В тот год моя сестра Мэри вышла замуж в Дрездене, но я ничего не помню об этом событии, так как меня не взяли на свадьбу, оставив с Наной, Докой и Шелли.

Ирина Скарятина – о маленькой Эре

Так пролетели дни, и месяцы, и целый год. Рука маленькой Эры неуклонно поправлялась, перестав опухать и болеть, но всё ещё оставаясь слегка скрюченной. И вскоре вся семья (за исключением Мэри, вышедшей замуж и уехавшей) попрощалась с Атлантическим океаном и Виллой Прима, которую все очень полюбили, и, следуя советам французских врачей – больших специалистов, посчитавших, что так будет лучше для здоровья Эры, переехала на зиму на Юг, в средиземноморские Канны. Как всем хорошо известно, Средиземное море славится своим неповторимым насыщенным синим цветом и прекрасным, живописнейшим побережьем, известным как "Лазурный берег"; но почему-то после серо-зелёной, бурлящей и грохочущей Атлантики с её приливами, и штормами, и огромными свирепыми скалами прозрачное синее Средиземное море в окружении зелёных деревьев и цветов казалось малость приторным и плосковатым – особенно Доке, любившему суровую красоту дикого океана.

"Взгляните, – ворчал он. – Просто взгляните вокруг: лазурная вода, лазурное небо, душистые цветы, слащавые запахи, прелестные виллы, прелестные женщины, прелестная одежда! Фу! Будто картинка из иллюстрированного каталога". И он, презрительно фыркнув, возвращался к своим медицинским книгам и занятиям.

Генералу и Профессору всё это тоже не особо нравилось, но дамы нашли место чудесным.

"Цвет этого моря как бирюза, и оно спокойное, словно зеркало! А что до цветов – так может показаться, что мы попали в Рай", – говорила Шелли Нане, и та с энтузиазмом соглашалась.

Им нравилось облачаться в свои лучшие одежды и совершать променад вверх и вниз по знаменитой набережной Круазетт, тянущейся вдоль моря и всегда полной другими прогуливающимися нянями и гувернантками, присматривающими за нарядно одетыми детьми.

"Ужасно! – заключил Дока после первой же совместной прогулки по Круазетт. – Вы даже не можете вывести Эру в её обычном сарафане и шляпке, как делали в Понтайяке, а обряжаете как куклу! Что может быть абсурднее этой шляпищи, которая на ней сейчас? Девочка в маскарадных перьях … это делает её похожей на клоуна. Нелепо!" И он больше никогда не ходил с ними.

Но у самой Эры было много интересных впечатлений от Канн.

Во-первых, она познакомилась с маленькой принцессой Цецилией Мекленбург-Шверинской (будущей кронпринцессой Германии и дочерью великой княжны Анастасии, которую Маззи очень хорошо знала). И две маленькие девочки каждый день играли вместе, пока их няни – Нана и мисс Прайс – часами вели беседу тихими таинственными голосами.

Однажды все они отправились на лодке на остров Святой Маргариты, и плаванье очень понравилось маленькой Эре, потому что море было спокойным и гладким, а лодка скользила так быстро и плавно, что казалось, будто она стоит на месте. Но после пикника, на обратном пути поднялся сильный бриз, море стало тёмным, покрытым рябью, и лодка закачалась вверх-вниз, подобно знакомому старому возку, преодолевающему высокие снежные сугробы. Эру тут же укачало, она испугалась и проплакала почти всю дорогу назад, тогда как Цецилия, будучи уже опытным моряком, смеялась и подшучивала над ней до тех пор, пока мисс Прайс не одёрнула её, указав на неподобающее поведение в ситуации, когда бедняжке Эре настолько плохо. И Цецилия, которая была старше и на самом деле обладала добрым сердцем, перестав поддразнивать, подойдя и сев рядом с Эрой, взяла её за руку и поведала множество занимательных историй, заставляющих отвлечься и забыть о бурном море. А ещё показала волшебную палочку с маленькими отверстиями по бокам, в которых, если поднести глаз достаточно близко, можно было рассмотреть довольно крупные картинки, приближенные спрятанными в отверстиях увеличительными стёклами.

"Посмотри, какие крошечные дырочки и какие большие картинки, – сказала Цецилия. – Знаешь, это магия, которую я вызываю, произнося особые слова".

И маленькая Эра поверила ей, а эта волшебная палочка помогла ей больше чего бы то ни было забыть о качке.

Во-вторых, в один из дней Эру повезли на большой завод по производству керамики, в садах которого она наткнулась на длинный и прекрасный каскад чистой минеральной воды, текущей по бирюзово-синей плитке, обрамлённой бордюрами из пахучих цветов.

"Опять синий, опять цветы", – неодобрительно пробормотал Дока, но Нана и Шелли велели ему помолчать, сказав, что он ничего не понимает, в то время как Эра, очарованная и заворожённая, глазела на водопад в немом восторге.

"Прям как в сказке", – наконец восхищённо выдохнула она, находясь под сильнейшим впечатлением от хрустально-синего каскада, оставшимся с ней на всю жизнь.

Ирина Скарятина – от первого лица

В Каннах мы живём на Вилле Фаустина, выходящей фасадом прямо на набережную Круазетт. На террасе стоит мраморная статуя "Амур и Психея", которую моя Мать находит неприличной и частично прикрывает газетами. Я постоянно задаюсь вопросом, что там делают эти куски бумаги, но поскольку никто ничего не объясняет, я продолжаю и дальше им задаваться. Когда дует мистраль, я играю за высокой стеной в саду, где в изобилии растут фиалки. Иногда меня берут покататься, иногда – погулять по Круазетт. Я знаю, что близлежащие горы зовутся "Приморскими Альпами", а острова – "Сент-Маргерит" и "Сент-Онора".

К этому времени я уже достаточно бегло говорю по-французски, любезно помогая Нане каждый раз, когда зачем-то требуется произнести пару французских выражений, так как всё, что она сама способна выговорить, это: "Не парлей франкей"15 , – полезную фразу, употребляемую ею во всех случаях с большим достоинством и завидной бойкостью, сильно меня восхищающей. Это звучит как одно слово – по тому же принципу, что и "Небу'смешной", – и я усердно тренируюсь выстреливать "Непарлейфранкей" так же, как это делает она, с улыбкой и поклоном. Как-то раз меня одевают в совершенно новый парижский наряд, состоящий из бледно-голубой накидки, отороченной короткими вьющимися голубыми перьями, и изящной шляпки со всего лишь одним, но длинным-предлинным пером. Я очень горжусь своим модным туалетом и прошу Нану взять меня с собой на Круазетт, чтобы все могли разглядеть, какие на мне потрясающие вещи. Будучи сама очень довольна моим внешним видом, она соглашается, и мы отправляемся в путь. Видя, как люди доброжелательно улыбаются мне, я кланяюсь направо и налево, мягко говоря: "Непарлейфранкей", – ведь это звучит так красиво, если сказано на одном дыхании, и шествую дальше, замечательно проводя время. Внезапно я спотыкаюсь и падаю лицом вниз в огромную лужу, полную жидкой грязи, откуда меня, жалобно скулящую, в следующее же мгновение вытаскивают, но уже в безнадёжно испорченном наряде. Никогда мне не дано забыть этого случая, и всякий раз, слыша пословицу "гордый покичился, да во прах скатился", я вспоминаю именно о нём!

В Каннах моими товарищами по играм выступали Серж Оболенский, Малышка Торби – дочь великого князя Михаила и его морганатической супруги графини Торби ("Малышка Торби" позже стала леди Зией Уэрнер), – и принцесса Цецилия Мекленбург-Шверинская. Я обожала Цецилию, такую яркую, весёлую и добросердечную, хотя временами сильно обижавшую меня, если она презрительно бросала: "Пуу, ты всего лишь дитя", – или дразнила за то, что я не принцесса и не ношу шёлковые чулки.

"Ты Скрррратина – вот ты кто!" – кричала она, злорадно скача вокруг меня и раскатывая буквы "р" в моей фамилии Скарятина (что делало ту почти неузнаваемой), а также слегка пихая меня в рёбра, чтобы пощекотать … Я так ясно вижу её сейчас, исполняющую что-то наподобие воинственной пляски, со сверкающими глазами, подрагивающими ноздрями, подпрыгивающими волосами и тычущими в меня пальцами. Внезапно она переставала дразнить, обнимала меня и предлагала начать одну из наших восхитительных игр. Она стала моей самой первой "лучшей подругой", и для неё навсегда отведён тёплый уголок в моём сердце.