Они отправлялись в путь в истинно русском стиле, не думая ни о тратах, ни об экономии, ведь, как много позже рассказывала Эре Маззи, вместо взятия ссуды в банке для финансирования путешествия, целая роща серебряных берёз в Троицком была вырублена и продана, а деньги от продажи целиком пошли на оплату зарубежных счетов. И даже страшно представить, каковы были расходы, учитывая многочисленность семейства.

Итак, после бурных приготовлений, которые Эра хорошо запомнила, так как лично упаковывала свой маленький чемоданчик, специально купленный для неё по этому случаю, они простились с домом на набережной Мойки, 16 и отбыли в Европу.

То выдались ошеломляющие дни для маленькой Эры, дни, полные необычайных событий, часто казавшихся ей необъяснимыми, а иногда и пугающими. Необъятные вокзалы, вмещающие множество поездов и толпы людей; оглушительные и пронзительные свистки; ослепительные облака белого пушистого пара; постоянно звенящие станционные колокола; чемоданы и ручная кладь, катящиеся мимо на грохочущих тележках; и люди, безумно спешащие во всех направлениях, возбуждённые, растрёпанные и испуганные.

И многие часы в тесном купе, жарком и душном, противно пахнущем едой, одеколоном и лавандовой водой; и длинные узкие вагонные коридоры, где в качестве особого развлечения можно было побегать взад-вперёд, заглядывая в другие купе, где сидели остальные члены семьи; и странные гостиничные номера; и огромные вестибюли; и протяжённые тёмные переходы, полные незнакомых лиц; и еда, на вкус отличающаяся от привычной детской пищи; и непонятные звуки, непохожие ни на что, слышанное ею ранее.

"Что они говорят?" – спрашивала Нану маленькая Эра, и Нана раздражённо отвечала:

"Я не знаю. Они говорят на немецком".

"Что такое немецкий?"

"Это иностранный язык".

"Но что это – иностранный язык, Нана?"

"О, дитя, ради всего святого, успокойся и прекрати задавать эти глупые вопросы!"

И оставалось только думать, и думать, и думать, пытаясь как-то всё объяснить самой себе и разгадать эти новые, сбивающие с толку загадки.

"Что такое поезд? Как он едет, и почему одни люди называют его 'чух-чух', тогда как другие – 'пуф-пуф'? Что такое свистки и почему они свистят? Из чего сделан пар? Откуда все эти люди? Являются ли они родственниками или друзьями, и если да, то почему с ними нельзя поговорить? Куда они направляются? Что такое гостиница? И что такое, в конце концов, иностранный язык?" – ох, как же много вопросов требовало ответов и разъяснений!

"Неудивительно, что у ребёнка бывают мигрени. Одни только вопросы, вопросы, вопросы весь день напролёт" – ворчала Нана, делясь с Шелли.

Ирина Скарятина – от первого лица

Моим первым впечатлением от поездки было чувство удовлетворения от того, что все близкие мне люди постоянно находились вместе в железнодорожном вагоне. Это очень успокаивало – знать, что они так и будут там, а не улизнут куда-то внезапно, как это частенько случалось дома, не оставляя мне возможности уследить за кем-либо, кроме Наны. Я прекрасно помню свои пробежки из конца в конец вагонного коридора и заглядывание во все купе, чтобы затем оповестить Нану, громко крикнув: "Все на месте!" Помимо этого, ничего существенного не отложилось в памяти до момента приезда в берлинский отель, где меня необычайно впечатлила гроздь электрических цветов в люстре моего номера – наверняка, нечто абсолютно безвкусное, но тогда показавшееся невероятно прекрасным и заставившее меня позже горько рыдать из-за невозможности забрать это с собой. Ещё я была очарована толстым хозяином отеля, который часто кланялся, потирал руки и произносил таинственные слова, звучавшие похоже на "би́тти"8 и "ви́ссензи"9. В искреннем восхищении этим человеком, я торжественно повторяла про себя его слова, кланяясь, потирая руки и гадая, что же они могут значить. Однажды я была очень заинтригована и обескуражена, услышав, как Нана попросила местную горничную принести "ледяной"10 воды, тогда как ей хотелось горячей, и в результате получила желаемое. Но задав вопрос, как у неё это вышло, я довольствовалась лишь высокомерным: "Это немецкий, моя дорогая", – что совершенно не добавило ясности.

После этого всё опять, как в тумане, до нашего прибытия в Мюнстер-ам-Штайн близ Кройцнаха, где мои впечатления снова становятся чрезвычайно яркими. В Мюнстере я принимаю минеральные и радоновые ванны и хожу с Докой на прогулки по соляным источникам. Но вскоре я устаю от этих прогулок, и он, жалея меня, часто водит вместо этого к железнодорожному переезду понаблюдать за проходящими поездами. Этот переезд настолько неизгладимо запечатлелся в моей памяти, что двадцать лет спустя я, проезжая через него в поезде и не подозревая, где нахожусь, мгновенно узнала знакомую сцену, промелькнувшую перед глазами и вызвавшую лёгкий укол боли от того, что там не хватало только высокого Доки и его маленькой подруги. Я бросилась к кондуктору, дрожа от волнения и крича: "Где мы, скажите, где мы?" – тогда как он, удивленно глядя на меня, коротко ответил: "Ну, в Мюнстере-ам-Штайн, разумеется". В отчаянии я высунула голову в окно, надеясь ещё раз увидеть то место, но поворот дороги уже скрыл его, и я упала на сиденье совершенно расстроенная, но в следующую секунду осознавшая, что в этой вспышке узнавания прошедшие годы внезапно волшебным образом откатились назад, и на несколько кратких мгновений мне выпала честь заглянуть в своё детство не только в памяти, но и в реальной жизни!

К сожалению, в том далёком году выяснилось, что Мюнстер-ам-Штайн мне не подходит – я худела, бледнела и слабела как никогда, – и Дока вынес вердикт, что меня следует увезти как можно скорее. Итак, огромные сундуки были снова собраны, и мы отправились во Францию, на побережье Атлантического океана.

Ирина Скарятина – о маленькой Эре

В конце концов они добрались до побережья, и всё снова стало хорошо.

"Готовься, Пташка, мы идём на пляж", – сказала Нана, застёгивая сарафан маленькой Эры и завязывая ленты её шляпки. "Пляж? А что это?" – тут же спросила Эра, но на этот раз Нана не стала ворчать, а только рассмеялась и произнесла: "Потерпи и увидишь, Мисс Любопытство".

Итак, они вышли из Виллы Прима, превратившейся в их дом на долгий срок, и, взявшись за руки, очень старая женщина и очень маленькая девочка, пошли по тропинке, ведущей прямо к пляжу.

"Смотри, – счастливо воскликнула Нана. – Разве это не прекрасно?" И, присев на край скалы и посадив маленькую Эру на колени, указала на открывшуюся перед ними панораму.

И Эра увидела странные багровые скалы, похожие на притаившихся монстров, готовых в любую минуту к прыжку; и необозримое пространство песка, мягкого и золотистого там, где он был сух, и тёмного, словно отполированного, там, где его омыл прилив, оставив неровную линию водорослей, раковин и медуз; и маленькие лужицы, сверкающие от солнечных лучей; и ярко раскрашенные зонтики и тенты, торчащие из песка будто огромные цветы; и людей, людей повсюду в яркой одежде и больших широкополых шляпах, защищающих от палящего солнца. А дальше, за всем этим, был только бесконечный океанский простор, окаймлённый грохочущим прибоем, взметавшимся высоко в воздух и грозно надвигавшимся, поднимаясь гребнем то тут, то там, перекатываясь и плескаясь, – только для того, чтобы разбиться на мелкие волны и тысячи брызг и снова отступить с удивительным сосущим звуком.

"Ну, что? – сказала Нана торжествующе. – Это ли не великолепно, дитя моё? Тебе здесь нравится?" Но маленькая Эра, ошарашенная и внезапно почувствовавшая головокружение от непривычного света, блеска и шума, обхватила Нану за шею, умоляя: "Ой, давай пойдём домой, давай пойдём домой", – с таким отчаянием в голосе, что Нана, совершенно перепугавшись, взяла её на свои трясущиеся старые руки и понесла обратно.