека, снова. Лучше сама. Лучше сдохнет за. Если терять, то только себя. Так?

– Разве я не говорил, чтобы ты не лезла, куда не надо? – это о ее руках. Даже смешно, потому что сам металлом нашпигован до отказа, на ногах еле держится, и здесь об исцелении и речи нет. В отличие от нее. В противовес - будто драка в детском саду. Ее боль с его - ничто.

– Я ненавижу тебя, Дерек. Если бы ты только знал, как сильно я. Тебя. Ненавижу, – срывается. Голос, она.

Когда было десять, тайком от мамы растирала слезы по его рубашкам.

Сейчас девятнадцать. И мамы нет, чтобы сказать, что должна быть сильной.

//

Они, разумеется, не празднуют возвращение. Не делятся впечатлениями и не посвящают в подробности. Латают раны, делая вид, что так и было, так и должно быть.

Не забывают, нет. Просто живут.

Следующим утром Дерек отвозит Брэйден на ранчо, и они занимаются любовью на льняных простынях в одной из спален, и они не говорят: я люблю тебя. Они обещают, что не уйдут.

– Ты говорил, что хочешь правду.

Там, в городе, Айзек пакует вещи, и он оборачивается, когда Кора закрывает за собой дверь.

Они уезжают: Крис, Элли и он. Обратно, в Париж. Айзек знает, хотя Арджент прямым текстом не сказал: здесь, в Мексике, не их дом. Коры, Дерека, Брэйден - да. Но не Криса. Айзек давит в себе мысль, что нет, мог бы стать, но.

– Я говорил, что не люблю, когда мне врут, – он смотрит на нее, и да, он не готов прощаться.

Кора усмехается. Айзек не знает, что она заставляет себя сделать это.

– Ты, наверное, не думал, что я втрескаюсь в тебя, да?

Они напротив друг друга, и это апофеоз, и прошедшее то и стертое, потерянное, чего сами лишились.

– Ладно, плевать. Просто, – Кора делает шаг, – будь джентльменом и поцелуй на прощание.

Меня. Она вытягивает руку, и она улыбается, и он понимает, что специально делает это, за шуткой прячась. Это он ошибся.

И Айзек, конечно, не целует руку (никакой не герой рыцарских романов).

Айзек целует ее.

Они лежат на тесной односпальной кровати. Кора к нему жмется, по груди пальцами водит, взглядом - по скул росчеркам четким, острым, лезвиям; а он, Айзек, - в потолок. Молчат. Сердце стуками время до отъезда мерит. Затем шепотом:

– Айз.

Итак, у них был секс. Прощальный, который поставил точку. И будто все просто, но нет. Не сможет он бросить, разорвать, свалить в Париж теперь, когда привык. Когда она, Кора, под боком живая, горячая, в него влюбленная.

Не просто, потому что три недели под одной крышей вместе хотели или нет, но были. Так карты легли, так надо. А с другой - они позволили. Дуло к виску не приставляли - сами решили, сами объятия раскрыли и летели туда, в них, вниз.

Оба со сроком годности истекшим, из штампованных, брак. Эллисон не была такой. Девочка из китайского фарфора, куда ему, со сколами, до нее. А однажды треснула. И снова, и снова. Айзек от себя отрывал каждый раз. Забывал только, что сам не фарфоровый. И он не починил. Не смог.

А потом целовал руки Коры, и они заживали. Айзек не знал, что и она тоже.

– Айзек.

– Что?

Все это не просто, потому что он снова трус.

Она хочет попросить его остаться. Хочет сознаться, что нужен ей, важен, и нет дела, что он знает и так. Но она молчит.

Айзек повторяет вопрос. В конце концов, она головой качает - выглядит определенно глупо. Тогда точку ставит он, на Криса ссылаясь, которого в квартире-то и нет. Зато оба знают, что так будет лучше. Он уйдет сейчас, и им не придется делать вид, что все в порядке. Что это всего лишь секс.

Она чувствует тошнотную усталость. Тело ломит, но списывает на паршивые деньки. Айзек замечает, что болезненно морщится, только не спрашивает.

Идет к выходу и в дверях удачно сталкивается с Крисом - у того багажа нет, только ствол.

– Айзек. Куда-то идешь? - Арджент удобнее перехватывает Элли, которая болтает сама с собой у него на руках. Не выглядит, признаться, человеком, в путь-дорогу собравшимся.

– Нет, просто искал тебя.

– Все в порядке? - Крис задерживает ладонь на его плече. Банально в своей привычности.

– А’си, а’си.

– Да, в порядке.

– Хотел о чем-то поговорить? – Арджент как Арджент, но есть в его лице что-то, что напрягает изрядно.

– Ага, вроде того. Ты же, кажется, так и не сказал, во сколько улетаем.

– А мы разве куда-то летим? - Крис удивляется.

Айзек мог бы подумать, что это шутка. Может быть, даже посмеялся бы, не стой именно Крис перед ним - среди Арджентов встречаются юмористы, а?

– А разве нет?

– Я - лечу. А насчет тебя не уверен. Если ты, конечно, не оплатил никакой билет во время моего отсутствия, - Крис усмехается.

Айзек понимает только, что этого вот как раз и не понимает: как это - не уверен?

– Разве наш дом не в Париже? - с места в карьер, формулировка вопроса до смешного детская. Зато “наш дом” - он, Айзек, впервые же об этом прямо. И он тогда напрягается и понятия не имеет, в чем дело. Это он ошибся? Что-то не так понял, да?

А Крис непривычно губы в улыбке растягивает - он что, глупость сморозил?

– Дом может быть где угодно, Айзек, но всегда - где твоя семья.

И пазл тут уже складывается.

– Хейлы. Семья Элли, - это вслух.

А дальше понимает: не спонтанное это решение. Арджент знал, что они, в конце концов, будут здесь. Знал уже в тот момент, когда Элли впервые заснула на его, Айзека, руках. Ей было два месяца, и ей нужна была стая.

Что ж, Арджент ее нашел.

//

Они остаются. Что интересно, все это почти годится для интрижки подросткового сериала по Fox (девушка Кэмдена смотрела когда-то такие - Айзек помнит).

Сопливый сюжетик и хэппи энд на десерт. Жаль, в актерстве не силен. Был кружок в школе, а он, Айзек, не ходил. У него отец тренером был, у него тренировки по плаванию попеременно с морозильной задержкой дыхания.

Наверное, зря. И телек не смотрел - а надо было. Стилински цепляет факты из телешоу и документалок себе в помощь, а Айзек топчется на грязно-желтой лестнице и понимает, что те розовые сериальчики точно не подвели бы: Кэмден же всегда знал, что делать.