– В последний – надеюсь, что еще не был, – фыркает Джим. – Да и воздух здесь искусственный…
– Нечего привередничать, – привычно ворчит друг. – Напиться ты можешь и в баре неподалеку, а вот если боишься, что что-то случится в твое отсутствие, то зря.
– Ага, я помню, – Кирк вспоминает сломанную ногу и передергивается.
– Не то помнишь, – хмурится доктор. – Поэтому я тебе и напоминаю: сейчас капитан – Спок, и ты должен довериться ему. Уж он-то в состоянии не угробить себя на мирной звездно-флотской базе. Обычно, это – твоя прерогатива.
– Это я помню тоже, – отнекивается Джим. – И верю ему. Просто работы слишком много, а ты накручиваешь.
– Джим… – Леонард вздыхает и смотрит с упреком. – Бояться чего-то после такого – нормально. Но ты, как всегда, перебарщиваешь. Вылези уже из этой раковины и начни жить дальше. А если не согласишься, я сам утащу тебя в бар.
И Кирк знает, что так оно и будет, поэтому повторяет вздох Леонарда и поднимается на ноги.
Бары на базе абсолютно одинаковые, и после третьего Джим решает остановиться – он как знал, что не сможет нормально выпить – подсознательная тревога крепко держит его за шею и не дает расслабиться. Зато хмелеет Леонард и снова пристает с расспросами.
– Там… ты рассказывал мне, что происходит?
– Рассказывал, – отвечает Кирк.
– И что я? – интересуется друг.
– Был все такой же ворчливой задницей, – Джим салютует ему бокалом, но Маккой смотрит без тени усмешки.
– А Споку?
– И Споку. Прочти мои отчеты, если не веришь. Толку от этого все равно было мало – вы же опять забывали, – объясняет Джим.
– И тогда ты связался с тем стариком? – уточняет Леонард, и, похоже, Кирк уже знает, к чему идет разговор.
– Связался. Ленн, это какой-то тест? – он хмурится, уже раздражаясь на доктора.
– Да, хочу узнать… – Маккой делает большой глоток виски и почти не морщится. – В которого вулканца ты влюблен.
Джим опешивает и не может поверить в то, что слышит – откуда у Боунса такие выводы? Как он вообще додумался?
– Ленн, что за глупости? Иди проспись, – фыркает Кирк, но друг смотрит на него неожиданно трезвым взглядом.
– А разве глупости? Я ведь все понимаю: только тот, другой Спок тебя поддерживал все время, так что неудивительно, что твои чувства… могли измениться… в «адресате».
– Вот именно, он – поддерживал, – Кирк отвечает ему таким же цепким взглядом. – И не дал сойти с ума. Но это не значит, что я тут же воспылаю к нему страстью. Тебя ведь я в постель никогда не тащил.
– То есть, он – твой друг, – уточняет Маккой, прищурившись.
– Больше, чем друг. Но не с тем подтекстом, – честно отвечает Джим. – Почему тебя это вообще заинтересовало?
– Ну… – запинается Леонард. – С нашим же Споком ты говорить отказываешься, вот я и подумал… В принципе-то, разница не большая. Только в возрасте.
– Плохо ты подумал, дорогой друг, – Джим снова сердится, склоняется над столиком и хватает Маккоя за подбородок – прижимается к его губам крепко и основательно.
А отпускает через добрых семь секунд – ошарашенный Леонард даже не попытался его оттолкнуть, пребывая в глубоком шоке.
– Вот тебе разница, – строго отвечает Джим и делает неспешный глоток из своего бокала.
– Меня сейчас стошнит… – бурчит доктор, закатывая глаза. – Доходчиво, блядь, объяснил…
– Да, вот только я никогда не смогу объяснить тебе, каково это – каждый раз его терять, – продолжает Кирк. – Поэтому я и прошу тебя, Ленн. Не лезь в душу.
– Тогда поговори с гоблином. Излейся, расскажи о своих чувствах, признайся наконец, – настаивает доктор. – Потому что как бы ты ни притворялся, сублимировал или забивал на проблему, но однажды она тебя сожрет. Джим, просто забыть – это не выход. Это как рана – если ничего не сделать, она загноится и приведет к заражению крови. Вот о чем я тебе толкую.
– А с чего ты решил, что старпом – единственное «лекарство»? – Кирк усмехается, вспоминая чужие руки на своем лице – он уже принял убойную дозу «обезболивающих». – У меня есть работа, корабль, экипаж и космос – хватает за глаза.
– Ты снова отнекиваешься, – не верит друг. – В любом случае, я тебя предупредил: так и будет. И я очень надеюсь, что закончится это чьим-нибудь отстранением, а не смертью.
– Не закончится, не нагнетай, – обещает Джим.
Вот они и поговорили. Теперь остался Спок – он тоже обязательно когда-нибудь достанет его. Джим только надеется, что не скоро – вулканец, со своей дотошностью, будет сотни раз перепроверять, анализировать и ставить под сомнение, прежде чем решит, что капитан готов к разговору. И все те два месяца, что они проводят на базе, Джим ощущает на себе его пристальный взгляд. Как будто капитан – сехлат неизвестной породы или бактерия какая новая, за которыми старпом наблюдает, записывает и делает выводы. А Кирк демонстративно не смотрит в ответ – во-первых, раздражает, во-вторых… ему отчего-то кажется, что он не будет доволен тем заключением, что сделает Спок. Есть еще в-третьих, но Джим быстро себя одергивает и отказывается верить в то, что Спок смотрит с волнением. Многозначным, искренним и глубоким. Как будто Джим болен неизвестной болезнью, а старпом бдительно за ним присматривает, чтобы вовремя оказаться рядом и предложить помощь. Кирк, конечно же, все понимает – многие из офицеров, узнав обо всем, поначалу смотрели так же, но теперь это действительно раздражает до жути. Он уже со всем справился, так что смотреть и расспрашивать бесполезно. Джим бы согласился только в одном случае – если бы Спок захотел разделить с ним его чувства. Но этого никогда не будет. Это уже сделал другой Спок, и Кирк отказывается от надежды. В конце концов, вулканец убедится, что с капитаном все в порядке и отвернется от него.
Джим искренне в это верит, поэтому и заставляет себя держать голову выше, смотреть безразлично в ответ и говорить ровно. И категорически запрещает себе думать. О Споке. О смерти. Вспоминать… Как показала практика, ему вообще лучше отказаться от этих чувств. Они губительны, неподконтрольны и мучительны. Особенно, когда время замкнуто в кольцо, и нет ни единого шанса от них сбежать.
Но теперь ему действительно легче: кошмары уходят, пусть даже он и видит смутные тени по ночам вместо привычного забытья – легкий тремор наутро и, порой, влажная подушка – не в счет, пустяки. Воспоминания, как другой Спок и обещал, больше не являются незваными – все под контролем настолько, что Джим вполне успешно проходит все тесты медосвидетельствования на профпригодность. Да, остаточный стресс все еще присутствует, но это не то, с чем бы Кирк не справился – уж точно не перед психиатрической комиссией. Со всем остальным он же смог – с редкими приступами рассеянности, усталостью, с синяками под глазами, с короткой, ломанной речью и фальшивой улыбкой. Ему просто нужно еще немного времени и чтобы Спок перестал смотреть – Джим смущается в кои-то веки, и эта неловкость вызывает еще больший дисбаланс в его душе, чем уже есть. Чем вообще может быть. А ведь он даже первую их миссию после ремонта проводит как по нотам – в достаточно хорошо известной системе в созвездии Лиры и всего лишь «курьером» – «Энтерпрайз» доставляет технику и медикаменты в отдаленную колонию пока идет по новому курсу.
А Споку этого все равно мало. И со всеми своими выводами, вопросами и предложениями он сначала идет к доктору Маккою – тот всегда понимал капитана лучше.
– Что ты под этим подразумеваешь? – Леонард смотрит на него с неподдельным интересом – уж если вулканец, далекий ото всех этих человеческих норм и парадигм, начал сомневаться, то он может быть и прав, говоря, что капитан изменился. Боунс это тоже видит, но оно и неудивительно – после всего пережитого. А вот вулканца эта перемена дестабилизирует.
– Только то, что сказал, – отвечает старпом. – Капитан изменился.
– И как это проявляется? – о, наблюдательный ученый уже наверняка определил разницу.
– Капитан притворяется. Или делает вид, что не притворяется. Как будто миссии в системе Януса не было, – поясняет Спок. – Он старается вести себя в прежней манере, но зачастую слишком невнимателен, рассеян и поэтому ему сложно сосредоточиться на подавлении.
