Но он всегда хорошо зарабатывал, был старшим механиком на судне, так что мог себе позволить. Жили мы в достатке, тут не пожалуешься. Жили, к слову, мы в городе Б., и нетрудно догадаться – у моря.

И отец постоянно ходил в море. Ходил-ходил и в итоге ушел из семьи. Вроде, когда брак распадается и мужчина оставляет свою недвижимость женщине, это называется «ушел из семьи».

Я не считаю своего отца человеком высокоблагородным, но то, что он оставил нам с матерью дом, ее машину (свою забрал) и выделил ежемесячно 35 тысяч (у матери был еще и свой доход), избавило нас от многих проблем. Мне было 14 (почти 15).

Они развелись, прошло немного времени (чуть меньше года, как мне видится), и отец стал часто оставаться у нас дома. Не знаю точно, но, как мне кажется, им с матерью было легче уживаться вместе, сохраняя небольшую дистанцию. Оба они были слишком своевольные и свободолюбивые. Только сделав шаг назад, им удалось наладить отношения. Муж и жена стали парнем и девушкой – в этом есть что-то омолаживающее, лекарство против кризиса среднего возраста.

Мне было 16, и я вообще не переживал относительно их. Наоборот, мне было интересно наблюдать за ними, а чувства, которые должен испытывать сын, у меня отсутствовали совсем. Я уже жил собственной жизнью (но тут я немного забегаю вперед).

В 15 в мою жизнь пришел первый романтический опыт и спорт.

Спорт и раньше был в моей жизни, но урывками, без вовлечения. С первого класса я посещал разные секции: по футболу, хоккею, скалолазанию, боксу, но нигде не задерживался подолгу. Футбол и хоккей были в детстве, уже тогда я узнал, что я – не командный игрок. Скалолазание само оставило меня, тут я ни при чем. Как говорили, тренера бросила жена, и он ушел в отрыв. И каким-то (сейчас мне понятным) образом он переключился на мужчин, а потом (вот тут я уже ничего не понимаю) увел от своей бывшей жены ее ухажера, к которому она ушла от него. И заразил его ВИЧ. А потом уехал. Если честно, в эту историю я сам не верю, но люди, у которых был выход к первоисточнику, подтверждали, что у этого тренера действительно обнаружили ВИЧ и он действительно уехал из города. И у его бывшей жены и ее ухажера тоже ВИЧ. В любом случае я тут ни при чем.

А вот от бокса ушел уже я. Не вписался в контингент. Я люблю бокс однозначно больше борьбы. Я шел с уверенностью, что буду заниматься благородным искусством, а пришел на сбор уличной шпаны, метившей в полноценные бандиты. Если в школе я держался в стороне от остальных, поскольку не считал нужным и возможным находить какой-то общий, дружеский язык, то тут я открыто брезговал. Хотя сейчас понимаю, что там были и неплохие ребята…

Но все изменилось (хоть и ненадолго), когда мне впервые сильно понравилась девочка. Это было лето перед 9-м классом, и оно как-то само собой случилось. Словно из-за угла. Будто заготовленный скрипт в написанном сценарии.

Мы пересеклись один раз, второй, потом я узнал, что наши отцы хорошо знакомы (узнал, собственно, когда с отцом поделился этим своим переживанием; тогда мы с ним еще общались… так близко). И отец мне помог – устроил знакомство. Организовал совместный отдых семей на море. И там же я увидел ее в купальнике. И понял, что влюбился (по крайней мере, мне тогда так подумалось).

Но и она увидела меня, а форма у меня была ни разу не спортивная. А она – спортсменка, занималась художественной гимнастикой, танцами. И была требовательна к таким вещам (и имела полное право). К тому же ростом я был немножко ниже ее, сантиметра на 4, но и тут пролет.

И для того, чтобы продвинуться дальше в наших отношениях, я стал систематически заниматься спортом. Начал со стадиона – бег, подтягивания, отжимания, прыжки в длину. Потом, в сентябре, пошел со своим другом на борьбу (там оказался народ получше; я решил, что с ними можно выстраивать общение, хоть и через небольшую стенку). И все это время я пытался начать с ней встречаться (мы периодически гуляли вместе, но «встречательствами» это не называли). К концу осени у меня появилась какая-никакая, а все же спортивная форма, я даже умудрился подрасти немного и сравнялся с ней в росте (174 см).

В конце концов у меня получилось ее поцеловать, и тогда она мне сказала, что не любит меня.

Но у меня остался спорт, оказалось, что в нем я очень даже неплох.

До 16 лет я много читал, потом пошел на спад, а после 17 вовсе бросил. Но и тут я снова забегаю вперед.

В действительности я много чего делал помимо чтения, с детства у меня был доступ к любым развлечениям. Уроками-то я не занимался, а мозгу нагрузка требовалась. Так что меня самого тянуло туда, где мозги мои могли раскрыться в полной мере. И как-то само собой (с того ракурса, с которого я сейчас смотрю на свое прошлое, мне кажется, что слишком много всего происходило у меня само собой) я от компьютерных игр и развлекательных фильмов перешел на классическую литературу и авторское кино.

Начинал я с мистики и ужасов, но потом судьба, словно божественный шелковый путь, вывела меня к Кафке, Гоголю и Достоевскому. Прочитал я, разумеется, больше, но вот с этой тройкой я чувствовал какое-то родство. Словно передо мной сидели три моих настоящих отца. Я бы мог назвать их и братьями, но это была бы дерзость с моей стороны, я осознавал, насколько мал перед ними. Я был восхищен. Интеллектом, талантом. Гением. Тогда я безоговорочно признал их интеллектуальное превосходство надо мной и заочно напросился в послушники.

Подобным провидением в кино для меня стали фон Триер, Куросава и Пак Чхан-ук. Мне нравилось все, что они снимали, но вот особую магнетизирующую любовь вызывали фильмы о страдании. Но тогда я в этом не отдавал себе отчета.

Под страданием я понимаю не обыденные уколы жизни и переживания лишений, а ношу, висящую камнем на шее, внутреннюю боль, разрастающуюся как рак. Много кто пишет или снимает о таком герое, но им же и свойствен нереалистичный оптимизм, их истории ведут к избавлению. А меня же тянуло наблюдать за самим процессом гиперплазии обременения, за тем, как героя с каждым шагом все сильнее и сильнее прижимает к земле.

А возможно, все мои симпатии на тот момент были лишь следствием моей юношеской претенциозности… Кто знает?.. Но даже если и так, не имеет значения, ведь эти вещи, вне зависимости от побуждающих обстоятельств, откладывались во мне в качестве полезного интеллектуального капитала.

В целом я понимал, что осмыслю увиденное и прочитанное позже, когда придет время. Я отчетливо запомнил, когда читал Достоевского (по-моему, «Преступление и наказание»), тогда про себя подумал: «Считываю сейчас пока только первый слой, а потом пойму главное – когда придет время» (и как же я не рад этому пророчеству).

Вообще, эти мои увлечения только дальше откинули меня от меня настоящего, дальше от людей (ведь появилась интеллектуальная планка), но все могла исправить тогда рука, та, которая сейчас направляет меня.

Я бросил все попытки написать эту историю.

Я окунулся в омут вязкого, концентрированного мрака. Я исчез, растворился.

Я бродил… не знаю сколько, по бесконечному лабиринту. И постоянно возвращался к зеркалу. А в нем пустота. Затем новая дверь, коридоры. И всегда все кончается зеркалом.

Но я вернулся и обнаружил нечто…

Передо мной лежала записка, написанная механической рукой. Словно ее отпечатали на машинке. Никаких признаков человеческой руки.

Теперь нечто вышло за границы тишины и не скрыто тянуло мои извилины, словно патрон безвольную марионетку, направляя мысли и руки выполнять мои обязательства.

Дословно приведу текст записки.

Несмотря на все обстоятельства его жизни, кои разбавляли его посредственность, он все же был посредственностью. Необычной посредственностью. Одаренной посредственностью. И в этом конфликте одаренности и посредственности и был корень его трагедии.