– Поверить не могу, – сказал он со всей искренностью. – Я проиграл триста баксов, потому что думал, что вы достаточно понятливые, чтобы жениться друг на друге. Да вы же одни из этих чокнутых, кто считает себя лучшими друзьями, а по пятницам…
– Ну почему только по пятницам? Мы и понедельниками не брезгуем, – перебил Николай, совершенно не смутившись, и посмотрел на Зою так, словно этот малец в корень не оборзел и – ну вот же козел ланцовский! – словно она нисколько не отличалась от тех девиц, которые начинали с поцелуев в щеку и дружеского обсуждения школьных розыгрышей на встрече одноклассников, а заканчивали совсем не дружеским раком на его кровати.
Но Зоя не была бы Зоей, если бы позволила Николаю так просто забавляться над тем, чего она ни за что бы не допустила. Предложи ей кто за это бассейн селедки – ее любимой, верной, проверенной годами совместной жизни селедки – Зоя все равно не променяла бы на нее то, что, в отличие от других, ей всегда доставалось с избытком – его доверие.
Мужчина, у которого в голове были только море и полотна аукционных географических карт (Николай слишком любил винтаж), который, казалось, ничего не воспринимал всерьез, поверял Зое все, что не давало ему спать по ночам, и даже больше. Но те годы давно минули.
Тело его старшего брата еще остыть не успело, а Николай уже сидел на круглом столе вместе с отцом и стайкой его поверенных, обсуждая будущее компании, которую он, по словам его папаши, ни за что не получил бы, если бы не этот о ужасный, о трагичный несчастный случай, так рано унесший жизнь его порядочного, достойного братца. И ничего, что этот самый братец скопытился от наркотиков и отдал концы прямо посреди своего любимого чемпионата по конному спорту на глазах у газетчиков и половины Федерации, пошатнув и без того паршивую репутацию своего семейства – все нью-йоркские газеты об этом писали.
Те несколько самых гнусных дней, когда корреспонденты дешевых изданий и телевидения выпрыгивали из каждых углов, как черти из табакерки, и трясли диктофонами и микрофонами перед лицом Николая, Зоя была с ним.
Она не удивилась, когда ее имя в заголовках появилось рядом с именем Николая – «Дрэгон Леди и будущий король круизных перевозок: что скрывают главный редактор «GV Magazine» и гендиректор «Lantsov Cruises»?».
Николай, который не пропустил ни одну утреннюю газету, приносил Зое новости на завтрак прямо в постель вместе с пакетом ее любимых имбирных сконов, внаглую ложился рядом – хоть бы свои беговые кроссовки тогда снял! – заправлял волосы ей за левое ухо и говорил:
– Мы, конечно же, не расскажем им правду. Пусть думают, что мы практикуем БДСМ или прячем ребенка в Швейцарии.
– Интересные у тебя представления о семейной жизни, – отвечала она.
– Если я когда-нибудь и женюсь, Зоя, то только на тебе.
Конечно, он ее подначивал. Потому что Зоя для него навсегда останется той, кто потом станет стряпать тортики на дни рождения его детей и кого они будут звать «тетя» – хотя, естественно, этого Зоя им не позволит, она вам не какая-нибудь «Тетушка» с химической завивкой, передником на пузе и подпиской на «Дэйли мэйл».
– Надеюсь, ты замышляешь побег на Занзибар, потому что в противном случае мне захочется спросить, что ты сделала с моей лучшей подругой, – шепнул Николай прямо Зое на ухо и приобнял ее, как сестру обнимет брат, хотя эти руки и побывали уже в тех местах, куда брат добрался бы, только будь они греческими богами. Чтобы Зоя еще хоть раз делила с Николаем одноместный номер с кроватью-полуторкой! Да ни за что, ворона ее заклюй.
– Я все еще лучшая, просто ты забыл, – ответила она и заметила, что Сева куда-то ушмыгнул.
С того места, где он теперь стоял, на них смотрели все три кузена Николая, которые, как им казалось, уже что-то понимали в этой жизни, но на деле все до одного были малолетними прихлебалами, слишком ленивыми, чтобы взбивать клубничные милкшейки в луна-парках и зарабатывать себе на презервативы и бензин.
Зоя в их возрасте отскребала кровь с клетчатых скатертей в байкерской закусочной, пока один из соцработников об этом не узнал и не взял ее к себе в подмастерья в клуб любителей помахать мечом.
Его звали Юрис, Зоя все еще его навещала, хотя никогда бы не призналась, что вот уже пятнадцать лет по выходным отмораживала зад в подвале его клуба, потому что он ей дорог, а не из-за лучших домашних булочек с корицей во всем штате Нью-Йорк и спаррингов. А когда об этих самых булочках узнал Николай, то упросил и его взять с собой. Юрис думал, она наконец-то нашла мужчину, который любит ее так, как она этого заслуживает. Ха.
– Тогда скажи мне, – весело продолжил Николай. Он был так близко, что Зоя чувствовала, как его дыхание касается ее виска. – Каков худший сценарий, исключая смерть?
Это была их игра: назови самое худшее, что может произойти, и услышишь в голосе натужную веселость, обреченную надежду на то, что все решится само собой. Ей не хотелось отвечать, но она все равно сказала:
– Если бы Юрис все-таки был здесь и услышал, как твоя мать учит сестриц Эри единственно верному рецепту булочек с корицей.
Николай хохотнул и, наконец, отстранился.
– Жаль, что он не смог прийти, пусть даже прямо сейчас он на самом деле сидит в своем подвале, пьет брагу Одина и пытается доказать, что драконы существуют не только в фэнтези настолках. Веришь или нет, моя дражайшая невеста со средней школы отыгрывала Мастерицу Подземелий в «D&D». Вот кто точно нашел бы с Юрисом общий язык. Надо их познакомить.
– Если хочешь показать ей, как размахиваешь мечом, так прямо и скажи, – фыркнула Зоя.
– Ну-ну, Зоя, ты же знаешь, что настольные игры я обожаю, – отозвался Николай и понизил голос. – Куда больше, чем все эти пирушки, хотя в свадебном костюме я и смотрюсь куда лучше, чем в образе Фродо Бэггинса. А теперь мне пора возвращаться. Пойдем со мной, пошепчешься с Эри о моей самой дурацкой привычке.
– Лучше найду твою мать и попрошу ее в следующий раз захватить те твои фотографии, где ты голышом перед зеркалом малюешь губы ее помадой.
Николай хмыкнул, последний раз коснулся Зоиной руки и скользнул к будущей жене так грациозно, будто подошвы у него были смазаны сливочным маслом. Наклонился, что-то сказал ей на ухо. Эри улыбнулась ему так, будто они с ним делили какую-то тайну.
Николай стянул пиджак, накинул его Эри на плечи и притянул ее к себе – жест, такой Зое привычный, в этой раз показался ей преисполненным какой-то семейной нежности, но она не собиралась об этом думать. Вместо этого Зоя вспомнила свой список вещей, которые больше всего раздражали ее в Николае – от его отвратительной привычки втягивать суп через передние зубы до бездумной веры в людей. И это не говоря уже о том, что он всегда заказывал пиццу с ананасами, и не одну, а сразу две, хотя знал, что Зоя ее терпеть не может!
– Худший сценарий, исключая смерть, – снова пробормотала она, хотя ответ, в общем-то, всегда был только один.
Николай женится на другой, и Зоя уже никогда не скажет ему правду.
========== Глава 2 ==========
Давайте проясним: это был ее первый выходной за последний месяц, и Зоя собиралась с самого утра валяться в ванне, благоухающей молоком и медом или клубникой и красной восковницей – как она захочет; ходить по квартире в чем мать родила, с полотенцем, закрученным на голове, один за другим поглощать горячие сладкие орешки из пакетика, запивать их красным сухим прямо из бутылки и думать только об Элвисе Пресли, который поет о любви, а не о том, что завтра ей придется держать венец над головами распрекрасных жениха и невесты и слушать, как неприлично богатые и потому до безобразия откровенные тетушки Николая спрашивают ее, Зою, не виден ли у малышки Эри животик – в самом деле, ну кто согласится выскочить замуж в девятнадцать? «Нет, не виден, и нет, я не держу свечку».
Что еще Зоя хотела сделать, так это уснуть и проспать до утра понедельника. Честно, она бы так и поступила, не удумай Николай нагрянуть к ней в полдень со своим суперпортным в нелепом берете, который уже незнамо сколько лет служил мужчинам из рода Ланцовых верой, правдой и смокингами на все свадьбы и похороны. Можете представить, что он подумал, когда увидел Зоины картины – «Происхождение мира» и еще парочку других, менее известных, но куда более откровенных, которые Николай приладил на стену в комнате, что осталась от пуританской столовой.
