– Хорошо, – кивает Спок и собирается спрашивать, но Боунс успевает первым – сначала он должен знать, что происходит у старпома в голове.

– У вулканцев есть понятие «родственных душ»?

– Есть похожее. И это скорее – духовный спутник, нежели часть «души» в понятии людей. Это разделенное подсознание, дополняющее само себя, квинтэссенция привязанности и близости, родственное естество, если хотите. Узнавание происходит через добровольный мелдинг, после которого решается, кем оппонент может быть: тхайла, супругом, другом или никем. Выбор происходит, по большей части, подсознательно и зависит от личных предпочтений катры каждого отдельного индивидуума.

– И правда, похоже, – хмыкает Боунс. – Чтоб ты понимал: соулмейты у людей – самое близкое понятие тхайла у вулканцев. Только без мелдинга. На нас, как ты знаешь, это просто написано.

– Именно. Но это не обязательный для вас выбор.

– Именно, – передразнивает Леонард, но беззлобно – они сейчас у самой сути. – Но извини за то, что мне удобнее изъясняться с тобой аналогиями, и теперь вспомни свой любимый коврик для медитации – тебе удобно только на нем. Но у тебя есть выбор: взять другой или сидеть на полу голой задницей. Сила привычки, – и вот тебе разница в ощущениях.

– Следовательно, отказ от этого… «коврика» – выбор осознанный? – уточняет Спок, а Маккой плюется от досады.

– А теперь представь, что это ты отрубил себе руку, – цедит он. – Без перехода на личности – ты просто отрубил себе руку. Ты привыкнешь к протезу или привыкнешь обходиться вообще без руки, но это никогда не заменит тебе ощущение того, когда они обе были при тебе. Вулканцы отказываются от тхайла?

Старпом долго молчит, переваривая, а Леонард курит в вытяжку и избавляется от окурка в утилизаторе.

– Это считается нерациональным: тхайла, установившие связь, повышают свой жизненный потенциал – телепатические способности, выносливость организма и психологическую устойчивость, – рассуждает Спок. – Следуя вашей аналогии, вулканцы скорее проводят себе лоботомию, если отказываются от тхайла.

– Вот и вся разница. У людей легче и проще, не правда ли? – фыркает Маккой. – Те, кто отказались добровольно, давно привыкли, что рука – парализована. Те, кто потерял, привыкают к протезу. Душевные инвалиды.

Спок снова кивает, но продолжает сидеть на месте и скрипеть своими зелеными мозгами. Когда же до него дойдет-то? Ведь это еще проще – инвалидами никто быть не хочет, но большинству просто приходится.

– А если… – вулканец запинается, но продолжает. – А если перейти на личности, вы сможете разобрать со мной те случаи, о которых мне известно? Если для вас это неприемлемо по этическим причинам, то я ни в коем случае не настаиваю.

– То есть, о себе и Джиме ты говорить не будешь? О других? – Боунс усмехается и ищет гипошприц – чем бы уколоть гоблина: слабительным, седативным или глюкозой? Или воздушную эмболию ему устроить?

– В конце… – Спок понижает голос и смотрит на Боунса в упор – кто у кого на приеме у психоаналитика? Или кто к кому пришел исповедаться? – Для начала мне нужны данные.

– Хорошо, – кивает Леонард и устраивается на краю стола напротив Спока – сейчас он будет тыкать этого котенка в лужу в неположенном месте. – Начнем с твоей подружки Ухуры – ты ведь знаешь, чье на ней имя?

– Главного инженера.

– Да. И Джим специально притащил ее на корабль, так как знал тоже – он был знаком со Скотти еще с «Мальты». Что в итоге вышло? Ничего, как ты знаешь. Ухура предпочла обходиться без соулмейта в угоду собственной свободе, возможностям и карьере. Но это был только ее выбор, и он был отличным от выбора Скотти, даже если тот его в итоге принял. Он добровольно согласился не пользоваться своей рукой, если продолжать аналогию, а Ухура довольна своим протезом. Все – инвалиды, и все еще не очень счастливы. Дальше.

Леонард ждет следующий пример, и Спок, после новой порции раздумий, снова запинается.

– Вы и… лейтенант Чехов? – никакой бестактности.

– А ты наглый, – усмехается Боунс. – Но тут та же песня – от руки отказываюсь я. Чехов – молодой и здоровый парень, который способен подобрать себе более выгодную партию, а не якшаться со старым ворчливым доктором, который уже обжегся на молоке.

– Поясните.

– Не-соулмейты могут прекрасно жить душа в душу долгие годы, а могут и возненавидеть друг друга после первых же трех лет совместной жизни. Возненавидеть настолько люто, что лишают возможности видеться с общими детьми. И не потому что не соулмейты, а потому что просто разные люди – стервы и циники. Ничего хорошего с тем, чья «рука» постоянно бьется в конвульсиях, нет и не будет. Поэтому я выбрал сам. Мы можем вполне неплохо общаться с Чеховым, но дальше дело не зайдет.

– А если бы… ваш соулмейт встречался с кем-то на ваших глазах? – интересуется Спок абсолютно незаинтересованным тоном, и Маккой подбирается – так-так-так, что это тут сейчас будет?

– Благословил бы и постарался никогда больше не видеть. С глаз долой – из сердца вон.

– Даже если это ваш друг? – вулканец спрашивает прямо, и Леонард заливается смехом.

– Ты про Джима и Чехова? Ох, насмеял. Вот у них-то точно ничего не будет.

– На чем основывается ваша уверенность?

– На том, что твой гипотетический тхайла не стал бы встречаться у тебя на глазах с твоей матерью. Родственные души и друзья – все-таки разные в корне понятия. С чего ты вообще это вообразил?

– Несколько дней назад я застал лейтенанта в каюте капитана, – поспешно объясняет Спок, и Маккой снова фыркает в кулак.

– И что? Он там через день пропадает – когда Джим не слишком устал, они играют в эти треклятые трехмерные шахматы. Нравится им эта бесполезная игра, но это лучше, чем если бы Джим снова потащил тебя на маты в тренажерку, не так ли?

– Полагаю… – вулканец опять зависает, по всей видимости, консолидируя полученную информацию. – Полагаю, изначально капитан хотел установить со мной связь. После того, как я «отказался», он лишил себя руки, отказываясь от соулмейта. Сейчас, когда мы снова работаем вместе, он вырабатывает модель поведения, подобную вашей и мистера Скотта – отказываться добровольно во благо. Так?

Вместо ответа Леонард достает с верхней полки небольшой контейнер с леденцами, которые Джим притащил еще в Сан-Фран, не доел, велел взять с собой и выдавать после каждого своего болючего укола бедным пациентам, и протягивает горсть Споку.

– На, заслужил, – усмехается доктор. – И раз уж в твоих мозгах все наконец сошлось, то позволь тебя попросить: перестань дергать Джима.

– Что вы под этим подразумеваете? – вулканец непонимающе смотрит на леденцы, но принимает их.

– То, что Джиму твой уход дался очень тяжело. Для справки, можешь посмотреть статистику, причины и последствия разорванных насильно связей соулмейтов у людей. В пересчете на Джима все было еще хуже, и продолжалось оно вплоть до конца нашей трехлетней миссии. У него была передышка в полгода, а потом ты нарисовался опять, поэтому не вздумай предъявлять ему какие-либо претензии.

– Это не целесообразно, – кивает Спок. – Но вы сказали: связь, а мы ее не устанавливали.

– Вот мы и добрались до самого интересного. Не устанавливали, но, похоже, она все-таки была. Односторонняя. Со стороны Джима. Он тебя чувствовал, а ты его нет.

– Поясните, – вулканец хмурится и подбирается, как перед прыжком в бездну.

– А чего тут пояснять? Телепатический ноль и телепат с ментальными стенами, крепче обшивки этого корабля, – хмурится Маккой в ответ. – Это – исключение, а не правило. И произрастает оно, скорее всего, именно из вашей межвидовой связи. Джим мог чувствовать твои такие тщательно подавляемые, скрываемые и перерабатываемые эмоции, а ты был наглухо закрыт ото всех, включая Джима. Можешь представить, что он чувствовал, с его-то темпераментом, когда ему на голову валилось все то излишнее, что не делало спокойным тебя? То-то же. Тебе надо было не скрываться от них, а подавлять эмоции ради Джима. Когда ты этого не сделал, он и отрезал себе руку, чтобы не чувствовать тебя.