Чтобы Кирк оскалился, чтобы Кирк вызверился, чтобы оттолкнул ее так, что у нее дух вышибло, а сам абсолютно спокойным голосом приказал не лезть не в свое дело. Вот ей-то точно не стоит интересоваться чужими метками, пока она напрочь игнорирует свою. И большего доказательства и не надо – она вытирает слезы и даже не проклинает Кирка – тот и так уже наказан навечно связью с тем, кто отрицает само понятие. Ухура готова возненавидеть капитана за то, что тот не может смириться. За то, что не может оставить их всех в покое. За то, что позволил собраться им всем на этом корабле и мучиться вместе с ним. Чертов сиротка с комплексом Бога. Ей очень сильно хочется его избить, потому что он из своей гребанной жизни сделал трагикомедию, а их заставляет участвовать в этом убогом спектакле. И совсем не смешно.

Ей интересно, кто об том знает или догадывается еще. Наверняка – доктор Маккой – левая рука и правая нога их капитана. Но стоит ей заикнуться об этом, как медик посылает ее далеко и надолго. Значит – знает. Значит – будет на стороне Кирка и продолжит во всем этом участвовать. Значит – помощи ни ей, ни Споку ждать неоткуда, и все, что останется – опять терпеть. Ну или Нийота может сама поговорить об этом со Споком и попросить его разобраться. Принять меры и найти логичное решение этой проблемы. Потому что так действительно не может больше продолжаться – Кирк рискует не только собой или Споком, а всеми ними. А Ухура чертовски хочет жить еще очень и очень долго. Работать, подняться в звании и войти в историю Флота вместе с гребанным Кирком. И если Джим не позволит ей этого, если не сделает ничего нужного, она его выпорет, и сама займется обустройством личной жизни старпома.

========== Часть II ==========

***

Оранжевое небо на этой планете создавало иллюзию вечного заката. Морковного, теплого, невыносимо прекрасного. И слезы наворачивались на глаза именно от этой красоты, а не от нежного ветерка с нотками крови. Оранжевое небо висело над полем битвы и совершенно не интересовалось металлом, жизнью и смертью. В отличие от тех, кто пришел сюда им любоваться. Смотреть на него и молиться, чтобы среди груды мертвых тел не найти одно единственное, принадлежащее самому молодому капитану Звездного, мать его, флота. На вулканца им, в общей сложности, было плевать. Только бы Джим не оказался среди этих мертвых тел под оранжевым солнцем. Тела своих бойцов они заберут тоже – Боунс констатирует пять смертей, но разведывательный отряд не говорит ни о шестой, ни о седьмой. А это значит, что Джиму со Споком все-таки удалось выбраться из того Ада, что разверз здесь свои Врата почти четыре часа назад.

Четыре часа назад капитан со старпомом спустились на эту непримечательную планету в составе боевого отряда. Спок подозревал, что именно здесь они смогут найти редкие экземпляры растений, необходимые для синтеза лекарства от очередной инопланетной болезни. Те возникали не по одной на дню, как будто из воздуха, и Леонарду уже до чертиков надоело то прививать, то вакцинировать их экипаж от какой-нибудь космической холеры. И особенно тогда, когда планеты с нужными веществами для лекарств были агрессивно настроены – когда флорой, когда фауной, когда местным населением. Последняя была как раз из таких, поэтому Джим берет охрану, а из исследовательского отдела – только Спока – быстро набрать нужный материал и так же быстро транспортироваться обратно на корабль. При этом не вступая в контакт ни с кем, кроме злополучных растений. Леонард самолично настоял, чтобы вулканец принес ему все образцы, которые только смогут уместиться в его кривых руках, а Сулу поддержал – чем рисковать, они лучше вырастят эти цветочки в корабельной оранжерее. Ну чего же проще-то, а? Спуститься, выкопать пару кустов в дебрях этой сказочной сельвы и убраться подобру-поздорову. Правильно – ничего, ведь Джим берет с собой парней, а значит, чует седалищным нервом, что вылазка эта будет далеко не самым мирным путешествием.

Так и получается: через час после их спуска на предполагаемом месте сбора образуется неожиданная электромагнитная буря, и они теряют отряд с радаров. Пока Скотти колдует над своими датчиками вместе с Чеховым, а Ухура обрывает все диапазоны, пытаясь дозваться капитана или хоть кого-нибудь, Боунс может только надеяться, что этот форс-мажор не «форс-мажористее» их обычных проблем на подобных вылазках. Это же Джим – он же знает, куда стоит лезть, а когда не стоит и соваться. Если только он, конечно, не достал свою «фею Невезения» до ручки, а та в отместку не решила укусить его за задницу. Джим бы не стал рисковать своей жизнью, не подготовив запасной выход. Не стал бы…

Вот только речь уже не о феях и не о форс-мажорах: они улавливают сигнал бедствия только через четыре корабельных часа на окраине леса в противоположной стороне от места высадки. А спустившись, обнаруживают это – оранжевый подлесок, а за ним – равнину под морковным небом. Усеянную десятком трупов местных аборигенов и пятью – офицеров Звездного флота. Леонард слышит, как тяжело сглатывает Сулу, как пыхтят офицеры, передвигая тела своих мертвых товарищей для транспортировки, как оживает его передатчик, и Скотти командует им возвращаться – надвигается ночь, и в непроглядной фиолетовой тьме от местных спутников они не смогут найти ни Кирка, ни Спока – передатчики тех по-прежнему молчат. Леонард не может подчиниться и протестовать не может. С чужой кровью на руках он не знает, что может сделать, чтобы спасти Джима. Если, конечно, еще есть кого спасать…

Еще семь часов они ждут багрового рассвета. Скотти комплектует их боевым дроидом собственной разработки и заставляет надеть броне-костюмы, а Маккой на автомате отмечает, что хобби их механика должно было пригодиться полсуток назад, а не тогда, когда капитан может быть безнадежно мертв. Эта мысль застревает внутри него таким мерзким ощущением, как будто она – ревенская улитка, присосавшаяся к голове. Ползает между прядями волос, безболезненно проникает сквозь черепную коробку и впивается в левую лобную долю своими беззубыми жвалами. Пьет его мозг, как сквозь трубочку, вместе с самообладанием и делает Боунса безусловно больным и беспомощным. Мерзкое ощущение. До блевотины и слабеющих коленей. Куда же Кирк опять вляпался, что это стоило жизни их людей и гуманоидов этой планеты?

***

Он заваливает вход камнями и ветками, чтобы снаружи не было видно отсветов огня – небольшой костерок он разводит в самом дальнем углу пещеры. И то, только потому, что минусовая температура ночью станет охренеть каким дополнительным испытанием для теплолюбивого вулканца. Вулканца, что еле дышит у Джима на руках, пуская кровавые пузыри с губ, и стонет в бреду. У него сломана нога, несколько ребер и сильное сотрясение. Проблевался он уже недалеко от их теперешнего убежища, упал, не позволив капитану себя поддержать, и тем самым добавил дыр в свои легкие. Кирк бы отходил его пощечинами по самовлюбленным зеленым скулам, если бы Спок от этого поумерил свою гордость и пришел в себя, но тот не приходит. Дрожит всем телом и морщится от едкого дыма, что медленно просачивается в трещины камней над их головами. Ну что уж тут – другого убежища Джим не успел для них найти, спасаясь от погони. Угореть – не угорят, зато хоть какое-то укрытие.

Как он понимает уже на бегу, они приходят на эту планету в самый разгар охоты местного племени и сами становятся добычей. А ведь Джим лично проверял необходимый квадрат на предмет разумной жизни, а следом за ним – Спок и еще десяток лаборантов. Кто же знал, что их датчики не воспримут местных жителей разумными? То ли строение их организма слишком диковинно, то ли они примитивны настолько – настолько подробной информации у них не было. И кто же знал, что выбирая произвольную точку спуска, они наткнутся прямо на воинствующий отряд местных недо-обезьян? Да и буря эта еще – ржавый лес под оранжевым солнцем, переливающийся всеми оттенками карминного, кирпичного и багряного, вдруг становится то кофейно-коричневым, то выцветает до сепии, а то и вовсе равномерно серый. Буря влияла на их цветовое восприятие, сменяла спектр слишком быстро и вызывала отчетливое головокружение. Естественно, в таких условиях они бы не смогли сражаться, и Джим приказывает отступать – мчаться отсюда со всех ног на окраину леса под воинствующее завывание, чтобы хотя бы там дозваться помощи с корабля, если повезет.