Джим не хочет в это верить. Не хочет видеть и знать. Это же, как удар метеоритом по причальному люку – вдребезги и моментальная разгерметизация. О… Оказывается Спок-то эти полтора года тоже не скучал и обзавелся, вон… девушкой? Племянником? Женой? Сыном? Кем, черт побери, раз они стали настолько ему близки? Ближе науки, Флота и миссий. Это невозможно принять, даже лицезрев собственными глазами.

В тот момент Джим испытывает чуть больше, чем ничего. Ну и что с того, что твой соулмейт выбрал другого? Ничего страшного. Ничего особенного. Ничего же сверхъестественного не случилось, ведь правда? Это не смертельно. Такое бывает. Кто-то не ищет, кто-то устает ждать, кому-то и так хорошо. Кому-то, кто не знает, что именно ты – его родственная душа.

Ничего. Поэтому Джим не ощущает ничего. Ни-че-го. Он ведь уже соскреб с себя это чертово уродливое ярмо, и в нем самом ничего не осталось. Только пустота. Но так проходит всего четыре секунды, а вот после минуты он еле может устоять на ногах – чувства, что все это время безбожно посылались к черту, возвращаются. Разом, галопом, в полной мере и со всеми оттенками. И это такой шквал, что выдержать почти невозможно. Как будто его ударили чем-то тяжелым по голове. Из-за угла, исподтишка, нарочно – тот, от которого ты точно этого не ожидал. Или даже оглушили фазером – ведь рядом со Споком не просто женщина, вулканка, но еще и с ребенком. Ребенка-то они когда успели заделать?! И Джим готов падать в благословенный обморок. 30 серебряников? Простите, а 300 не желаете?! Чертов зеленокровный гоблин обзавелся семьей! Семьей! И если Джим сейчас же, сию же секунду, не окажется у Боунса, он отхватит себе второй в своей жизни инфаркт. Честное слово. А потом, как только выберется из медотсека, сразу же пойдет под трибунал, потому что убьет нахрен этого ублюдка!! За это он может поручиться.

Вот только, кто ж ему позволит? Боунс накачивает его успокоительным чуть ли не до состояния овоща, а когда Джим и с наркотой в венах твердо поднимается на ноги, на его локте повисает Чехов – смотрит испуганными щенячьими глазками и что-то лепечет про угрозу планете и спешную эвакуацию. И Джиму ничего не остается, кроме как мысленно взвыть – этого он не выдержит. Не выдержит знания, что у его родственной души – семья, любовь, счастье и достаток тогда, когда он сам загибается от тоски по нему. Хотя… Почему, собственно? Он же выдержал в прошлый раз, может, и теперь, когда первый шок пройдет, он сможет дышать сам, без аппарата искусственной вентиляции легких. Может быть, он сможет жить, чувствовать, работать и дальше не вспоминать. Сможет? Должен. Должен! Потому что он – чертов капитан Джеймс Тиберий Кирк! Потому что избавился от метки! Потому что забыл! Потому что ему нет абсолютно никакого дела до того, с кем там живет его родственная душа! Должен…

Должен утереть слезы на щеках, должен отмахнуться от сочувствующего взгляда Маккоя, должен успокоить перепуганного Павла, должен пойти и сделать свою работу. Угроза, эвакуация, беженцы. Приказы, поправки, донесения. Корабль, экипаж, космос. Только это, а не огромное море боли, в котором он тонет без возможности всплыть. В котором утонул уже настолько давно, что его останки перестали гнить, обернувшись прахом, песком, рифом. Переварились в желудках рыб. Он – все еще капитан. Самый лучший во всем Звездном флоте, и даже личная трагедия с родственной душой не избавит его от этого звания. И не сделает самым несчастным капитаном во всей изученной Вселенной.

***

Непредвиденные обстоятельства – это когда Джим вместо красной футболки надевает в увольнительную кислотно-зеленую – им всем такое дополнительно привлеченное внимание аукнется. Или когда вместо десяти тысяч кредитов получает за продажу редкого животного миллион – с него станется приврать, а им потом придется спасаться от обманутых покупателей бегством. Или когда вместо привычной кожной аллергии на фисташки он вдруг сразу валится в кому, а вместе с фисташками в обычном мороженом оказывается какая-то реликтовая пыльца в составе сиропа, – вишенка сверху вообще мало себя напоминала. Но уж точно не отсечение руки подходило под разряд этих обстоятельств. И не наличие у Спока семьи. Неизвестные переменные в их уравнении жизни появлялись сами собой, отчего решать его становилось до безумия сложно. Но это же Джим – чертов гений – уж он-то должен с ним справиться. Нужно только уповать и надеяться. На что-то опять надеяться. Что Джим выстоит, справится, прожует и выплюнет. Даже если это все тот же блядский гоблин. И с кем? С женщиной и ребенком! И как бы Леонард ни хотел не делать поспешных выводов, но один напрашивается сам собой – Спок поступил логично: завел семью, вместо сомнительной связи с не менее сомнительным капитаном. Ему же вся эта байда с соулмейтами – ехала-болела, он Кирка как капитана-то никогда толком не признавал, а уж кем-то большим…

Боунс может только вспомнить «жаркие» деньки и успеть купировать приступ, накачав Джима успокоительными, как черную дыру нейтронами – все уходит в никуда, в вакуум. Кирк поднимается на ноги, шагает, вымученно улыбается прискакавшему следом Чехову и возвращается – к работе и вулканцу, которого теперь точно ненавидит не меньше, чем Кодоса. Те даже были чем-то похожи – жертвовали во благо и предпочитали насилие. Только Кодос – физическое, а Спок – эмоциональное, даже сам того не подозревая. О, он ведь действительно может даже не догадываться, что между ними когда-то существовала связь и что именно из-за нее – из-за переноса эмоций вулканца на Джима – Кирк и был именно тем, кто он есть. Что не всегда мог справиться с «двойной дозой», а уж когда Спок его «отверг», и вовсе стал сходить с ума от «ломки». Спок ведь даже не захотел вникнуть в ситуацию, даже узнав страшную тайну Кирка, и теперь ни за что не поверит, что мог все исправить. Он хоть раз анализировал это? Леонард думает, что если бы тот принял правду, то остался бы на «Энтерпрайзе». Но вулканец ушел – тупой ублюдок, и все еще наслаждается мучениями Джима. Сам при этом обзаведясь женой и ребенком. Просто словами не передать, как же это здорово! Кирку бы играть в лотерею…

Маккой немного успокаивается, отодвигает рассуждения о чужих предпочтениях в садо-мазо и принимается за работу: толпу беженцев нужно обследовать и ни в коем случае не допустить распространения заразы. Ведь вместе со здоровыми жителями планетоида, к ним поступает и парочка больных – тех они должны доставить в руки опытных вирусологов. Можно подумать, Глен с Боунсом не сунутся в это исследование сами – а ну как повезет.

Да уж, «везет» им просто неимоверно – через 12 корабельных часов после старта к базе вулканцы появляются в медотсеке. Все трое. Взрослые молчат, а ребенок тихо, но непрерывно легко покашливает. Леонард даже без подручных средств слышит хрипы и тут же изолирует помещения и докладывает капитану о возникшей «проблеме». На что Кирк только недовольно хмыкает.

– …И он протащил больного ребенка через весь мой корабль. Умница! – звучит из динамика по громкой связи. Спок в ответ даже не хмурится – он уже давным-давно привык к Джимовым инсинуациям.

– Вулканцы по сравнению с людьми способны не дышать длительное время, капитан Кирк. Еще на планетоиде было выяснено, что вирус передается воздушно-капельным путем и вступает в активную форму жизни спустя 14,8 корабельного часа, – рапортует он ровным голосом. – Очевидно, что Копп заразился, а пока мы были в изоляции в предоставленной каюте, вирус активизировался. Я осмелился заблокировать то помещение своим старым кодом доступа старпома, а мы не дышали весь путь до медотсека. Предлагаю продезинфицировать каюту и еще раз проверить прибывших с планетоида на предмет заражения.

Кирк молчит добрых пять секунд в ответ на рассказ вулканца и наверняка, Боунс знает, борется с собой, чтобы не вякнуть в передатчик: «Я знаю, коммандер!» Знает он, конечно же, знает. Вот только он впервые за полтора года слышит голос своей родственной души, и определенно не может подобрать более правильные слова. Но они явно не эти: